Елена Ржевская - Земное притяжение
- Пойдем отсюда. Чего тут стоять? Нам такую штуковину не поставят. Сгинем так. Без музыки.
Он потянул ее за руку. Жужелка вдруг заупрямилась, пугаясь твердого взгляда Лабоданова. Лабоданов снял пиджак, надел ей на плечи, приговаривая: "Вот мы сейчас согреемся", - и с силой потянул ее за руку.
Где-то в стороне, в центральной части парка, мигали разноцветные лампочки, а внизу, под обрывом, громко лаяли собаки, чернели крыши жилищ. Лабоданов вертел головой, озираясь по сторонам, и слегка подталкивал Жужелку вниз. Шуршала, осыпалась под ногами земля. В темноте лаяли собаки. Лабоданов раздвинул кусты и юркнул куда-то вниз. Жутко затрещала обломившаяся ветка. Стихло, и до Жужелки, точно из другой какой-то жизни, донеслась радиола с танцплощадки. Потом она услышала громкий шепот зовущего ее Лабоданова. Она с отчаянием оглянулась на разноцветные лампочки, мелькавшие вдалеке.
- Чего же ты? Нет никого тут, - услышала она рядом горячий шепот Лабоданова.
Мелькнуло на миг его незнакомое лицо. Он обнял ее. Она в смятении откинула назад голову. Он крепче прижал ее к себе, и Жужелку обдало чужим, громким, прерывистым дыханием, и вдруг губы его больно впились в ее сомкнутый, окаменевший рот. Она задохнулась и закрыла глаза.
Лабоданов приподнял ее, пронес несколько шагов куда-то в сторону с тропинки. Пиджак сполз у нее с плеч на землю, и Жужелка слышала, как Лабоданов нагнулся за ним, поднял и бросил его на куст. Он притянул ее к себе. Она уперлась руками ему в плечо, дико рванулась, охваченная ужасом. Не разбирая дороги, обрываясь в темноте и опять хватаясь за кусты, она карабкалась вверх, поминутно вздрагивая и всхлипывая.
Глава пятая
Лешка вернулся домой поздно, когда уже все спали, и, не зажигая свет, лег в проходной комнате на своей кушетке. Спал он крепко. Проснувшись, убедился, что мать и отчим уже ушли на работу. Он вскочил и принялся собираться. Согрел воды и простирнул в тазу две рубашки, трусы и пару носков.
Когда он вышел во двор, старуха Кечеджи бросилась к нему.
-Ай-яй-яй!-Она была вне себя от радости, что видит его. - Я тебя весь вечер караулила.
Она вдруг стихла и зашептала заговорщически:
- Я ему ничего не сказала. Ты не думай. Он как закричит:
"Я из милиции! Немедленно все доложите!" А я ему: "Скажитека, раскричался заяц на лес". Как начал грозить: "Вы будете отвечать?" А я ему: "Сначала почините мне глаз, а потом допрашивайте".
Лешка понял только одно: за ним уже приходили из милиции.
- Ну? Чего ты молчишь?
Он стоял перед ней без рубашки, в одних пестрых, разрисованных трусах "фестивальных", как их называла старуха Кечеджи. Уже совсем большой мальчик вырос, только некрепкий на вид. Еще бы. Дитя войны. На голом плече его лежали свернутые жгутом мокрые рубашки, и с них стекали капли воды, а в руках он держал мокрые носки и трусы.
Старуха с таким горьким сочувствием уставилась на него, что он не выдержал:
- Да вы не волнуйтесь, бабуся. - И стал развешивать на веревке свои вещи.
Старуха, вздохнув, молча сняла с веревки и отжала как следует одну рубашку, потом другую. Она поспешила к себе в квартиру и тут же вернулась, неся прищепки.
- На вот.
Кто-то позвал:
- Хозяйка!
- Иду, иду! - вдруг высоким голосом пропела старуха. - Да, ты ведь на знаешь. К нам командировочного из ЖКО прислали.
У дочки даже настроение переменилось. - Она оживленно направилась к своей двери, шелестя подошвами стоптанных туфель.
По двору шла Жужелка. Она шла быстро, стараясь проскочить незамеченной.
Лешка преградил ей дорогу.
- Ты куда?
- В школу. Консультация у нас.
В самом деле, ведь на ней была школьная форма.
Лешка просто видеть не мог, как она стоит так, опустив голову, и не смотрит в глаза.
- Ты где вчера была?
- В парке. - Ей казалось, что это было не вчера, а очень давно.
- Гуляла,значит. С кем же?
- Сам знаешь.
Она разглаживала на талии черный фартук, молча смотря себе под ноги.
Во двор въехал мусорщик, и собаки с лаем сопровождали поднимавшуюся на горку колымагу.
- Ведь договаривались ездить на море! Раз ты все равно не зубришь... срывающимся голосом заговорил Лешка.
- При чем тут море? Чего ты кричишь? - Ей казалось, по ней видно, что произошло вчера и что у нее распухли губы. - Правда, чего ты кричишь? Мы же говорили с тобой... Ты ведь все знал.
- Ничего не знал, - сурово перебил он, пораженный прозвучавшим в ее голосе отчуждением. - Мы еще ни о чем не говорили. Я ждал, когда ты сдашь экзамены. Не хотел отвлекать тебя!
Он плохо соображал, что говорит.
- Ну чего ты, - растерянно сказала Жужелка.
- Значит, гуляла. Воздухом, так сказать, дышала.
Жужелке показалось, что он способен ударить ее.
- Отстань в конце концов.
Он увидел ее красные, заплаканные глаза, и у него екнуло в груди.
Старуха Кечеджи вынесла мусорщику напиться, и тот, возвращая кружку, должно быть, шутил с ней, а она, все время следившая издали за Лешкой и Жужелкой, крикнула им:
- Видали! Комплименты! Семьдесят на семьдесят.-Ей хотелось развеселить их.
- Вот что, - сказал Лешка. - Ты обожди. Я сейчас оденусь.
Ты без меня теперь ни на шаг. Понятно?
Они молча шли рядом, и Лешка опять закипал и желал дать ей понять, что отлично знает, о чем она сейчас думает.
- Через проходной пойдем.
Он свернул в ворота, и она послушно пошла за ним, хотя обычно ходила в школу другим путем.
Вошли во двор школы. Жужелка нерешительно сказала:
- Чего же ты будешь ждать? Это ведь долго, часа два, не меньше.
- Ладно. Топай.
Жужелка ушла. Он сел на загородку, отделявшую школьный сад от двора, и закурил. Благо, было что курить. Разменял вчера вечером сто рублей, что дал ему "дядя Саня".
Появились девчонки из бывшего Лешкиного класса и озабоченно проплыли к двери, как стайка коричневых уток в черных фартуках. Издали они прокричали Лешке что-то невнятное.
Они ему осточертели за девять лет совместного обучения. Подошел и крепко пожал ему руку Сережка-очкарик, лучший ученик. Все лицо его в мрачных колючках. Давно бриться пора человеку, а за бритву взяться конфузится. Помешкав, он стрельнул у Лешки сигарету, спрятал ее в карман кителя и пошел не спеша на консультацию. Что ему, он эту химию вдоль и поперек знает.
Если б Жужелке ну хотя бы половину его знаний, можно было бы не беспокоиться.
Он оглядел двор. Пацаны гоняли футбольный мяч.
До чего же давно он не был здесь. Целую вечность! С того самого дня, как перестал ходить в школу. С осени, значит. Он даже вдруг разволновался. Почему-то вспомнилось, как прошлый год, весной, в День победы, сбежал с уроков и слонялся по улицам. Вечером под звуки доносившейся с окраин салютной пальбы он думал об отце. Его жизнь оборвалась за два дня до падения Берлина, когда вот так же дул весенний ветерок, пахло распускающейся черемухой и умирать было дико и грустно.
И Лешке захотелось чего-то необычного, яркого, и потянуло уехать куда-нибудь далеко-далеко.
Едва дотерпев до конца занятий в школе, он бросился в гавань. Прицепился к черному от загара, жилистому, седому дядьке - капитану шаланды "Эрика", упросил взять его в рейс.
Они шли к Островам, синели морские дали, пекло солнце, и на его долю выпадало без конца чистить картошку, варить уху и кашу. Потом этот шторм...
На шаланде все было просто, без громких слов, работа и товарищество.
Когда шаланда возвращалась в гавань, появлялись женщины, и ребятишки, цепляясь за коричневые ноги матерей, ковыляли к берегу. Команда расходилась на сутки по домам, а Лешка оставался на шаланде, убирал ее.
Кончилась навигация, и он вернулся в школу, опоздав на полтора месяца к началу занятий.
Он сидел на задней парте и чувствовал на себе нетерпеливый взгляд Жужелки. Неужели это было в самом деле? И потом эта записка, он помнит ее наизусть: "Как я рада, что ты вернулся.
Я все лето ждала тебя".
Лешка пригладил волосы, пропуская их между пальцев.
Лучше не вспоминать.
Но он вспоминал, как написал в ответ. "Ты подстриглась. Это здорово".
А на перемене его вызвали к завучу. Ему нечем было оправдаться. Опоздал на полтора месяца. Но он не желал, чтобы на него кричали. Он брякнул, что подвернулось: мол, поступает работать и вообще уходит из школы. Это приняли без сожаления.
И он расстался со школой легко. Ему казалось: только бы вырваться из школы - и начнется яркая, интересная жизнь. А очутился на кроватной фабрике - такая же обыденщина и скука...
Мяч стукнулся о загородку, на которой он сидел, и откатился неподалеку. Лешка вскочил и раньше, чем успели подбежать мальчишки, ударил по мячу. Он носился по двору, зажав зубами погасшую сигарету.
- Ты дома зубрить останешься?
Она уже сняла школьную форму, переоделась. Начесала волосы на лоб и повязалась платочком, обмотав им свое несчастное лицо. Одни глаза остались. Откуда только они взялись такие?
Одуреть можно.
