Нодар Думбадзе - Не бойся, мама !
- Напишу и про Пархоменко.
- А может, они действительно его боятся?
- А ты как думал?
Щербина недоверчиво взглянул на меня, потом махнул рукой и продолжал свое дело.
- Джакели, а ты о чем думаешь? - спросил теперь я Джакели, который пристально вглядывался в даль и чтото записывал в журнал дежурства.
- Я думаю, зачем этот болван прячется, ведь знает, что я его вижу?
- Ты про кого?
- Про того глупого аскера. Во-о-он там, видите? - он показал головой и захлопнул журнал.
Пархоменко, как всегда, внизу. О чем думает он? Да и Джакели, разве он сказал правду? А ведь каждый из них думает о чем-то своем, сокровенном. Сидят целыми днями на вышке с биноклем в руках, смотрят, смотрят, смотрят туда, на ту сторону. Каждая собака, каждая курица, каждое дерево им напоминает родной край, родной дом... Потому они и грустят. Я понимаю Щербину. Прошел всего месяц, как я здесь, а тоска однообразной пограничной жизни уже вкрадывается в душу.
Да, трудно писать о границе, потому что легче вырыть десять артезианских колодцев, чем докопаться до души этих молодых, в общем-то милых ребят...
В углу площадки загорелась зеленая лампочка. Джакели снял телефонную трубку.
- Товарищ лейтенант, вас просит майор! - Слушаю, товарищ майор!
- Лейтенант, сюда прибыла на экскурсию делегация какого-то завода, хотят осмотреть границу. Прошу вас, займитесь ими, мне некогда.
- Иду!
- Спасибо! Они здесь, во дворе заставы... - Чхартишвили положил трубку.
- Готовьтесь, ребята, сейчас приведу к вам экскурсантов! - предупредил я Щербину и Джакели.
- Делать им нечего... Надоели! - проворчал Щербина.
Я спустился по лесенке и поспешил на заставу.
Во дворе ждали человек десять экскурсантов. Один из них был, безусловно, директор. Одна из двух женщин - очень полная дама с ребенком стояла рядом с директором, опираясь на его руку, другая, помоложе, с двумя фотоаппаратами на шее и блокнотом в руке, восторженно присматривалась ко всему, перебегая с места на место. Она тут же по очереди сфотографировала меня из обоих аппаратов и что-то записала в свой блокнот. Я поздоровался со всеми за руку, причем каждый назвался по имени, директор - по фамилии.
- Гражданочка, аппараты и блокнот оставьте, пожалуйста, здесь... Что ж, пойдемте, товарищи!
Женщина быстро сложила свое имущество на землю.
Я перехватил ее испуганный взгляд.
- Не волнуйтесь, никто их не тронет!
- Что вы, я не потому... - смутилась женщина. - Просто я подумала... На земле...
- Ничего, не простудятся, - успокоил я ее и, жестом пригласив экскурсантов следовать за мной, направился к границе.
- История нашей заставы, - приступил я к выполнению обязанностей экскурсовода, - начинается... со дня ее основания. Застава является образцовой. Многие наши пограничники отличились при охране государственной границы. Задержано много нарушителей и шпионов, старавшихся тайно проникнуть на нашу территорию. С тысяча девятьсот сорок первого по тысяча девятьсот сорок пятый год здесь обезврежено двести сорок восемь нарушителей, в том числе восемьдесят пять опасных агентов иностранных разведок.
- Что желают эти господа? - спросил директор.
- Смерти желают, чтоб им провалиться! - ответила жена.
- Граница проходит по такой-то параллели, по такому-то меридиану, протяженность ее столько-то километров, и, как видите, один, скажем, брат живет по эту, а второй - по ту сторону.
- И не скучают? - спросил кто-то.
- Очень даже скучают, - ответил я.
- А им не хочется перебраться сюда? - спросил тот же экскурсант.
- Еще как! Просят нас, умоляют, но мы не разрешаем!
- Напрасно! Пусть идут к нам, жалко вам, что ли?
Слава богу, найдется чем их кормить и поить! - произнес наставительно директор.
- Если всех их пустить сюда, куда нам самим деться?
Придется тогда нам идти туда, - объяснил я.
- Ну это вы бросьте! - обиделся один из экскурсантов. - Что значит идти туда?! Да такого подлеца... я бы придушил собственными руками!
- Кстати, - выметалась женщина без аппаратов, - если, скажем, отсюда убежит человек, вы успеете схватить его?
- Конечно!
- А если не успеете?
- Будем стрелять.
- Он же будет на чужой территории?
- Все равно будем стрелять!
- А по морю?
- Что по морю?
- Если, скажем, поплыть отсюда, с нашего пляжа, как скоро доплывет человек до них?
- Это смотря какой он пловец. Пять минут хорошего брасса - и вы в Турции.
- А если заметите?
- Я же сказал - будем стрелять.
- И по морю?
- Обязательно.
- А если ночью?
- Гражданочка, если вам очень хочется попасть за границу, зачем утруждать себя ползанием сквозь колючую проволоку? Купите сторублевую туристскую путевку и езжайте на здоровье! - посоветовал я.
- Да нет, что вы!.. Я просто так, ради любопытства...
Зачем мне заграница? У меня вполне приличная зарплата!
Мы направились к вышке. На полпути встретили Пархоменко с огромным Акбаром. После гибели Танго Пархоменко передали Акбара.
- Товарищ лейтенант! На участке заставы происшествий не было! Рядовой Пархоменко! - доложил он, с трудом сдерживая рвавшегося Акбара.
- Привык к тебе Акбар?
- Сегодня не кусал! - улыбнулся Пархоменко и ласково потрепал пса по морде. Акбар сел, свесив до груди красный язык.
- Можно положить ему руку в рот? - спросил директорский сынок.
- Положить можно, - ответил Пархоменко, - вынуть обратно будет труднее. Хочешь - попробуй!
Перепуганная мать за ухо оттащила смелого мальчика.
Подошли к вышке.
- Джакеди, открой люк! - крикнул я. - Прошу подниматься по три человека, всем места не хватит, - обратился як экскурсантам.
Первыми поднялись директор, женщины и ребенок.
Поднялся и я. Джакели вытянулся:
- Товарищ лейтенант!..
- Вольно!.. Дайте гостям бинокль, объясните, где и что, - распорядился я.
Джакели любезно протянул бинокль женщине помоложе и начал:
- Под нами, внизу направо, вы видите мечеть с минаретом. Жаль, пришли чуть поздно! Полчаса тому назад на минарете молился молла...
- Как он взбирается на такую высоту? - спросила жена директора.
- А там внутри лестница.
- Да, на такой высоте невольно поверишь в бога, - сказала женщина помоложе, опустила бинокль и весьма лирически сощурила глаза.
- Нет, чем выше поднимается человек, тем меньше он верит в бога, возразил Джакели.
- Неужели? - удивилась женщина.
- Точно! Чем ниже стоит человек, тем больше он верит в бога, - повторил Джакели. - Вот Пархоменко, например, ходит по земле, и потому он молится вместе с моллой, а мы с Щербиной стоим здесь, на вышке, и потому нам начихать на моллу. Так ведь, Щербина?
Щербина утвердительно кивнул головой.
- Как, неужели молла молится, обращаясь в нашу сторону?! - воскликнула директорская жена.
- Конечно!
- А он имеет такое право? - спросил директор.
Джакели и Щербина удивленно взглянули на меня.
Я подмигнул им.
- Такого права он, конечно, не имеет, но все же молится, - ответил Джакели.
- А какие меры принимаем мы? - рассердился директор.
Ребята опять с недоумением посмотрели на меня...
- В том доме живет сельский староста, а в том - учитель. Видите во дворе красивую девушку? Это жена учителя, - продолжал Джакели.
- Скажите, как они обращаются с женщинами? - спросила жена директора.
- Отвратительно! Вот, например, у учителя нет быка, и весной он впрягает в плуг собственную жену... Позавчера был день получки, он вернулся домой пьяный, набросился на жену и избил ее... Чем, вы думаете?.. Веревкой!
Мокрой веревкой! А еще, говорят, он обрезает детям уши и сушит их... А мы все удивлялись, почему на свете так много безухих детей... - Джакели ласково потрепал по уху директорского мальчика.
- Боже мой! - ужаснулась супруга директора. - Неужели его не привлекают к ответственности?!
- Что вы! Наоборот, за каждое детское ухо выплачивают по одной лире.
Женщина помоложе, почувствовав подвох, попросилась вниз. За нею последовали остальные.
- Щербина, не кажется ли тебе, что у тебя да у твоего дружка Джакели слишком длинные языки? - спросил я, отстав от гостей.
- Кажется, товарищ лейтенант! - вытянулся он.
- А знаешь ли ты, что за это можно и на гауптвахту попасть?
- Знаю, товарищ лейтенант!
Ну что ты скажешь? Я махнул рукой и пошел догонять экскурсантов.
..Помнишь, Саргис, в пятьдесят пятом я один месяц проработал на Ткварчельской шахте. Тогда я решил, что ие может быть на свете профессии тяжелее шахтерской.
В шестьдесят втором вместе с цнорийскимн пастухами пошел на зимние пастбища. Дни, проведенные на шахте, мне тогда показались райской жизнью. А теперь скажу тебе, что по сравнению с пограничной службой зимни-е пастбища сама божья обитель! А мы с тобой... Напишем две с половиной строчки и воображаем, что весь мир принадлежит нам! А пограничник ничегc не требует. Он безмолвно делает свое дело. Он совершает геройский поступок и молчит. Похвалят его - он: "Служу Советскому Союзу!"
