Наталия Медведева - Ночная певица
Я так прекрасно помню эту замшу — она была как живая, и я очень долго хранила и туфельки, и сумочку из Рима, благо, я знала советский, мамин, способ очистки замшевых изделий. Их надо было держать над паром, у носика кипящего чайника, чтобы замша размякла, сделалась чуточку влажной, ожила, стала ворсистой. Потом ее надо было тереть черным хлебом. С ума сойти, корочкой! Ну, в Америке у меня была уже резиновая щеточка…
Американская обувь была ужасна. Особенно та, начальной эмиграции. Мой муж все время хотел мне купить какие-то кеды или плоские сандалии. А я все-таки умудрилась найти магазин с испанской обувью. До Беверли-Хиллз было еще далеко со всеми их Родео-драйвами… Но я сумела купить себе много разных обувок, и они очень даже котировались на фэшн шоу, в которых я уже вовсю принимала участие. В конце семидесятых еще не многие дизайнеры имели свои же линии обуви, поэтому манекенщицы обязаны были притаскивать с собой мешки со всем, что у них есть. Дизайнеры, приезжающие из Нью-Йорка, привозили "свою" обувь, а у "Хальстона" была действительно своя. Какие-то, помню, босоножки с блеском из бисера.
Мой следующий муж очень любил покупать мне обувь в Беверли-Хиллз. Обычно это происходило после ссор. Мы ехали на серебристом "Мерседесе", поблескивающем на солнышке Вилшир бульвара, в глазах у меня поблескивал огонек "сучки с сумочкой", на безымянном пальце поблескивали бриллианты обалденного кольца, найденного везучим мужем в ночном клубе… за него даже объявляли награду в тысячу баксов… сколько же оно стоило? А, все равно досталось сестрице мужа. За всю нашу "блистательную жизнь" пришлось расплачиваться! Не обувью же сношенной — бриллиантами!
Но пока мы были молоды и счастливы — почти по Хему! — безоглядно расплачивались кредитными картами. Особенно в магазине "Райт Банк", по одноименному названию района Парижа, то есть "Правый Берег". Там были приобретены великолепные сапожки "Мод Фризона" болотного цвета, в которых я щеголяла потом в Токио и напоминала японцам о советской мощи (своим ростом в метр девяносто два!). Там же мы купили чудесные босоножечки — синие с алым ободком, неровно вырезанным, вроде египетского чего-то, и они слегка перламутрились. Там же были куплены сиреневые замшевые туфельки, облегающие ногу, как перчатки, и к ним же сумочка — со всеми этими приобретениями мы отправились на мое выступление в какую-то паблик скул, где собралась куча ностальгирующих евреев и где я исполняла им песню "Я люблю тебя, Россия". Они там очень плакали, и на бис я исполнила им "Ивушку". Мой муж стоял за кулисами, а потом сказал, что я была лучше всех, и повез меня в ресторан есть устрицы и запивать их шампанским.
Ну, в общем он, видимо, то же самое делал потом с Любой Успенской, которая тогда была еще в Киеве. А может, уже в "Одессе" — ресторане на Брайтоне. Кошмарный там, помню, пол и две "шмары" в одинаковых "плюшевых" комбинезончиках: одна — Марина с контральто, другая — Люба с косичками. Что у них на ногах было — не помню, но про Беверли-Хиллз они еще не знали, Люба так уж точно. Пели они, по-моему: "С добрым утром, тетя Хая, — ой-ей-ей! Вам посылка из Шанхая — ай-яй-яй! А в посылке два китайца — ой-ей-ей! Два китайца красят яйца — ой-яй-яй-яй!!!"
У меня до сих пор хранятся сапоги "Мод Фризон", отвратительно описанные Лимоновым в романе "Укрощение тигра в Париже". Почему-то они ему казались очень грубыми и большими. Может, потому, что он сам небольшой… Я же помню, как эти сапожки стаскивал с меня молодой человек, помешанный, как и я, на "Дорз". Вообще, он предпочитал, чтобы я оставалась в обуви, особенно если это были черные "шарль-журдановские" туфельки с острыми каблучками, которые он "вонзал" себе в плечи, держа ноги за лодыжки, потом зубами сдирал туфлю и отправлял себе в рот мои пальцы ног. Морисон вопил: "Ай вонт ту фак ю, мазер!" в своем "Конце", а мы вопили с молодым человеком в нашем. Прибегал управляющий домом и вопил, чтобы мы сделали музыку тише.
В Париже хорошо ходить пешком. Маленький город, маленькие улочки… Правда, каблуки от этих булыжных мостовых очень страдают. Если в Лос-Анджелесе почти у всех женщин правая пятка туфли стерта из-за педали газа — все ведь в машинах и не все догадываются иметь специальную пару обуви для авто, — то в Париже только у буржуазии каблучки в порядке. Несмотря ни на что, я всю жизнь "простепила" на каблуках. Я гораздо уверенней себя чувствую именно на каблуках, хотя мне не нужны лишние сантиметры для подчеркивания моего присутствия. Вообще, на каблуке, это ясно, нога красивее и походка иная, чем когда ступаешь всей стопой разом. На каблуке ведь вроде как на цыпочках…
Я уж не знаю, откуда взялась эта идея, что парижские проститутки носят исключительно красные туфли. Да и вообще — что якобы красные шузы являют собой некий знак принадлежности к ночному авантюрно-сексуальному миру. Насколько я помню, единственной в красных шузах на улице Святого Спасителя, что перпендикулярно Сен Дени, той самой, проституткой, была я. Впрочем, это уже описано и в моем романе "Моя борьба", и в рассказе Лимонова, и даже песню я такую написала, "Чувиха в красных шузах": "…мечты, чтобы мечтать, жизнь, чтобы жить, а чувихи в красных шузах, чтобы…" Да-да! Ну и забывать потом о них.
Я обожала в Париже "Фри Ланс" — выдумщики, не самая дорогая и довольно удобная обувь. Потом я нашла магазин — их целая сеть — "Джиггер", где в подвале постоянная распродажа всевозможной обуви. И все за 299 франков. Любые! И эта самая "Лола Токио", и "Мачо", и "Кензо", и черт-те что. Я не люблю "Бали" или "Кристиан Диор" — они слишком классические. Я осталась верна юношеским вкусам — как говорила моя мама, что-нибудь "на выстрел". Сейчас в шкафу у меня стоят сапожки Михаила Пантелеева. Росту у меня в них прибавляется на двадцать пять сантиметров. И я все думаю, где, когда я смогу в них выстрелить так, чтобы не загреметь?! Пока что я периодически демонстрирую их моему металлическому принцу, и он все придумывает — на чем же он должен помещаться хотя бы на сцене во время концерта, чтобы выглядеть действительно принцем металлическим, меня спасающим от увечий, когда я таки загремлю с пантелеевских каблучищ.
1996 г., Москва
"ТАТИ"
Посвящается открытию "ТАТИ" в Москве
Чудак! Когда в плохом настрое ты — беги в "ТАТИ"!
Цирк и кино! Феллини! Чарли Чаплин? О, Дзига Вертов, где ты, чтоб заснять?! Такую правду жизни не увидишь — трагикомедия и кич! Фантастика и трилл!
Здесь женщины калибров Ботеро, трусы надев на пальцы, растягивают до размеров плеч их, растягивать стыдясь у бедер.
А мужички зачуханные — все арабы, все вуайеристы — все как попугаи. Заглядывают, будто ищут, глядят во все глаза — в трусы! вдруг что-то выскочит, надеются наивно!
Как в анекдоте русском, примеряют — на шляпы, кулаки, коленки бюстгальтер!
О, счастье — можно рыться и копаться, вскрывая упаковки и коробки! Помяв, понюхав и попробовав на прочность, идти к другому стенду, и по новой!
Из всех флакончиков себя обрызгав, намазавшись из банок кремом, щипнув за бок толстуху, над ухом потряся бутылкой, на вкус попробовать из тюба пасты!
Добро пожаловать в "ТАТИ", а то бишь — в РАЙ!
Здесь нет прилавков, продавцов за ними, просить которых надо — покажите. Пожалуйста, примерить можно?
Свобода действия и выбора свобода!
В приличном магазине не позволят и скажут — это что вам здесь, "ТАТИ"?
В "ТАТИ" же можно все проверить. Ну и подпортить заодно случайно и бросить в кучу, где лежало прежде.
Поэтому гарантий нету, что качественно все в "ТАТИ".
Зато ЦЕНА! ЦЕНА какая! За эту ЦЕНУ можно и простить, что грязновато или вдруг с дырою. По шву! Зашьет Маруся, Фатима или Тереза!
1993 г., Париж
МОДА ЗЛА
Высокая мода завершающегося столетия позволяет себе все! С иронией и цинизмом, которым позавидовал бы маркиз де Сад, в ней задействованы атрибуты эСэС и S/M (Монтана, Мюглер) наряду с элементами религиозных одежд хасидов (Готье). Короче, мода сумела обойти этот жизнеотрицающий штамп "политкорректности", застолбив за собой право на зло. На зло рафинированное. (Одно дело, "подвал" МК — фи! — и другое — очаровательные девицы в намордниках и наручниках на подиумах.) Жизнеотрица-ющий, потому что зло и ужас, они всегда внушали отвращение, но одновременно и завораживали. И значит, в искусстве (раз haute couture находит себе место в музеях, наверное, это уже искусство) эти эмоции должны обязательно быть задействованы. Но фильм "Автокатастрофа" российского зрителя не очень радует, это чересчур рафинированно. Местный зритель предпочитает убийства и смерти на бытовой почве.
В России время течет по-своему. И напрасно патриоты беспокоились о национальной культуре. Все уже задействовано. Сомневаюсь, конечно, в высших побуждениях… Идет борьба за народ! Правильно соображая и подсчитывая телезрителя, моложавые продюсеры разделили сферы влияния. То есть не разделили, а прикарманили себе все! Детям — музыка (ТВ-6), старикам — Чехов! (опять же, Ивана Демидова многосерийный проект). Или "Старые песни о главном 1,2,3…." (К. Эрнст). Горький о Чехове говорил как об убийце реализма, дойдя в жизнеописании до предела. Ну, реализма тех времен… О! А Горького будет исполнять Андрей И! Да и Тургенев не забыт — Му-у-у-у-у-Ю. Грымов!
