Ал Разумихин - Короткая жизнь
- Я не советую вам селиться на частной квартире, - возразил Ботев. Городок небольшой, и единственный жилец в доме просматривается всей улицей. Тут есть что-то вроде меблированных комнат, наверное, там вы будете чувствовать себя гораздо свободнее.
Он проводил меня до этих "комнат", которые оказались заурядной, захолустной гостиницей, какие встречаются во всех провинциальных городах России, разве что эта отличалась наличием жалюзи на окнах.
Выдерживая характер, Ботев не расспрашивал меня о поездке. Видимо, именно потому, что раз уж я ничего не говорю, значит, само собой разумеется, поручение я выполнил.
Первым не выдержал я:
- Посылку я передал.
- Я так и понял.
- Сказал профессору пароль...
- А он?
- Просил передать поклон Петру Петровичу.
- Все правильно.
Продолжать далее разговор на эту тему Ботев не стал. Полагаю, ему не хотелось, чтобы профессор Мечников задерживался в моей памяти.
Гостиница пустовала. Осень вступила в свою дождливую половину. Мне готовы были отвести лучший номер, похожий на приемную зубного врача, с массивной мебелью, со стульями, обитыми зеленым плюшем. Но я выбрал себе комнату поскромнее.
- Что же мне здесь делать? - спросил я Ботева.
- Как что? - удивился он. - Жить.
И ни слова о следующем поручении.
Он посидел со мной, дал оглядеться и пригласил:
- Я теперь на другую работу. Хотите со мной?
Он привел меня в местную типографию, чуть больше той, где печаталась каравеловская "Свобода". Навстречу нам вышел плотный мужчина с коротко подстриженными усами. Он дружески нас приветствовал.
- Господин Паничков, - представил его Ботев и пошутил: - Крупный браиловский капиталист.
Оказалось, типография принадлежала господину Паничкову, он владел и зданием, и всем оборудованием: двумя печатными машинами, станком для резки бумаги и несколькими наборными кассами. Работало у него пять или шесть рабочих. Паничков издавал учебники, сборники песен, календари и обслуживал все местные административные учреждения.
- Здесь я провожу большую часть времени, - объяснил Ботев. - Издаю газету "Слово болгарских эмигрантов". Сам пишу, сам набираю, сам печатаю.
- С нашей помощью, - добавил Паничков. - А вы что же, новый сотрудник?
- Нет, просто мой знакомый, - сказал Ботев. - Зашел посмотреть, как мы работаем.
- Милости просим, - пригласил Паничков. - А я-то подумал, пришло пополнение.
Ботев познакомил меня с одним из наборщиков - симпатичным молодым человеком, русоволосым, загорелым, с веселыми искорками в глазах:
- Семен Шапченко, ваш земляк, тоже из России.
Тем же вечером Шапченко был у меня в гостях. Железнодорожный машинист, он работал на линии Киев-Одесса. Зачитывался Добролюбовым и Писаревым. Сблизился с нигилистами, вступил в Одессе в революционный кружок, привлек к себе внимание полиции. Когда возникла опасность ареста, перешел границу и вот застрял в Браиле, работает в типографии Паничкова. Владельца типографии он хвалил: хорошо относится к рабочим, очень уважает Ботева. Для самого Шапченко Ботев был непререкаемым авторитетом.
- Таких революционеров я лично у нас в России еще не встречал, говорил он о Ботеве. - Умный, образованный, ничего для себя, все для людей.
На это я уже обращал внимание - всех, кто думал не только о собственном благополучии, покоряли чистота и принципиальность Ботева.
На следующий день Шапченко повел меня в кофейню, где по вечерам встречались друзья Ботева.
Тяжелая дубовая дверь вровень с землей, несколько ступенек вниз, темное, плохо освещенное, закопченное помещение, низенькие столики и табуретки, бочки с вином возле прилавка, табачный дым, резкий запах горячего кофе, и в дальнем углу, за сдвинутыми столиками, окруженный внимательными слушателями Ботев, читающий и комментирующий статьи, напечатанные в "Слове болгарских эмигрантов".
Я собрался было присоединиться к слушателям, как заметил Нечаева. Он сидел с таким скучающе-безучастным видом, точно Ботев был его нерадивым учеником, которого он снисходительно выслушивает. Рядом с Нечаевым расположился незнакомый мне человек в широкополой шляпе. Они переговаривались между собой шепотом, почти неслышно, но во всем их поведении ощущалось какое-то неуважение к окружающим.
Надо ли говорить, как я был расстроен этой встречей!
...В Браиле я освоился довольно быстро. Обычный заштатный городишко с заурядными лавочками, магазинами, кофейнями. Впрочем, была особая гордость горожан - театр, вернее, помещение, приспособленное для театральных представлений, где иногда давали спектакли заезжие труппы. Словом, было все, что требуется для нормальной жизни, только почему-то я не находил в Браиле себе места.
Ботев почти не вмешивался в мою жизнь. И я вынужден был вести бездумное растительное существование, что никак не могло меня удовлетворить. Один Шапченко пытался свести меня с жившими в Браиле болгарами. Наряду с румынами здесь, в Браиле, как и во многих других городах Южной Румынии, обитало много болгар. Но круг знакомых Шапченко был ограничен.
Я уже начал скучать по Бухаресту. Но тут как-то зашел Ботев.
- У меня к вам просьба, - сказал он. - Не могли ли вы одолжить мне на несколько дней свой паспорт?
Не расспрашивая, я вручил ему документ, который через несколько дней получил обратно. С того дня так и повелось: никакая серьезная работа мне не поручалась, но время от времени у меня брали паспорт, иногда просили встретиться с каким-нибудь незнакомцем и передать ему внешне ничего не значащую фразу. Правда, несколько раз меня все же отправляли в Болград, в Вилково, в Одессу с посылками, содержимое которых мне было неизвестно.
- А если кого-нибудь задержат с моим паспортом? - спросил как-то я Ботева.
- Ну и что! Могли вы его утерять? А то, что им кто-то воспользовался... Вы-то тут при чем?
Мною пользовались, обеспечивая в то же время мою безопасность.
С некоторых пор до меня начали доходить слухи о происходящих в городе экспроприациях, насильственном изъятии денег и ценностей у местных состоятельных людей. Что такое "экс", я уже знал из собственного опыта. Поэтому сочувствовал тем, на кого падал выбор грабителей, называвших себя революционерами. Румынская полиция равнодушно взирала на эти грабежи. Ее мало трогала судьба болгарских эмигрантов, пусть даже это были богатые купцы или домовладельцы.
Сперва я грешил на Нечаева. Но когда высказал свое предположение Ботеву, он решительно его отверг:
- Нет, он не станет рисковать вступать в конфликт с румынской администрацией. Чуть что, его вышлют из страны или, хуже того, выдадут русским властям.
Как-то в моем присутствии Ботев и Шапченко в разговоре между собой назвали имя Петраки Симова.
- Негодяй, - говорил Ботев. - Года три назад к нему стекалось немало денег, он сам предложил себя в корреспонденты. Немало богатых болгар из Румынии и России жертвовали через него деньги на вооружение четников.
- А он эти деньги прикарманил? - догадался Шапченко.
- Надо бы их отобрать, - сказал Ботев.
- За чем дело стало?
Дня через четыре разнесся слух, что Петраки Симова ограбили.
Я узнал это от Шапченко, когда он зашел ко мне поболтать.
- Слышали? Симова, говорят, ограбили.
- Это Нечаев гуляет?
- Не думаю, - уклончиво ответил Шапченко. - Потому что Симов - грубиян и Нечаев - грубиян. Нечаев его просто убил бы.
- Симов все-таки отдал?
- С ним поговорили, он и отдал.
- Как поговорили?
- По-хорошему. - Шапченко усмехнулся. - Как и следует говорить с крысой. Подпалили хвост и спросили.
Дальше я не расспрашивал, понял, что с Симовым обошлись довольно круто.
Обычно потерпевшие случившееся с ними сносили втихую. Ничего иного не ожидали и от Симова, тем более сам виноват. Однако Симов поднял шум. Румынская полиция вынуждена была встрепенуться. Заподозрили не кого иного, как Нечаева, - не Нечаева, конечно, Флореску, под чьим именем он жил.
Я ждал, чем все это кончится. Но дело обернулось так, как я и не мог подумать. Захожу днем в типографию Паничкова, я туда частенько захаживал днем. Ботев в роли метранпажа составляет газетную полосу из набранных статей. Весь погружен в работу и все же заметил меня.
- Рождество скоро, Павел.
- Скоро.
- А вам не хочется съездить куда-нибудь на праздники?
Он точно прочел мои мысли. Мне очень даже хотелось проехаться в Бухарест и навестить...
- Небось соскучились по Величке?
Я помялся.
- Вот и поезжайте, навестите Добревых.
- А здесь мне не нужно быть?
- Вот то-то и оно, что не нужно. Слышали, жалобу подал Симов?
- Конечно.
- И знаете, на кого пало подозрение?
- Слышал, на Флореску.
- Нет, - говорит Ботев. - Подозрение пало на вас.
Должно быть, я изменился в лице.
- Как на меня?
- Вот и уезжайте на недельку-другую, пока разберутся.
Ботев спасал Нечаева. Но это я понял много позже. Мой отъезд вел полицию по ложному следу. Через какое-то время мое алиби будет установлено. А тем временем...
