Раиса Крапп - Ночь Веды
- Значит, Веда не только Аленой была... Почему же не помню я иных воплощений?
- Потому, что не хочешь признать: "Я - Веда!"
- Старая Велина говорила про девицу... Будто к омуту Русалочьему она в любой час ходила, все равно что в собственную кладовую, и брала из него всякое знание, какое нужно ей было.
- Вот ведь как далеко память о ней ушла. Трижды народившиеся дети умерли от старости, а память не стерлась. Правильно ты догадалась - девица эта тоже навроде тебя была. Тогда понадобилось заново научиться быть терпимой к людям, учиться прощать их несовершенство.
- А чему должна была научить Аленина судьба?
- Веда перестала понимать, от чего страдает человек, теряя другого. Почему бывает, что один готов умереть, только пусть бы другой жил?
И тут внезапно вспомнился Алене давнишний разговор с Велиной. Тогда Алена сказала: "Выходит... нет в ней любви... баба ледяная эта Веда". Верно девчоночьим разумом своим угадала! И впрямь забыла Веда, что значит любить! Как больно терять любимого человека. Как случается, что душа будто пополам рвется...
- Значит, пошла я в мир, чтобы полюбить всем существом своим. А потом потерять любимого, дабы вспомнилась боль утраты? Счастливая любовь мне не была суждена?
- Никто другой как ты, начертала судьбу Алены прежде, как стать ею... Но когда предстояло тебе потерять Ивана, утрата показалась столь непереносима, что восстала ты вперекор начертанному, - и человек остался жить. Но что было определено Ведой, тому дoлжно случиться. Вместо него ушла ты.
- А Иван... Он обыкновенный смертный человек?
- Да. Ты выбрала его из тех, кто должен был народиться на свет незадолго до Алены. Чистый душою, светлый, пригожий, он был достоин высокого выбора.
Алена прикрыла лицо рукою: "Достоин высокого выбора?.. Дать крылья, чтоб смертельно ранить на взлете... И это - высокий выбор? Щедра же Веда!"
Глава тридцать пятая,
в которой Веда отпускает Алену
Вот после того разговора и пришло к Алене-Веде глухое отчаяние. И так нестерпимо ей стало, что вызвала она из памяти образ человека, который единственно - как думала - мог помочь ей. Из небытия встала перед нею сухонькая старушка. И едва лишь узрела, пред кем стоит, проворно на колени пала, голову низко склонила.
Велина! - окликнула ее Алена-Веда.
- Приказывай, высокая Госпожа моя! - не поднимаясь с колен, торопливо откликнулась старуха.
- Велина! - с отчаянием, требовательно воскликнула Алена. - Кого ты видишь пред собой, Велина?
- Госпожу мою, владычицу Веду!
- Не госпожа я тебе!
- Чего же ты хочешь от меня, ясная моя... - голос Велины неуверен и робок.
- Так кого ты видишь?
- Тебя, моя детонька... Но я знаю, что ты...
- ...твоя Алена! Помоги мне, Велина.
- Чем? Говори, дите! Что хочешь, сделаю для тебя!
- Если бы я знала... У тебя мудрое сердце, Велина. Может быть оно даст ответы на мои вопросы... Хотя... не знаю я даже и того, о чем спросить хочу...
- Тебе ли просить совета... Твоей ли мудрости равняться с моим ничтожным разумом...
Алена поспешно встала и на травянистый берег сошла, опустилась к ногам старухи, взяла в ладони ее маленькую руку, прижалась к ней лицом.
- Велина, милая... Это же я, твоя Алена... Посмотри, видишь ли ты во мне Веду? Я все еще Алена! Мне плохо! Я будто впотьмах блуждаю! Неужто не видишь?! Я только одна, а вокруг - ни огонька!
Но не превозмогла себя старая знахарка. Потрясена была, что ее Алена, любимица, утеха старости, вдруг оказалась владычицей Ведой. А пред ней Велина с малолетства трепет в душе имела. С тех самых пор, почитай, как бабка маленькой Вели приметила в ней дар и наставлять стала, замену себе готовить. А уж когда Велине к омуту ходить доводилось, от благоговейного страха сама себя не помнила, ног не чуяла под собой. И теперь - как же ей хотелось помочь! Душу бы за милую Алену отдала! Но сознание того, что не Алена - сама Веда помощи от нее ждет, как невольничьими цепями сковало старуху, лишало воли, остудило разум. Не смогла она. Со слезами вины попросила отпустить ее.
И получилось, что искала Алена-Веда помощи, совета разумного, а гнет одиночества лишь тяжельше, безысходнее стал. К Господу обращалась нисходила в душу кротость наместо отчаяния. Но горечь одиночество слаще не становилась. А так необходимо было ей согреться теплом сердечным! Уж очень студено одной было... Да неужто во всем мире не было у ней друга? Кто не смотрел бы на нее снизу, кто был бы равен ей и по разуму, и по душе. Где найти такого? Ведь была она Аленой, страдающей, с душой изъязвленной... Но одновременно - грозной и неприступной, чуждой человеку Ведой...
...Долго недвижно сидела Алена-Веда, невидяще глядела в холодное пустое пространство. Потом решительно подняла голову, распрямила спину и проговорила:
- Я - Веда!
Отпустила от себя Алену.
Глава тридцать шестая.
Алена собственную волю обретает
Услыхав долгий вздох - будто пробудился кто-то - Веда опустила долу свой царственный взгляд. В нескольких шагах от ступеней ее снежнобелого престола стояла тоненькая девица в небесно-голубом сарафане. Веда молчала, глядела на нее с ожиданием. Девица поклонилась низко:
- Государыня моя...
- Молчи! Не то! - резко прервала Веда, зеленые глаза полыхнули досадой.
- Дозволь приветствовать тебе, как надлежит... - растерянно начала девица.
- Опять не то! - в глазах Веды и гневный упрек, и мольба, и беспокойное нетерпение.
Девица вскинула голову, и вдруг рассмеялась легко:
- Не чаяла я к себе самой на встречу прийти!
И в ответ точно такой же смех просторно рассыпался.
- Наконец-то! Я уж тревожиться стала, что получила не то, чего ждала!
Веда быстро сошла по ступеням, взяла девицу за руку.
- Ну, здравствуй, Алена!
- Здравствуй, Веда-хозяйка.
- Не хозяйка я тебе, Алена. Понимаешь ли ты, что равны мы с тобой? Что сестрицей мне стала? Что теперь свободной волей владеешь и от моей не зависишь?
- Да, понимаю.
- Значит, не ошиблась я, подумавши, что не погублю тебя, признав себя Ведой!
- Не ошиблась, ибо "советчица" моя - или... наша? - улыбнулась Алена, никогда не была Аленой, и не познала, не поняла любви. А коль "не знала", то уж вовсе и не всесведуща была. Она в главном ошибалась, не знала, что пред могуществом любви бывают бессильны доводы разума.
- Да, Алена, именно так. И пока я не поняла этого, как же тяжко было мне от разлома своего! Словно трещины душу разодрали. Теперь все встало на место. Теперь нас двое равных - ты и я. Я - Веда, закончила свое земное существование и вернулась в свой собственный мир. И я в полной мере получила то, в чем нуждалась. Ты - Алена. Ты смертна. Но покуда живешь, сколько б не длился твой век, можешь ты почти все, что я могу. Захочешь меня увидеть позови только, я всегда рядом.
- Так что я, сестра? Душа бестелесная? Но тогда, что значат твои слова: "Ты - смертна"?
- Алена... Не знаю, что ответить тебе. Вижу только, что по-своему разумению определив судьбу твою, сделала неладное... Грех большой на мне против любви. Вмешиваться опять? Не могу... не хочу. Ежели найдешь путь и исправишь ошибки мои, благодарна буду. Только помни Алена, что воля твоя свободна, а помыслы - людские, страстями проникнутые. Не давай страстям помыкать тобою. Совета спросишь - скажу. А руководить делами твоими произволом своим не стану. Сама видишь - мне тоже случается в ошибки горькие впасть. Ты помни только одно, Алена, - воздается за все, за дурное и за доброе.
- Коль так... хотела бы знать я... за что мне была та встреча, у омута...
- Когда унизил тебя Ярин, в землю втоптал... По моему разумению, это ответ на грех гордыни... нетерпимости...
- Гордыни!? Сестрица! Я ли была нетерпима к людям?!
- А к нему?
- К Ярину?! Да ведь он!..
- Постой. Не об нем ведь теперь речь. Даже если он стократно хуже, чем ты о нем помышляешь, не его грехи мы считаем. И не ведомо нам, чем ответит он за них. Но за твои - платить тебе. У человека нет права судить другого человека, в каком бы виде он не предстал. А ты - судила. И сочла, что недостоин он твоего милосердия. А как знать, может, в том спасение ему было бы?
- Но ведь лживыми были слова про любовь его небывалую!..
- Да. Это так. Но иногда он сам верил в лжу свою. А хоть бы и не верил... Была у тебя сила хоть на сколько-нибудь отворотить Ярина от дурного.
- Добрым отвечать на злое?!
- Нет, Алена. Все труднее. Но ты душе своей труда этого не дала. Презрение явить ему было легче. Но чем обернулась та легкость? Помнишь ведь, как матушка говаривала: "Не кляни постылого - заберет Бог милого". В тех местах, где живут грешные, - грешнее всех тот будет, кто грех, а не Бога в грешнике увидел. И споришь ты сейчас не со мною - с собой. Саму себя переубедить хочешь, потому как знаешь, - я правду говорю. - Помолчав, Веда опять заговорила: - Последним злодейством своим Ярин не одну тебя, себя тоже сгубил. Одна только свеча ему была, у которой душой отогреться мог. Теперь во тьме. Теперь ему одно осталось - по старым счетам платить, да новых бы не наделать.
