В Вересаев - Сестры
Спирька легким прыжком физкультурника мимо лесенки вскочил на эстраду.
- Ты - Спиридон Кочерыгин?
- Ага!
- Садись.
Спирька сел и, посмеиваясь, переглянулся с приятелями. Он внутренне волновался, но держался спокойно и самоуверенно. Кудреватая гривка над низким лбом, ярко-зеленый джемпер на русской рубашке.
Председатель стал читать Юркино заявление, написанное Лелькою. В грамоте разбирался он плохо, но непременно хотел читать сам, секретарю не давал, хотя тот и пытался взять у него бумагу.
- Когда мы пришли кы... кы... к етому гражданину, то... э... э... В следующем слове долго разбирался, секретарь заглянул, подсказал:
- ...то оказалось...
И хотел читать дальше. Но председатель отобрал бумагу. Спотыкаясь и замолкая, дочитал сам.
Спирька слушал, левую руку уперши в бедро. Правый локоть он положил на стол, руку вверх, и все время машинально сжимал и разжимал кулак.
Председатель кончил читать, вопросительно поглядел на публику.
- Понятно вам заявление? Может, повторить? Событие все и без того знали. Ответили:
- Понятно.
Председатель удовлетворенно сел и сказал обвиняемому:
- Обвинение мы тебе прочли, а ты выкручивайся. Только говори всю правду, потому что ты не должен терять своего авторитета перед публикой... Так вот и расскажи нам, красота моя, как это случилось, что ты товарища своего избил,за какие дела, за какую обиду?.. Только одну еще минуту подожди. Вот что скажи мне: раньше судился когда?
- Нет.
Из публики голос:
- Как - нет? А три месяца принудилки? Спирька неохотно протянул:
- Ну да... Было три месяца.
- За что?
- Забыл.
- Забыл, за что дали три месяца!
- А я все буду говорить!
- Обязательно! Суд от вас этого требует.
- Просто сказать, драка была небольшая, взаимная. Несправедливо осудили, ни за что.
- Гм! Какой непролетарский судья! Надо про него написать в РКИ [17], какой у него неправильный подход к рабочим.
Спирька усмехнулся и опять переглянулся с приятелями. Председатель строго сказал:
- Слушай! Если я смеюсь, то я смеюсь серьезно. И серьезно я тебя спрашиваю: за что судили?
- Ну... за хулиганство.
И Спирька снова усмехнулся.
- Вы чего смеетесь? Я очень смешной или грязный? Мне бы легче было, если бы вы надо мною смеялись. А вы на три месяца принудиловки смеетесь, это плохо... Вы что, комсомолец?
- Да.
- Что же тебе в ячейке сказали за твое осуждение?
- Сказали, что плохо.
- Только и всего?
- Ну да! А то что же, скажут: "хорошо"? Председатель вздохнул.
- Если мы все тут будем работать на принудиловке,- как ты думаешь, мы пятилетку тогда в четыре года сделаем? Нет, брат, тогда придут генералы, а ты перед ними будешь стоять под конвоем.
Выяснилось из сообщений присутствовавших, что у Спирьки еще одна была судимость - месяц принудительных работ. Да еще три привода в милицию.
- А выговоры тебе по заводу были?
- Не помню.
- Как же не помнишь?
- Все помнить! Председатель заглянул в дело.
- Видимо нам из справки, что у вас по распоряжениям проведено шесть выговоров. Знаете ли вы, как такое дезертирство труда отзывается на производстве?
- Не знаю.
- Почему вы такой глупый, что не знаете? Так я вам тогда скажу, что с дезертиром рабочий класс не считается и увольняет за это. Кто не хочет участвовать в нашем великом строительстве, того мы, рабочие, заставляем работать из-под палки там, где комаров много... Ну вот, суммируя обо всем вышесказанном, скажи мне: две судимости, шесть выговоров, три привода в милицию,- вот все это, вместе собранное: все это была ложь, или сам ты был виноват? Зря тебе все это припаяли?
Спирька разжал кулак, заглянул в него, сжал опять и неохотно ответил:
- За дело...
- А три месяца принудиловки?
- Тоже не зря.- И вдруг сверкнул глазами в пушистых ресницах.- Ты меня присуждай, к чему надобно, а жил из меня не тяни!
В зале захохотали. Председатель хитро усмехнулся.
- Мы тебя, милый, может, ни к чему даже и не присудим, нам не это важно есть, А важно нам выяснить тебя перед всеми, каков ты нам есть товарищ и гражданин пролетарского государства. И мы тебя начали уж немножко больше понимать,- от одних вопросов о твоей прошлой жизни. Теперь можно приступить к делу. Потерпевший... э... э... Георгий Васин. Выходи сюда, садись вот тут.
Юрка с головою, забинтованною марлёю, поднялся по лесенке на эстраду. Спирька с глубоким презрением оглядел его и отвернулся. Юрка побледнел под этим взглядом. С страдающим лицом он сел на другом конце стола.
Председатель обратился к Спирьке:
- Вот теперь ты нам расскажи, все по порядку, за что ты товарища своего избил, за какие его дела.
- Просто пьяная драка была, больше ничего. А здесь из моськи сделали слона.
- А этого слона,- из-за чего его сделали? Вот ведь меня ты сейчас не бьешь. Из-за чего-нибудь драка вышла же у вас.
- Не помню.
- А вот тут в заявлении сказано, что ты перед дракой, три дня тому обратно, грозился, что ему даром не пройдет чегой-то такое. За что ты ему грозился?
- Мало ли что говорится. Это я тогда просто с сердцов сказал, без всякой последовательности.
- А за что ты ему тогда сказал? За что гадом назвал? Спирька сверкнул глазами.
- Не по-товарищески поступил.
- А в чем был этот поступок нетоварищеский?
- Пришел на квартиру ко мне пронюхивать, почему на работу я не вышел. Что он, администрация, что ли? А были приятели, сколько вместе гуляли!
- Вот. Ты прогулы делаешь, вредишь этим производству. А чье теперь производство, знаешь? Капиталистов каких-нибудь, буржуазии, али рабочего государства? Отвечай мне.
- Ну, ясно: рабочего государства.
- Значит! Делая эти прогулы, ты у нас называешься дезертир труда. Ты знаешь про нынешнюю железную дисциплину труда? Мы раньше воевали с капиталистами, а теперь за лучшую нашу долю воюем с дисциплиной труда. Мы железно боремся на работе по труд-дисциплине! И всякого, кто за это борется, надо не гадом называть, а называть строителем социализма.
Спирька молчал, разжимал кулак, заглядывал в него и опять сжимал.
Председатель вздохнул.
- Плохо, красота моя, плохо!.. Ну, теперь потерпевший пусть нам расскажет, как что было. Юрка смотрел угрюмо.
- Все в заявлении прописано. Что рассказывать!
- Сколько тебя человек било?
- Не один, конечно. Три-четыре. А то бы я дался?
- Узнал их в лицо?
- Спиридона вот узнал,
- А других?
Из других тут же в первом ряду сидели рамочник Буераков и съемщик Слюшкин. Они с выжидающей усмешкой глядели на Юрку. Юрка с отвращением ответил:
- Других не узнал.
Председатель обратился к Спирьке:
- Кто это вместе с тобою работал, молодец? Спирька с вызовом ответил:
- Не знаю.
Председатель повысил голос.
- Как я тебя спрашиваю по общественности, то ты мне отвечай по пролетарской совести, ты передо мною ничего не должон скрывать!
Повысил голос и Спирька.
- Что я, товарищей тебе стану выдавать? Не дождешься! Присуждай на три года изоляции, а доносчиком на товарищей не буду!
Он сказал это горячо и резко. В разных концах зала раздались рукоплескания, в ответ на них - властно-громкое шиканье, и рукоплескания робко упали.
Председатель встал.
- Ну, товарищи, давай, оценивай. Какое общественное мнение, какой суд нужно применить к этому парню? Лелька сказала:
- Позвольте мне.
- Сюда взойдите.
Лелька поднялась на эстраду, взошла на трибуну.
- Ребятки! Я видела вот этого нашего товарища лежащим ночью в снегу, под забором, с разбитой головой, без чувств. Был мороз. Переулок глухой. Если бы я случайно не проходила мимо, парень замерз бы. За что же его избили и бросили подыхать на морозе его товарищи, за что присудили к смерти? За то, что он честно исполнил долг пролетария и комсомольца, что он болел душою за производство, что повел большевистски-непримиримую борьбу с лодырями и прогульщиками, не глядя на то, приятели это его или нет... Юрка! Мне самое больное из того, что я здесь вижу,- это то, что ты сидишь как будто обвиняемый, что ты опускаешь голову и не смеешь взглянуть на мерзавцев, которые продают наше рабочее дело, которые пытались проломить тебе голову за то, что ты не хочешь их покрывать. Верь, Юрка, все мы, комсомольцы, все сколько-нибудь сознательные рабочие,- мы все за тебя. Выше голову, гордо подними ее, ты честно делаешь свое дело! И прими от меня горячий товарищеский привет!
Она охватила руками шею остолбеневшего Юрки и жарко поцеловала его. Спирька вздрогнул, выпрямился, кулаки его машинально сжались. Зал загремел рукоплесканиями. Девчата хлопали, смеялись, приветственно махали Юрке кистями рук и платками, кричали:
- Юрка! Не робей! Дерись и вперед за производство! Молодец, парень! Не отступай!
Тепло и весело стало в зале, все почувствовали себя как-то дружнее. Спирька сидел растерянный и недоумевающий, исподлобья поглядывал на девчат.
Взошел на трибуну Гриша Камышов, секретарь ячейки вальцовочного цеха, длиннолицый, с ясными глазами. Он сказал:
