Лев Толстой - Андроид Каренина
— Судя по всему, это большое счастье, что вы оказались здесь, однако же зачем вы едете? — сказала она. И неудержимая радость и оживление сияли на ее лице.
— Зачем я еду? — повторил он, глядя ей прямо в глаза. — Вы знаете, я еду для того, чтобы быть там, где вы, — сказал он, — я не могу иначе.
И в это же время, как бы одолев препятствие, ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и пневматический двигатель Грава вновь ожил и загудел. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не ответила, и на лице ее он видел борьбу.
— Простите меня, если вам неприятно то, что я сказал, — заговорил он покорно. Он говорил учтиво, почтительно, но так твердо и упорно, что она долго не могла ничего ответить. Во время этого долгого молчания Андроид с безразличным выражением смотрел вдаль, а Лупо, менее искушенный в таких делах, с любопытством обнюхал подол юбки Карениной.
— Это дурно, что вы говорите, и я прошу вас, если вы хороший человек, забудьте, что вы сказали, как и я забуду, — сказала она наконец.
— Ни одного слова вашего, ни одного движения вашего я не забуду никогда и не могу…
— Довольно, довольно! — вскрикнула она, тщетно стараясь придать строгое выражение своему лицу, в которое он жадно всматривался. И, взявшись рукой за холодный столбик, она поднялась на ступеньки и быстро вошла в вагон. Там заботливые роботы II класса привели ее в чувство и окурили дымом против смертоносных насекомых. Устроившись на своем месте, Анна вызвала на монитор Андроида Воспоминание только что случившейся сцены.
Она чувством поняла, что этот минутный разговор страшно сблизил их; и она была испугана и счастлива этим. То волшебное напряженное состояние, которое ее мучило сначала, не только возобновилось, но усилилось и дошло до того, что она боялась, что всякую минуту порвется в ней что-то слишком натянутое. Она не спала всю ночь. Но в том напряжении и тех грезах, которые наполняли ее воображение, не было ничего неприятного и мрачного; напротив, было что-то радостное, жгучее и возбуждающее. Даже неприятные воспоминания о том, как кощей, перебирая своими стальными лапками, устремился к ее грудной клетке, не могло погасить этой мощной волны чувств, захватившей Анну.
К утру она задремала, сидя в кресле, и когда проснулась, то уже было бело, светло и Грав подходил к Петербургу. Тотчас же мысли о доме, о муже, о сыне и заботы предстоящего дня и следующих обступили ее.
* * *В Петербурге, только что остановился Грав и она вышла, первое лицо, обратившее ее внимание, было лицо мужа.
— Ах, боже мой! Это лицо! — шепнула она Андроиду.
Правую сторону лица Алексея Александровича, как и всегда, почти полностью закрывала маска из твердого как сталь серебра; она спускалась от надбровной дуги до щеки, подрезанная так, чтобы не мешать ни носу, ни рту. В то время как его левая бровь насмешливо изгибалась и левая щека подбиралась для улыбки, соответствующие части лица на противоположной стороне оставались спрятанными под сияющим холодным блеском металлом. На маске виднелись прожилки из чистого грозниума. Ее не закаляли и не плавили на заводах Министерства; она была выполнена из необработанного багряно-черного металла. На месте правого глаза виднелось большое отверстие оптической системы, заменявшей собой глазницу; из него выдвигался телескопический глаз. Он мог вращаться в разные стороны и позволял Алексею Александровичу внимательно сканировать толпу в поисках жены.
Увидав ее, он пошел к ней навстречу, сложив губы в привычную ему насмешливую улыбку и прямо глядя на нее здоровым глазом, в то время как искусственный продолжал механически исследовать пространство станции. Какое-то неприятное чувство щемило ей сердце, когда она встретила его упорный и усталый взгляд, как будто она ожидала увидеть его другим. В особенности поразило ее чувство недовольства собой, которое она испытала при встрече с ним. Чувство то было давнишнее, знакомое чувство, похожее на состояние притворства, которое она испытывала в отношениях к мужу; но прежде она не замечала этого чувства, теперь она ясно и больно сознала его.
— Да, как видишь, нежный муж, нежный, как на другой год женитьбы, сгорал желанием увидеть тебя, — сказал он своим медлительным тонким голосом и тем тоном, который он всегда почти употреблял с ней, тоном насмешки над тем, кто бы в самом деле так говорил. Он взял саквояж жены из рук Андроида, не удостоив его приветствием, Андроид ответила тем же.
— Сережа здоров? — спросила она.
— И это вся награда, — сказал он, — за мою пылкость? Здоров, здоров…
Глава 23
После сражения с кощеями Вронский и не пытался заснуть в эту ночь. Вместо этого он сидел на своем кресле в Граве, и то прямо устремлял глаза вперед себя, то оглядывал входивших и выходивших, Лупо же, свернувшись у его ног, был в Спящем Режиме. И если и прежде Вронский поражал и волновал незнакомых ему людей своим видом непоколебимого спокойствия, то теперь он еще более казался горд и самодовлеющ. Он смотрел на людей, как на вещи. Молодой нервный человек, служащий в окружном суде, сидевший против него, возненавидел его за этот вид. Молодой человек и закуривал у него, и заговаривал с ним, и даже толкал его, чтобы дать ему почувствовать, что он не вещь, а человек. Но Вронский смотрел на него как на устройство I класса, и молодой человек гримасничал, чувствуя, что он теряет самообладание под давлением этого непризнавания его человеком.
Вронский никого и ничего не видел. Время от времени он пробегал глазами по ожившему вагону, чтобы убедиться — ни одного шустрого злобного кощея в поезде не осталось. Впрочем, Вронский и сам прекрасно знал, что с ними покончено, потому что он, граф Алексей Кириллович, со всем своим умением биться и внутренней уверенностью в своих силах, хорошенько здесь убрался.
Он чувствовал себя царем не потому, чтобы он верил, что произвел впечатление на Анну, — он еще не верил этому, — но потому, что впечатление, которое она произвела на него, давало ему счастье и гордость. Свернутый на бедре, приятно потрескивал огненный хлыст — старый боевой друг, само присутствие которого напоминало Вронскому о славном прошлом.
Что из этого всего выйдет, он не знал и даже не думал. Он чувствовал, что все его доселе распущенные, разбросанные силы были собраны в одно и с страшною энергией были направлены к одной блаженной цели. И он был счастлив этим. Он знал только, что сказал ей правду, что он ехал туда, где была она, что все счастье жизни, единственный смысл жизни он находил теперь в том, чтобы видеть и слышать ее. И когда он выбрался из вагона и увидал ее на платформе, возбужденный после битвы с кощеями, невольно первое слово его сказало ей то самое, что он думал. И он рад был, что сказал ей это, что она знает теперь это и думает об этом. Он не спал всю ночь. Вернувшись в свой вагон, он не переставая перебирал все положения, в которых ее видел, все ее слова, и в его воображении, заставляя замирать сердце, носились картины возможного будущего.
Когда в Петербурге он вышел из вагона, он чувствовал себя после бессонной ночи оживленным и свежим, как после холодной ванны. Он остановился у своего вагона, ожидая ее выхода.
— Еще раз увижу, — шепнул он Лупо, который радостно зарычал в ответ, — увижу ее походку, ее лицо, ее удивительного робота-компаньона; скажет что-нибудь, поворотит голову, взглянет, улыбнется, может быть. Но прежде еще, чем он увидал ее, он увидал ее мужа, которого начальник станции учтиво проводил между толпою.
«Ах, да! муж!» Теперь только в первый раз Вронский ясно понял то, что муж было связанное с нею лицо. Он знал, что у нее есть муж, но не верил в существование его и поверил в него вполне, только когда увидел, с его головой и плечами, холодной металлической пластиной на лице, ногами в черных панталонах; поверил в особенности, когда он увидал, как этот муж с чувством собственности спокойно взял ее руку.
Увидев Алексея Александровича с его строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного выдающеюся спиной, он поверил в него и испытал неприятное чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду. Выдвинув искусственный глаз металлической глазницы, Алексей Александрович теперь внимательно рассматривал жену, и это особенно раздражало Вронского. Он только за собой признавал несомненное право любить ее. Но она была все та же; и вид ее все так же, физически оживляя, возбуждая и наполняя счастьем его душу, подействовал на него.
Он видел первую встречу мужа с женою и заметил с проницательностью влюбленного признак легкого стеснения, с которым она говорила с мужем. Сидящий у ног Вронского Лупо ощетинился и выгнул спину.
![Айзек Азимов - Робот, который видел сны [Сны роботов]](/uploads/posts/books/56487/56487.jpg)
