В Вересаев - Без дороги
- В таком случае, ехать уж слишком поздно. Когда вы теперь в город приедете,- завтра на заре! Ведь вы не мужчина, Наталья Александровна: мало ли что может случиться по дороге! Ночи теперь темные. Оставайтесь-ка лучше у нас ночевать. Переночуете с Любой, а завтра утром напьетесь себе чаю и поедете.
- Вот еще! - рассмеялась Наташа.- Какая, подумаешь, опасная дорога! У меня в городе дело есть, завтра утром непременно нужно быть; да и жарко ехать днем.
Сергей Андреевич помолчал.
- Ну, господь с вами!
Наташа спустилась с лесенки и стала отвязывать от загородки лошадь. Сергей Андреевич, задумчиво теребя бороду, молча смотрел, как Наташа взнуздывала лошадь, как Даев подтягивал на седле подпруги. Наташа перекинула поводья на руку.
- Спасибо вам, Наталья Александровна, что заехали,- медленно произнес Сергей Андрее-вич.- Но должен сознаться,- с горечью прибавил он,- не такою думал я вас увидеть.
- Какая есть! - ответила Наташа с своею быстрою усмешкою.
Сергей Андреевич нахмурился и молча пожал ее протянутую руку.
VI
Наташа уехала. Сергей Андреевич постоял, засунув руки в карманы, надел фуражку и медле-нно пошел по деревенской улице.
Запад уже не горел золотом. Он был покрыт ярки-розовыми, клочковатыми облаками, выгля-девшими, как вспаханное поле. По дороге гнали стадо; среди сплошного блеянья овец слышалось протяжное мычанье коров и хлопанье кнута. Мужики, верхом на устало шагавших лошадях, с запрокинутыми сохами возвращались с пахоты. Сергей Андреевич свернул в переулок и через обсаженные ивами конопляники вышел в поле. Он долго шел по дороге, понурившись и хмуро глядя в землю. На душе у него было тяжело и смутно.
Дорога мимо полос крестьянской ржи сворачивала к Тормину. Сергей Андреевич присел на высокую межу, заросшую икотником и полевою рябинкою. Заря гасла, розовый цвет держался только на краях облаков и, наконец, исчез. Облака стали скучного свинцово-серого цвета. По широкой равнине, среди хлебов, мягко темнели деревни, в дубовых кустах Игнашкина Яра зами-гал костер. Мужик, с полным мешком за плечами, шел по тропинке через рожь. По-прежнему было тепло, и чувствовалась близость к земле, и по-прежнему медленно двигались в небе серые тучи, не угрожавшие дождем.
Мужик с мешком вышел на дорогу и повернул по направлению к Тормину.
- Прогуляться вышел по холодочку? - ласково обратился он к Сергею Андреевичу, порав-нявшись с ним.
- Это ты, Капитон! Добрый вечер! Откуда бог несет?
Капитон спустил мешок на землю и достал из кармана кисет.
- Ходил к мельничихе, вот мучицы забрал до новины...
Он набил табаком трубку и спрятал кисет.
- Ну, дай посижу с тобою, передохну маленько,- сказал он, сел на межу рядом с Сергеем Андреевичем и стал закуривать.
- Как старуха твоя поживает? - спросил Сергей Андреевич.
- Опух в ногах уничтожился, слава богу. Под сердце нет-нет да подкатит, а только работает нынче хорошо, дай бог тебе здоровья.
Они помолчали.
- Вот рожь-то какая уродилась! И косить нечего будет,- сказал Сергей Андреевич и кивнул на тянувшуюся перед ним полосу; редкие, чахлые колосья ржи совершенно тонули в море густых васильков и полыни.
Капитон поглядел на полосу и неохотно ответил:
- Скосишь, брат, и такую. Моя вот полоска такая же точно.
- Посеялся поздно, что ли?
- А то с чего же?.. Приели к Филиппову дню хлебушко, ну, и набрал по четверти - у мель-ничихи, у Кузьмича, у санинского барина. Отдать-то отдай четверть, а отработать за нее надо ай нет? Там скоси десятину, там скоси;ан свой сев-то и ушел. Вот и коси теперь васильки... А тут еще конь пал у меня на Аграфенин день,- прибавил он, помолчав.
- Ну, брат, плохо твое дело! Как же ты теперь жить будешь?
- Да уж... как хошь, так и живи,- медленно ответил Капитон и развел руками.
Сергей Андреевич угрюмо возразил:
- "Как хошь"... Ведь как-нибудь надо же прожить!
- Как же не надо? Знамо дело,- надо.
- Так как же ты проживешь?
- Как! Н-ну...- Капитон подумал.- Кабы сын был у меня, в люди бы отдал: все кой-что домой бы принес
- Так ведь нет же сына у тебя!
- То-то что нет! Вот я же тебе и объясняю: как хошь, мол, так и живи.
Сергей Андреевич замолчал. Капитон тоже молчал и задумчиво попыхивал трубкою.
- Жизнь томная, это что говорить. То-омная жизнь! - произнес он словно про себя.
Сергей Андреевич, угрюмо сдвинув брови, смотрел вдаль. Он припоминал сегодняшний спор и думал о том, что бы испытывали Наташа и Даев, слушая Капитона. Сергей Андреевич был убежден, что они ликовали бы в душе, глядя на этого горького пролетария, которого даже по недоразумению никто не назвал бы самостоятельным хозяином.
Капитон докурил трубку, простился с Сергеем Андреевичем и пошел своею дорогою.
Равнина темнела, в деревнях засветились огоньки. По дороге между овсами проскакал на ночное запоздавший парень, в рваном зипуне. Последний отблеск зари гас на тучах. Трудовой день кончился, надвигалась теплая и темная облачная ночь.
Сергей Андреевич стоял, оглядывая даль; он чувствовал, как дорога и близка ему эта окружа-ющая его бедная, тихая жизнь, сколько удовлетворения испытывал он, отдавая на служение ей свои силы. И он думал о Киселеве, думал о сотнях рассеянных по широкой русской земле безвестных работников, делающих в глуши свое трудное, полезное и невидное дело... Да, ими всеми уже сделано кое-что, они с гордостью могут указать на плоды своего дела. Те, узкие и черствые, относятся к этому делу свысока... Что-то сами они сделают? И тяжелая злоба к ним шевельнулась в Сергее Андреевиче, и он почувствовал, что никогда не примирится с ними, никогда не протянет им руки...
Через всю свою жизнь, полную ударов и разочарований, он пронес нетронутым одно - горя-чую любовь к народу и его душе, облагороженной и просветленной великою властью земли. И эта любовь, и его тоска перед тем, что так чужда ему народная душа,- все это для них смешно и непонятно. Им смешны сомнения и раздумье над путями, какими пойдет выбивающаяся из колеи народная жизнь. К чему раздумывать и искать, к чему бороться? Слепая историческая необхо-димость - для них высший суд, и они с трезвенною покорностью склоняют перед нею головы...
- Да, что-то они сделают? - повторял Сергей Андреевич, мрачно глядя в темноту.
1897
