Андрей Саенко - Бездна
Ну что же, Александр, - Скорцев положил обе руки ладонями на стол, нам с вами предстоит серьезный долгий разговор. Я постарался выбрать такое место, чтобы нам никто не мешал. Мы можем находиться здесь сколь угодно долго, если надо, то несколько суток, но, думаю, нам хватит одной ночи, чтобы все обмозговать. Вы готовы?
Сашка не знал, к чему он должен быть готов, но утвердительно кивнул.
Тогда сейчас принесут еду, сначала говорить буду я. Долго. Поэтому, вы кушайте, и попытайтесь понять то, что я буду говорить и поверить в это. От того, насколько понятливым вы окажитесь, зависит ваша жизнь.
Сашка снова вздрогнул.
Нет, вы не поняли, - по-доброму негромко рассмеялся Скорцев, - здесь не звучит угроз. Посмотрите вокруг: как можно угрожать насилием в этом божественном месте... Скажем так: от вашей понятливости зависит ваша судьба. Зависит то, кем вы выйдите отсюда. Надеюсь, что эти предисловия не испортили вам аппетит... Смотрите-ка, какие-то блюда уже несут!
На столе появились тарелки, на которых лежало по бифштексу с кровью. Гарнир принесли отдельно в трех горшочках, чтобы каждый мог выбрать себе по вкусу. Тут же на столе появились и две бутылки вина.
Ну-с, начнем, помолясь! -- сказал Скорцев, а Сашка поймал себя на мысли о том, что вот, Скорцев снова что-то говорит, а Сашка все никак не спросит у него о том, что его действительно беспокоит. Может быть, в этот раз Сашка узнает, наконец, все ответы из монолога Скорцева, и все прояснится само собой. Надежда умирает последней!
Я, Александр, обратил на вас внимание потому, что вы связали два вопроса: массовую культуру и управление обществом. Конечно, вы не единственный, кто подходит к этим вопросам вплотную, и можете быть удивлены, если узнаете, что из сотни, а может, нескольких сотен молодых людей и девушек, занимающихся сходными с вашими вопросами, именно вы сели за этот стол. Но, поверьте, это не случайность. Случайности вообще атрибут прошлого. Сегодня, поверьте, прогнозируется решительно все, с той или иной степенью погрешности, конечно. Но ответ на вопрос, почему именно вы, позвольте мне пока оставить. Вам будет сложно понять его, не обладая остальной частью информации, которой я собираюсь поделиться с вами сейчас.
Скорцев открыл бутылку вина и разлил вино по бокалам, наполнив их до половины.
Существовала такая древнекитайская философская школа, даосизм, основная доктрина которой воспринята современной философской наукой как утверждение, что всякое движение есть деградация. Толкуется, что даосы относили это утверждение, прежде всего, к развитию научно-технического прогресса. Немного усеченное понимание даосизма, но, в общем, имеющее право быть. Конечно, полностью отрицать прогресс не совсем верно, хотя всякий думающий человек может найти достаточно оснований для этого. Тем не менее, я полагаю, что даосизм - одно из наиболее ярких озарений человеческой мысли за всю ее историю. Особенно, учитывая то, что человечество не умеет быть самокритичным. "Человек -- венец природы!" - вот на чем зиждется вся человеческая культура современного общества.
Впрочем, и сегодня есть апологеты этой школы, хотя многие из них с ней не знакомы. Посмотрите на этих одержимых из "Гринписа": борясь за улучшение экологической ситуации на Земле, они постоянно наступают на горло НТП. Но, думаете, кто-нибудь из них движим реальной заботой о природе? Если и да, то весьма малая часть. В основном этих людей греет сознание, что они совершают поступки в мировом масштабе, а значит, управляют историей всего человеческого общества. Это все больное самолюбие, ничего больше. Вы же понимаете, что спасти экологию Земли могут только новые технологии. Если бы на их разработку пустить те деньги, что уходят на противостояние Гринпису, построение несправляющихся с задачами очистных сооружений и судебные процессы с защитниками природы, мы бы ускорили получение желаемого результата. Но мало кто реально стремится к этому.
Люди в большинстве своем индивидуально несознательны, а в толпе -несознательны вдвойне. Эффект сознания толпы -- одно из наиболее слабых звеньев современных демократических систем, или, скажем так, систем, стремящихся к созданию демократической модели общества. В массе теряется рациональность. Помните, что говорила вам ваша подруга Неля несколько месяцев назад: чем шире социум, тем абстрактнее связи. Этот межличностный феномен в полной мере проецируется на общесоциальный уровень и совершенно адаптируется в нем. В одной из своих работ вы ссылались на слова мудрого древнего Цезаря, говорившего, что сенаторы есть добрые мужья, но Сенат -злой зверь. Мудрость эта подтверждается теперь уже тысячелетиями. Чем больше людей принимаются за решение какой-то отдельно взятой конкретной проблемы, тем менее четкие очертания эта проблема начинает приобретать. А, следовательно, тем меньше шансов, что проблема будет решена правильно.
Вместе с тем, заинтересованные структуры представляют демократию как высшее социальное достижение цивилизации, причем младшее поколение буквально зомбируется этой аксиомой. Вам, наверняка, приходилось встречаться с компьютерной игрой Сида Майера "Цивилизация", которая претерпела уже несколько редакций вслед за изменениями возможностей интерфейса и операционных систем персональных компьютеров. В рейтинге компьютерных игр, который финансируется из тех же источников, что и сама "Цивилизация", эта игра неизменно находится в числе лидеров, хотя принципиальных изменений с самого ее появления сделано не было. А года три назад в совершенно "некомпьютерной" "Независимой газете" в рубрике "Стиль Жизни" я наткнулся буквально на оду этой игре размером на четверть полосы. Как вы понимаете, конечно же, финансируется не игра, а экспансия ее основной идеи -демократия. По сценарию игры, демократическое устройство общества является высшим возможным достижением развития человеческого общества. Если в определенный момент игры в обществе, которым вы руководите, не свершится революция, провозглашающая демократические ценности, игра задушит ваше общество другими, демократическими. Так каждый ребенок, запускающий "Цивилизацию" на своем компьютере с самого раннего детства привыкает к величию и безысходности идеи демократического общества.
Однако, от этого недостатки демократии никуда не девается. Именно по этому по-настоящему великие умы всю историю человечества никогда не выдавали результатов своей деятельности в открытый эфир. Более того, наиболее прогрессивные и перспективные течения оплетали себя сетями ложных слухов, стараясь принизить собственное значение для мировой науки и истории. Вспомните, например, алхимиков. В бытовом общественном сознании алхимик ассоциируется только с попыткой создать золото из свинца, причем чаще всего это интерпретируется как попытка разбогатеть, что называется, ни на чем. Если принять это утверждение за верное, то с таким же успехом алхимиками можно назвать всех тех, кто разбогател в России на стыке восьмидесятых-девяностых годов при отсутствии реального производства или предоставлении услуг. Если бы такая утка прошла бы в прессе, и слово "алхимик" приобрело бы новый смысл, истинные алхимики, которые, конечно же, есть и сейчас, стали бы грызть себе ногти от обиды, но никогда не выступили бы с опровержением этой позиции. За всю свою историю они не смогли достичь такого уровня низведения понятия о сущности алхимического знания, какой была бы предлагаемая мной в качестве примера девальвация термина.
При этом их девизом всегда остаются слова "Aurum nostrum non est aurum vulgi", что в переводе с латыни значит "Наше золото не есть золото толпы". Огородиться от толпы -- вот ради чего алхимик способен терпеть унижение собственной сущности.
В то же время, алхимия должна давать знать о себе людям, вырывающимся за рамки обыденного сознания толпы, чтобы пополнять ряды своих воинов. Вы скажете, что это должны быть ученики, которых обучают непосредственно живущие ныне алхимики. Но это не верно. Во-первых, алхимия -- удел избранных, и алхимик не может взять себе в ученики просто смышленого парнишку из соседнего двора. Алхимик должен сам обрести свою сущность, понять свое истинное предназначение. Во-вторых, алхимии нельзя обучить. Сам процесс обучения предполагает передачу одним субъектом другому некой суммы накопленных ранее знаний. Это исключено в алхимии. Каждый алхимик должен дойти до того уровня, который ему доступен, самостоятельно. Ведь, на самом деле, алхимия -- это не превращение свинца в серебро, а превращение самого алхимика. Тайну превращения каждый может постичь только самостоятельно. И, наконец, в-третьих, знание деформируется, передаваясь от одного человека к другому. Лишь первоисточник -- древнейшие алхимические книги -- при всех особенностях и труднодоступности своего языка несут крупицы истинного знания, достойного того, чтобы потратить десятилетия на овладения им.
