Александр Сегень - Общество сознания Ч
- Ничего себе! - возмутился Василий Васильевич. - Первый раз про такое слышу.
- Да, - кивнул священник. - А старушка подойдет к нему с вопросом: когда, мол, батюшка, будете воду освящать? А он ей: "Как только, так сразу". Старух очень не любит, клеймит их беспощадно. Старухи, конечно, не подарок нам, священникам. Бестолковые они в основном. Но нельзя ж им предпочитать тех, с помпонами. Старуха, может быть, греха порой за собой не чует и на исповеди талдычит: "Безгрешная я, батюшка, никому зла не желала и не делала". Ругаешь их, бывает. Но все же пользу они стараются приносить, помогают - помыть, постирать, то, сё, другое, третье. А кто храмы моет? Они, старухи, прихожанки. С помпонами храмы не моют.
- Неужто терпят такого Виталия отцы Церкви?
- Поговаривают, что хотят его лишить сана. А что толку? Вон бесоподобного Глеба Якунина лишили сана, а он пуще прежнего не унимается. Так и этот. Ему только в радость будет, чтоб его выгнали из нашей Православной Церкви. Он тогда с чистой совестью, точнее, с грязной, свою собственную церковь обоснует. Да, говорят, обосновал уже какое-то братство Сердца Христова. И сколько еще таких объявится на Руси в обозримом будущем? Легион. Не хорошо и поминать про них в канун такого праздника, да еще в Страстную пятницу, когда лукавый так и шастает поблизости. Давай, Вася, еще чайку взогреем. Погас закат, и чай остыл. Можно стишок такими словами начать.
- Пишете стихи, батюшка? Признайтесь. Ну, кроме тех, что про матушку Наталью.
- Нет, кроме тех, не пишу. Шуточно только, понарошку. А если всерьез, то это пусть иеромонах Роман. Его хватает на всех нас. Пойдем-ка, Вася, пока чай закипает, коз поглядим, не балует ли там Робинзоша.
Робинзошей отец Василий называл своего нового козлика, подаренного ему зимой в пятницу. Он сперва и назвал его Пятницей, а потом разглядел, что это не коза, а козел, и переименовал в Робинзона. Красивый был козлик, серебристо-серенький, с ярко-белой звездочкой во лбу.
Приведя Василия в хлев, отец Василий тотчас кинулся ласкать своего любимца, чесать ему лобовую звездочку. Но тот в ответ на ласку пытался как-нибудь боднуть руку священника.
- Робинзо-он! Робинзоша! - укорял его батюшка. - Непочтительный ты козел! Непочтительный! Вся ваша козлиная порода непочтительная. Роза-мороза! - окликнул он самую пожилую козу. - Ишь, как дерзко смотрит! Сколько я от нее бед пережил, сколько побегов она мне в свой провиант истребила! Я так думаю, Вася: если Бог создал всех земных тварей, то коз и козлищ дьявол сотворил. Шучу, Робинзон, шучу! И вы, и вы Божьи твари, хоть и все до единого - революционеры.
Все обитающее в батюшкином хлеву козье стадо принялось не на шутку, революционно, блеять. Чижов в очередной раз подумал о том, до чего же ему здесь хорошо. Но тотчас вспомнил еще несколько своих грехов, про которые не успел рассказать отцу Василию.
- Я все мечтаю в Италию съездить, - почему-то сказал священник. - В Бари, к мощам святителя Николая Мирликийского. Однажды побывал там, и теперь снова тянет туда. И в Иерусалим, конечно. Ну, пойдем, Вася, чайник наш, должно быть, уже вскипел.
Возвратившись в дом, застали там ожившую Наталью Константиновну. Она уже сняла вскипевший чайник, сидела за столом, прихлебывала из огромной чашки.
- Кажется, получше мне, - сказала, улыбаясь. - Садитесь, попейте еще разок, да и спать пора бы. Перед завтрашней всенощной много спать надо.
- Наговориться никогда не успеваем, матушка, вот что, - возразил отец Василий. - Ты-то, когда сестра приезжает, днями с ней не можешь набеседоваться.
- А мужчины должны быть молчаливые, - в свою очередь возразила матушка Наталья. - Отец Василий! Рясу-то опять чем-то угваздал. Как маленький ребенок, ей-Богу! Я, Вася, только вам и могу на отца Василия пожаловаться, потому что вы нам как бы свой. Сыновьям на него нельзя жаловаться, сыновья должны его почитать, а больше некому. Хоть вы послушайте, какой отец Василий плохой. Нисколько не бережет одеяния, вечно испачкается в чем-то. Оно, конечно, не городские условия, но, говорят, в Германии везде, даже в самой захудалой деревеньке, чистота соблюдается.
- Ну что ж мы, Наташ, о Германии сейчас говорить будем? - жалобно взмолился отец. - Иной раз ты себя проявляешь как умная женщина, а иной раз - прямо как перпендикулярное кино!
- Только оскорбления и услышишь от тебя, - тихо проскулила Наталья Константиновна.
- Ух! - уже ласковым гневом пыхнул отец Василий и топнул под столом ногою. - А что, Василий Васильевич, не надумали ли вы еще совершить обряд венчания? Ведь сколько лет испытуете терпение божие!
- Надо было с женой приехать да после Пасхи и обвенчаться у нас, проворчала разобиженная матушка.
- Занята раба Божия Елизавета, работает завтра, - вздохнул Василий Васильевич.
- В воскресенье бы приехала.
- Боится одна ехать. Времена неспокойные.
- Времена плохие, - согласился священник. - Но вот сколько я здесь живу и сколько народу ко мне переездило, а ни с кем ничего плохого в дороге не случилось.
- Не хвастайся, отче, - осадила мужа Наталья Константиновна. - Такой хвастун стал, не приведи Бог. Нахвастаешь беды! В Библии - может быть, вы, Вася, не читали про это - сказано, что была такая Ниобея, которая все хвасталась, что у нее десять сыновей, а у Бога Отца только один Сын. И Бог Отец покарал ее за хвастовство. Огненным огнем всех ее сыновей спалил до смерти.
- Наталия! - прорыдал отец Василий, заливаясь багряной краской. - Ну какая Ниобея в Библии! Где ты такую Библию видела?
- А разве не в Библии? - искренне удивилась матушка.
- Да нет же! Ты свои рассказы мне рассказывай, когда никого нет в гостях. А то я когда-нибудь помру от стыда.
- Что он меня корит, Васенька? - воззвала к Чижову пристыженная Наталья Константиновна. - Скажи, разве нет в Библии про Ниобею?
- Нету, матушка, - улыбнулся Чижов как можно ласковее. - Это из древнегреческой мифологии сюжет.
- А как же Гамлет сказал: "Шла в слезах, как Ниобея"? - задала совсем уж сложный вопрос матушка.
Во дворе громко залаяли Остап Бендер и Муха. Кобелек отца Василия носил такую кличку за свою жуликоватость, а псица звалась Мухой за свою смоляную черноту.
- Приехал, кажись, кто-то, - пробормотал отец Василий, уходя от гамлетовского вопроса своей супруги.
- Хорошо бы! - встрепенулась Наталья Константиновна. - До чего ж тоскливо в меньшинстве встречать Пасху!
- Сыновья - никто не обещался? - спросил Чижов.
- Если только Федор, да и то вряд ли, - пожал плечами батюшка. Из трех его сыновей Петр и Павел стали священниками и Пасху, конечно же, будут встречать в своих приходах, а Федор был, что называется, не в династию, электросварщик, и он-то чаще других сыновей наведывался в Радоницы.
- Так что же Гамлет? - снова спросила матушка, но веселый стук в дверь и на сей раз отвлек Василия и отца Василия от ответа.
- Обязательно спроси кто, - бросил вслед Василию священник.
- Кто там? - спросил Чижов, подойдя к двери.
- К наступающему праздничку отцу Василию бак меда привезли, прозвучал хороший голос из-за двери.
Чижов отодвинул засов и радостно вышел навстречу гостям. Словно во сне, перед ним вырос в темноте Ельцин. В следующий миг громко пшикнуло, и Чижов вскрикнул от резкой боли, гвоздями проткнувшей оба глаза, схватился за лицо, но его тотчас уловили под локти, заломили руки за спину, втолкнули в избу, и сквозь слезоточивую боль духовный сын отца Василия не сразу ощутил на горле лезвие ножа.
- Сидеть и не двигаться! - кричал кто-то. - Не то перережу! Кто еще есть в доме?
- Никого, - послышался ответ отца Василия.
Чижов все никак не мог пересилить нестерпимую боль в глазах, слезы полноводно струились по щекам. Вот и довелось ему испытать действие газового баллончика, дожил. Пользуясь его беспомощностью, враги скрутили у него за спиной руки толстой податливой проволокой, бросили на диван ничком, схватили за ноги и ноги тоже опутали проволокой. Отпущенный после этого Чижов перевернулся на бок и попробовал сморгнуть боль с глаз. Кажется, уже не так нестерпимо жгло, но слезы продолжали течь в три ручья, а заодно и из носа, что особенно неприятно. По избе звучали торопливые шаги.
- Да кого вы ищете-то? - прозвучал голос батюшки.
- Так, святой отец, - раздался ответ, - давай по-хорошему. Ты отдаешь нам черного Дионисия, и мы сразу отваливаем.
- Какого черного Дионисия?
- Понятно. Ваньку будешь валять.
Чижов услышал костяной удар, затем возмущенные голоса отца Василия и Натальи Константиновны:
- Да за что же вы бьете-то меня?
- Ой! Да что ж вы бьете-то его, объясните яснее!
- Так, ты, бабка, ложись на кровать.
- Зачем?
- Да не бойся, не будем насиловать. Свяжем только по рукам и ногам, да и все, чтоб не рыпалась. Свяжи ее, Билли.
Наконец сквозь струи слез Чижову удалось начать что-то видеть. Но пока еще очень неявно, расплывчато. Тот, которого назвали Билли, спутывал проволокой руки и ноги Натальи Константиновны. Другой продолжал допрос:
