Сергей Солоух - Шизгара
Короче, разошлась она не на шутку, и в тот момент, когда волшебная дверь отворилась, Галочка, вместо того чтобы быстро юркнуть в укромный уголок, превозмогая себя, решила все же немного подзадержаться и высказать свои справедливые претензии двум нашим шалопаям. Роковая ошибка.
Во-первых, надо хоть как-то догадываться, с кем имеешь дело. иначе зачем тебе была дадена женская интуиция, и соображать, когда обращаешься со словами "как вам не стыдно" к человеку с прозвищем... Ах, как не трепетала душа, не холодели пяточки в предчувствии общественного порицания, но мерзкое прозвище из двух слов, каким наградили наблюдательные сограждане Вадика Каповского, придется произнести. Ну-с, звали голубчика за разнообразие слабостей и наклонностей - Куском... впрочем, учитывая традиции родной музы (румянец на ее щеках и гордо вздернутый носик), все же сквернословить не станем, а сделаем из двух слов одно - "Купидон" и встанем в стороне, уповая на сообразительность читающей публики.
Итак, когда обращаешься со словами "как вам нс стыдно" к Вадику Каповскому, надо быть готовым ко всему. Впрочем, на сей раз купидон находчивостью не блеснул.
- Стыдно,- сказал он,- когда видно.- и, самое ужасное, позволил себе, подтянув к подмыкам полы пиджака, сделать "на месте кругом", как бы демонстрируя - прошу убедиться, ничего предосудительного.
Ах ты, Боже мой, но и в скверный этот момент нас ждет еще и обещанное во-вторых. Во-вторых, пока Галочка любовалась лейблом "Lee", помещение с крючком занял один из подлестничных ребятишек. Причем, безусловно, не со злым умыслом, а просто, дабы без помех заглотить порцию колесиков, запив холодной водичкой.
Вот тут-то Галочка в самом деле обратилась к администрации и одержала, как вскоре, однако, выяснится, пиррову победу. Администрация явилась в образе седого прихрамывающего гардеробщика, который с бесцеремонностью, присущей его возрасту, постучал в дверь и потребовал:
- Олег, ну-ка, выходи!
Большой удачей для всех можно посчитать наблюдательность старика и знакомство с непутевым соседом по дому на улице имени венгерского города-побратима. А впрочем, как мы убедимся впоследствии, рассуждать сегодня об удаче, имея в виду Олега Свиридова, не столько невежливо, сколько негуманно.
Однако довольно отвлечений, освященный матерью-природой порядок вещей восстановлен, часы бьют восемь, все возвращаются на свои места. Abbey Road и его друзья, переждав скандалистку, без дальнейших помех заправились гадостью по самые уши, поднялись тихой стайкой в бар, забились в темный угол и принялись ловить кайф под Джона Фоггерти. (Очень жаль, если вы никогда не слышали Фоггерти и его пения наперегонки с гитарой.) Сюда же со второго этажа переместились Штучка и навязавшийся на его голову Вадька, столь удачно окрещенный нами Купидоном.
Именно из-за этого гада пришлось Штучке демонстрировать храбрость и садиться у ярко освещенной стойки. Впрочем, так или иначе, но возбуждения и беспокойства, при всем своем независимом виде, Евгений скрыть не мог, он постукивал костяшками по полировке, поглядывал вокруг, на часы, на лестницу, но если Вадик подозревает за этим одно, то на самом деле происходит совершенно другое. Штучка ждет Дульсинею.
Он ждет, попивает яблочный сок, а в это время, где-то около половины девятого, через стеклянные двери вошли победители. Вошли, отдуваясь портвейном, надменно поглядывая окрест, два великолепных Игорька. Пришли по делу, гордые триумфаторы, они пришли за новой порцией "Кавказа", остаток червонца жег им руки, они пришли освежиться, совершенно и не предполагая, в какую мерзкую историю влипнут в невинном кафе-мороженое. Причем Судьба принялась вершить их ужасный конец сразу без всякого промедления.
- Баба,- объявил, поводя чуткими ноздрями Игорек, по фамилии Шубин, фиксируя аккуратную девичью фигурку на том конце вестибюля у голубеющего к ночи витринного стекла.
- Снимаем,- ответил решительный Вальдано, при этом ничего не фиксируя, а просто среагировав на краткое колебание воздуха, произведенное губами товарища в момент произнесения пары звонких согласных - баба.
И в самом деле, это была она. Это была Галя Иванчук с сигаретой "Плиска" в красиво отставленной руке. Она стояла, наслаждаясь пустотой и порядком, снизошедшим на первый этаж, как сладко грезилось, после произведенного ею скандала. Бедная девочка и не подозревала, в какую ужасную историю она влипла.
Кстати, в те давние забавные времена публичное женское курение в нашей пусть и просвещенной, но еще полной стыдливых предрассудков провинции считалось привилегией лишь пьяных и очень пьяных дам, а поскольку Галочка к этой совершенно непривлекательной категории никак в тот вечер не могла быть отнесена, необходим небольшой комментарий. Собственно, об этом мы уже заговаривали, намекали на необходимость соблюдения пропорции за столиком заведения общественного питания, прямо указывали,- количество девочек, поедающих крем-брюле, должно без остатка делиться на число мальчиков, пьющих пунш, и в идеале частное этого деления желательно иметь равным единице, иначе приходится возиться с очень коварными и на все способными дробями. Итак, своеобразное нервное состояние Галочки Иванчук, уже давшее о себе знать в известном нам эпизоде, как ни прискорбно, обусловлено фатальной неделимостью трех двумя, две порции внимания делятся (дробятся) на три пары ушей и глаз (а также рук и, извините, товарищи педагоги, даже ног), оставляя вертеться как белка в колесе шестерку в периоде. В общем. Галочка курила, уже третий раз опускалась сверху от недружелюбного плаката "У нас не курят" к ласковому объявлению "Добро пожаловать", поднимаясь, однако, при этом от провинциальных мотивов отравления организма голубым дымом к, прямо скажем, столичным, где в те удалые времена сигарета в зубах означала эмансипированную и, что особенно важно, одинокую женщину.
Итак, Алена Амельянчик не в счет, ибо в ее зеленые глаза смотрел Алеша, значит, Сергей Афанасьев подумал, подумал и, пренебрегая верняком, выбрал на сегодняшний вечер себе в подруги будущего искусствоведа с утраченной ныне фамилией. И вот прискорбный результат,- к оставленной один на один с "Плиской" Галине неотвратимо приближаются два пьяных хулигана, причем на лице одного из них по мере сокращения расстояния явственно обозначается приветственная улыбка. Игорь Вальдано узнает школьную подругу своей сестры.
К сожалению, во всех красочных и неповторимых деталях увидеть нам эту ужасную историю, завершившуюся отвратительной дракой, не удастся. Покуда будет происходить обмен любезностями, ни к чему не обязывающими фразами, покуда мальчики угостят девочку в те не слишком изобильные времена изысканным "ВТ", пока они будут решать про себя (перемигиваясь, как карточные партнеры), стоит ли связываться "со старой коровой", покуда "корова" будет прикидывать (делая немного глазами, немного руками), какой может быть польза от "этих сосунков, короче, покуда будут совершаться все эти невинные светскости, как и было объявлено, без пятнадцати девять распахнутся стеклянные двери и тихо. как мышка, войдет ясное солнышко - Мара Доктор в сопровождении Притона - Риты Захаровой.
Что мы можем успеть за ту минуту, пока подруги будут подниматься на третий этаж? Первое, воздадим все же должное Гале Иванчук, ибо, не окажись она сегодня в кафе в столь двусмысленной ситуации, не попадись она сразу в вестибюле на глаза двум Игорькам, мрачная эта пара поднялась бы наверх, и уже не Алеше Бессонову пришлось бы в одиннадцатом часу подписывать милицейский протокол, а Евгению Агапову, по прозвищу Штучка. Мара и Рита разминулись бы с нашими героями, не встретились бы также, что не менее важно для нашего typical Siberian adventure of 70s, с Вадиком Купидоном, все тщательно налаживаемые связи разрываются, таким образом, в мгновение ока автору приходится без эпилога закругляться, ставить точку и приступать к исполнению обязанностей младшего научного сотрудника, поскольку необходимость в трех последующих частях отпадает. Ужасная, ужасная перспектива... Но все складывалось на редкость, просто чертовски удачно (безусловно, глядя с корыстной колокольни нашего приключения), даже. казалось бы, ни к чему не привязанный эпизод с падением Саши-бармена на грязный кухонный пол и тот сработает на нас.
Итак, когда наконец после велеречивых намеков, с одной стороны, и неопределенных взглядов и улыбок - другой между молодыми людьми и ассистентом кафедры общей истории будет достигнута весьма зыбкая, не не вербализированная, но ощутимая некими ответственными за такие ощущения рецепторами договоренность пойти к Игорю Шубину в гости и послушать музыку (в соответствии с бессмертным законом), на новом витке спирали вновь возникает потребность в "Кавказе".
Но теперь Игорьки разделились, Шубин остается стеречь (забавляя беседой) прекрасную даму, а Вальдано отправляется наверх к своему первому наставнику. Обнаружив непредвиденную перемену, Игорек теряется и не замечает у стойки в числе прочей публики Штучку, он вынужден спуститься на второй этаж в подсобку (куда посторонних строго просят не входить) и униженно просить бутылку портвейна у официантки Лизы Гуркиной, его собственной одноклассницы. Пока Лиза смягчится, поверит и отпустит, нарушая правила торговли, бутылку с сиреневым штампом "Кафе Льдинка" на этикетке, уйдет драгоценное время. Никотиновая эйфория обернется легким покалыванием в висках, Галя Иванчук начнет бояться двух не по годам физически развитых молодых людей, попросится наверх за сумочкой и не вернется.
