Инна Кинзбурская - Дорога на высоту
-- Да.
-- Плати.
Только за это надо было платить -- еще немного вместе.
Мы долго сидели, далеко за полночь, больше молчали. Иногда я давала наставления: надо следить за здоровьем, надо чаще писать. А сын все говорил, чтобы я не плакала, хотя я не плакала -- у меня уже не было слез, обещал, что скоро приедет. Потом муж сказал, что надо бы поспать, уже поздно, все устали, завтра будет еще день. Мы разошлись по своим купе, но только улеглись, еще не успели заснуть, в коридоре послышался шум.
-- У меня все места заняты, -- услышали мы Васин голос.
И чьи-то незнакомые голоса:
-- Но у нас билеты.
-- У меня тоже все по билетам.
-- Безобразие! Мы билеты брали за целый месяц.
-- Не кричите, -- тихо и спокойно сказал Вася. -- Люди спят. Сейчас мы все уладим. Пойдемте к бригадиру.
Голоса стихли, видно, они ушли.
-- Кошмар... -- прошептала я. -- Что же теперь будет?
-- А ничего, -- ответил муж. -- Спи.
Шум больше не возникал. Возможно, новых пассажиров поместили на места, которые освободили сын и Алеша. Почему-то меня не мучила совесть.
Мы все-таки заснули, но поднялись рано. Впереди было около суток пути, мы могли наслаждаться последними часами вместе и не думать о будущем.
Но вдруг -- опять прибежал Вася. Он не вызвал сына в коридор на секретный деловой разговор, как делал это уже несколько раз, а вошел в купе, прикрыл за собой дверь, сел на полку напротив сына и с полминуты загадочно молчал. Эти полминуты он смотрел в лицо сыну, словно изучал своего визави.
-- Что, Вася? -- спокойно спросил сын.
-- Давай честно, -- произнес Вася тоном следователя из советского детектива. -- Что ты положил под потолок?
-- Я? Под потолок? Где? Когда? Зачем?
-- Люди видели и мне доложили.
-- Что видели?
-- Во время стоянки в вашем купе какой-то мужчина что-то делал под потолком.
-- Ну и что?
-- Как -- что? Он положил туда пакет.
-- Откуда ты знаешь, что положил пакет?
-- Видно из моего купе.
-- Пакет над нашим купе?
-- Нет, подальше. Но его можно было положить и протолкнуть. А видели, как кто-то клал -- в вашем.
-- Но я не клал.
-- Не клал?
-- Нет.
-- Может быть, негр? Ты не видел?
-- Нет, не видел.
-- Не ты?
-- Нет.
-- Значит, негр.
В соседнем купе, где у нас было одно место и куда Вася поселил сына и Алешу, на левой верхней полке ехал негр. Он был чуть выше среднего роста, худощав, мускулист, одет аккуратно, застегнут на все пуговицы, лицо у него было, пожалуй, интеллигентное. Хотя я не так много встречала людей этой расы, чтобы с уверенностью судить об их интеллекте и о роде занятий, но похоже, он был студент или молодой инженер. В разговоры он не вступал, возможно, оттого, что не знал русский, а может, было ему неинтересно. Мы тоже не знали английский, и было нам не до него -- у каждого свои заботы. Негр или лежал на верхней полке или стоял и смотрел в окно.
-- Ну что ты! -- возразил сын. -- Не похоже.
-- Ты их не знаешь, они могут, -- уверял Вася. -- Хочешь посмотреть?
-- Можно.
Они вышли, сын вернулся вскоре, и я спросила:
-- Ну, видно?
-- Может, что-то и видно. Но я ведь не знаю, что там было и как там должно быть. Может, тряпки остались после ремонта.
Под крышей через весь вагон шел воздушный канал, а в купе, где ехал сын, был доступ туда -- квадратное отверстие, в которое была утоплена плотно подогнанная крышка, привинченная болтами. Добраться туда мог только человек высокий, а чтобы проникнуть в канал, нужны были еще сила и ловкость: за считанные секунды человек, оставшись один в купе, должен был провернуть всю операцию -- открыть, положить, протолкнуть, закрыть, слезть на пол и изобразить интерес к тому, что делается за окном. Вася явно льстил моему сыну -- только ему под силу такая задача.
-- Нет, -- сказал Вася, он пришел вслед за сыном. -- Это не негр -- ростом маловат.
-- Я тоже думаю, что не негр, -- согласился сын. -- Похоже, что он человек приличный. А что там может быть в этом пакете? Бомба?
Вася с сомнением покачал головой.
-- Скорее наркотики. Провезет через границу, а там -- миллионер. Вот, может, ты своим сделал такой подарок. Там продадут и будут при деньгах.
-- Как это я не подумал раньше? -- сын повернулся к нам. -- Были бы вы там при деньгах.
Ах, как хотелось ему, я видела, поиграть с Васей. Может, изобразить испуг, а может, интерес. Или достать пакет трясущимися руками, а потом развернуть и показать -- вот, смотри, Вася, здесь же ничего нет, только яичная шелуха и кожура от той копченой колбасы, что я приносил тебе вчера на закуску в презент. А может, вообще ничего не найти...
-- Сынок, -- сказала я, -- не надо.
Он и сам знал, что не надо. Слишком многое стояло на карте.
-- Все сходится на тебе, -- настаивал Вася. Люди видели в вашем купе.
-- Не знаю, Вася, может, им показалось.
-- Слушай, -- предложил Вася вдруг, словно только-только придумал, -пойдем, заберешь пакет. Ты же высокий, достанешь. Если найдут, будет плохо и тебе и мне.
-- Тебе-то чего?
-- Как? Я же здесь хозяин. Пойдем -- достанем, выкинем, сделаем все, как надо, будет тихо, спокойно.
-- Нет, Вася, я не пойду.
-- Ты лучше скажи честно...
-- Ну, Вася, -- игра приняла другой оттенок, -- ты же понимаешь, если бы это был я, я бы тебе признался. Ты мне уже как друг, ты же видишь.
-- Значит, не ты, -- опять сказал Вася.
-- Нет, не я.
-- Значит, негр. Ты английский знаешь, давай спросим негра.
-- Нет, я не знаю английского. Может, никто не клал.
-- Ты же видел -- пакет?
-- Далеко, видно плохо.
-- Ты что -- слепой?
-- Немного, -- сказал сын и достал из кармана очки.
-- Значит, -- негр, -- еще раз сказал Вася и ушел.
Через полчаса он пришел опять.
-- Слушай, ну ты же высокий, давай достанем.
-- Нет, -- твердо сказал сын, -- я не буду. Да и тебе не советую. Лучше доложи на таможне, что заметил что-то подозрительное, тебе же еще и благодарность объявят.
-- Да, -- подтвердил Вася, -- в самом деле, будет благодарность. Только вдруг это -- ты, а тебя уже не будет. Ищи тебя.
-- Меня-то как раз найти нетрудно, я ведь остаюсь, не уезжаю.
-- Значит, не ты? -- еще раз спросил Вася.
-- Нет, не я.
-- Значит, негр.
Неужели он придет еще? И что-то еще придумает? Или это последний раунд?
Сейчас я пишу и вспоминаю, с каким серьезным видом вел Вася следствие и как произносил убежденно: "Значит, негр," и думаю, как это было смешно и наивно, и нелепо, и глупо, но тогда нам было отнюдь не смешно, хотя мы понимали весь комизм и нелепость ситуации. И невозможно было послать этого Васю подальше, далеко-далеко, закрыть перед ним дверь: "Гуляй, Вася!"
Благодарность ему нужна, думала я со злостью. Повесить в рамочке под стеклом! Показалось, что не добрал бумажки, хочет еще. Решил взять на испуг. Да и в самом деле, как не струхнуть, все было задумано так хорошо. Интересно, попался ли кто-нибудь на этот крючок из моих соплеменников, или это премьера спектакля? Мы первые удостоились такой чести. Уж очень сын подходил к отведенной ему роли -- высокий, сила вроде есть, общительный, и деньги первый раз выложил, не торгуясь, значит, есть деньги.
Сейчас я понимаю, что психолог Вася видел: сын не только физически крепок, но и нервы у него не шалят, потому не вызвал сына в коридор говорить один на один, а пришел вести допрос при нас, чтобы мы испугались очень, чтобы уговорили сына достать этот злосчастный пакет, выкинуть, дать Васе на лапу и замести следы. Это не мы, конечно, не мы, но надо было все сделать тихо и гладко, чтобы никто ничего не видел и не знал, и чтобы не было задержек и пускания крови. Мы должны были уговорить сына... Я должна была... Я, слабая женщина.
Но я не сделала этого. Я ненавидела этого Васю, от которого зависел мой покой. Я задыхалась от злости. Молча.
-- Спокойно, мама, -- сказал мне сын. -- Все нормально.
Кажется, эту схватку он выиграл.
...Поезд остановился у границы. Сумки у сына и Алеши были уже собраны, они были одеты, только без курток.
-- Все, -- прибежал Вася, -- выходите.
-- Все, -- как эхо повторил сын и решительно потянулся за курткой.
-- А вы сидите в купе, -- на ходу крикнул нам Вася.
Мы все-таки вышли в коридор -- проводить сына и Алешу. Я припала к сыну; рядом к Алеше, своему сыну, припала дочь. Несколько секунд я вдыхала родное тепло. Сын слегка обнял меня за плечи, не давая себе расслабиться, провел по плечу рукой и легко, но уверенно отстранил меня:
-- Все, мама, пора. Ты только держись, я приеду.
Потом обнялся с отцом.
-- Я на тебя надеюсь. Держитесь.
Он ушел, высокий, статный, и Алеша, тоже высокий, но худющий, куртка свободно спадала с плеч. А ведь два года назад, когда он жил дома, нормально питался и занимался спортом, он тоже был крепок и широк в плечах. И вот, что стало с ним за два года на скудных студенческих московских харчах... И от этой худобы его, может, это была последняя капля, у меня по щекам полились слезы. Господи, что это делает с нами жизнь?! Несет, словно сухие листья.
