Юрий Нагибин - Председатель
- Егор, опять ты очки забыл? - На крыльцо выбежала Надежда Петровна. Истекшие годы вместе с душевным покоем дали ей будто вторую молодость. Она еще хороша, и движения ее легки.
- Тьфу ты, никак не привыкну, - говорит Трубников, беря очки.
Он выходит на улицу и идет к правлению. Навстречу ему попадается чета Валежиных с пяти-шестилетним сынишкой. Они здороваются с Трубниковым.
Трубников входит а правление, открывает дверь, на которой прибита новенькая дощечка; "Секретарь партийной организации колхоза "Труд".
Стоя на стуле, какой-то человек в военной форме без погон приколачивает к стене лозунг
"Мы должны заниматься делом, а не резолюциями" В.ЛЕНИН.
- В самую точку! - говорит Трубников, проходя в кабинет. Человек оборачивается. Это Кочетков. Он мало изменился, если не считать золотых зубов, ярко сверкающих в улыбке. На груди - орденская колодка.
- Ну, Егор, можешь песни играть! - говорит Кочетков. - Звонил Патрушев и сказал "по секрету", что вопрос о новых закупочных ценах практически решен.
- А ты думал, меня зачем в Центральный Комитет вызывали? - хитро прищурился Трубников.
- Чего же ты молчал?
- А зачем раньше времени в колокола звонить?
- Ох и скрытен же ты стал! - смеется Кочетков. - Прямо дипломат!
- Ну, я знаю кое-кого поскрытнее".
- Что ты имеешь в виду? - отвел глаза Кочетков.
- У тебя не было еще одного телефонного разговора?
- Ах да!.. Конечно, был. Лучшего агронома, чем Кудряшов, нечего искать. Как только он защитит кандидатскую, так сразу...
- Ладно с агрономом-то! - прервал Трубников. - От кого хоронишься? Думаешь, не знаю, кому ты звонил?
Кочетков смутился:
- Тоже мне Шерлок Холмс!..
- Вот и нечего тень наводить! Как она?
- Плакала... Оказывается, она до моего письма знала, что я жив. Мой одноделец отыскал ее в Москве. Она преподает французский, вышла замуж, и, самое удивительное, - я дедушка!
- Поздравляю!
- Одним словом, договорился о свидании с собственной дочерью... Аню мы решили не тревожить, - медленно продолжает Кочетков. - Потом Лена скажет ей, что мы виделись...
В окне появляется белокурая девичья голова.
- Василий Дмитриевич, чего же вы!..
- Иду-иду!..
- Ты куда? - спрашивает Трубников.
- Да ребята выставку соорудили: "Уходящее прошлое". Хочешь взглянуть?
Они направляются в клуб.
...Клуб колхоза "Труд". Трубников, Кочетков и несколько молодых людей, среди них Валежина, осматривают выставку.
Здесь находится дежа, в которой месят тесто для хлебов, деревянный подойник, коромысло с ведрами, самогонный аппарат, набор ржавых сторожевых ружей и сделанная в рост человека фигура сторожа в дремучем тулупе, валенках, треухе, за плечом берданка, похожая на пищаль. Лицо сторожа, вылепленное из пластилина, с маленькими глазками, мочальными усами, затаенное и недоброе, приковывает внимание Трубникова. Скулы его слегка розовеют.
- Ах, хулиганы! - говорит он ребятам. - Вы его нарочно под Семена изобразили?
- Нет, Егор Иваныч! - улыбается Нюра Валежина. - урожденная Озеркова. Честное комсомольское, случайно так вышло. Потом мы, правда, заметили, но переделывать не стали.
И хоть Трубников хмурится, похоже, ему доставила удовольствие эта небольшая месть Семену.
- Василий Дмитриевич, - обращается он к Кочеткову, - надо бы сторожей по бригадам распределить - мужики все трудоспособные, нечего им без дела мотаться...
- Нюра... Валежина... - слышится старушечий голос, и в "музей", запыхавшись, входит Прасковья.
Она сильно сдала за эти годы, усохла, сгорбилась, орехово потемнела маленьким лицом, только в глазах - прежний неукротимый блеск.
- Нюра, позвони-ка на молокозавод, чего они нашу цистерну задерживают, - говорит она Валежиной.
- И не совестно тебе? - любовно-насмешливо говорит Трубников старой своей сподвижнице. - В большое начальство вышла, а по телефону говорить не умеешь.
- Будто не умею!.. У нас телефоны очень тихие - Прасковья двинулась было прочь, но ее остановил Трубников.
- Постой, старая, что-то ты мне сегодня не нравишься. Не захворала ли часом или просто утомилась? Пошла бы отдохнуть.
- Я в твоей санатории отдохну! - язвительно отвечает Прасковья. Понятно?
- Что поделать! - вздохнул Трубников. - Давно бы открыли, да совнархоз труб не дает, хоть тресни!
- Ослаб ты духом, раньше всего добивался!
- Ладно, ладно, старая!..
- А ты мне рот не зажимай! Сам-то небось на Кавказ закатишься, а нам дулю под нос! - И, пустив эту стрелу, Прасковья метнулась прочь.
- Вредная старуха, - проворчал Трубников. Прасковья вышла из дверей клуба. За колонну испуганно схоронился Семен.
Выходит Трубников.
- Егор! - слышится тихий голос
Семен появляется из укрытия, лысый, постаревший, угасший.
- Чего тебе?
Семен мотнул головой, словно приглашая Трубникова последовать за ним. Несколько удивленный, председатель сошел с крыльца.
Они выходят на зады клуба. Семен молча протягивает Трубникову какую-то бумагу. Трубников пробегает глазами заявление Семена: "Прошу отпустить меня из колхоза со всем семейством..."
- Ты что, сдурел?
Семен не отвечает, только вздымается и опадает его грудь под ситцевой рубашкой.
- Может, ты на чучело обиделся? - мягко говорит Трубников. - Я велю убрать.
- Да что - чучело!.. - равнодушно махнул рукой Семен. - Авось не маленький... Отпусти нас по-хорошему, Егор!..
- Ни в жисть! Если ты дурак-гигант своей пользы не знаешь, обязан я за тебя думать. Ну куда ты денешься?
- В город уеду.
- Нужен ты в городе! Чего ты там делать будешь, где жить?
- Устроюсь, не твоя забота.
- Нет, моя! Мы тебя в столярную бригаду зачислим, будешь полторы тысячи получать. Ребята у вас подросли, теперь Доня может на ферме работать, а доярки...
- Не нужны мне твои тысячи, слышишь, не нужны! - в ярости кричит Семен. - Подавись ты ими!.. - И вдруг глаза его наполняются слезами, он тяжело рушится на колени.
- Отпусти нас, Егор, избавь от греха... Неровен час - я чего-нибудь подожгу...
В глазах Трубникова - боль и мучительная, брезгливая жалость.
- Уезжай, - говорит он, - уезжай к чертовой матери, только не позорь ты себя передо мной...
...У дома Семена с заколоченными крест-накрест окнами стоит трехтонка, уже груженная доверху домашним скарбом навсегда покидающей родную деревню семьи.
Несколько женщин издали наблюдают за отъезжающими. На их лицах не приметно ни сочувствия, ни жалости, скорее - отчужденность и осуждение.
Доня с детьми забирается в кузов, Семен садится в кабину. Появляется Алешка, с угрюмым видом залезает в кузов.
- Где тебя черти носят? - ворчит Семен. Грузовик трогается.
Трубников стоит на улице возле своего дома. Надежда Петровна из-за калитки с грустной нежностью глядит на мужа. Она понимает, что отъезд Семена для него поражение. Трубникову хотелось сделать того счастливым даже против его воли. Он давно списал Семену все его подлости и предательства, стремясь лишь к одному: чтобы тот признал его правду.
Грузовик поравнялся с Трубниковым, шофер слегка притормозил - может, захочет попрощаться с отъезжающими.
Доня высунула из-за узлов заплаканное лицо.
- Прощай, Егор, знать, больше не увидимся. Не поминай лихом.
Трубников молча наклонил голову.
Не получив ожидаемого знака, шофер прибавил газу. Семен даже не взглянул на Егора, зато Алешка так и прилип к нему глазами.
Надежда Петровна подошла и положила руку на плечо мужа.
- Что поделаешь, Егор, не мог Семен смириться... Клубы едко воняющего дыма и пыли заволокли грузовик, затем он снова четко обрисовался уже в конце улицы.
Алешка все глядел и глядел на оставшуюся позади деревню.
И вдруг забарабанил по крыше кабины. Шофер резко затормозил
Алешка выпрыгнул из кузова, обошел машину, вплотную приблизился к сидящему в кабине отцу.
- Прощай, батя... Поклон тебе до сырой земли... Хрен ты меня больше увидишь!
- Тэ-эк... - Семен отвел взгляд в сторону.
Алешка прошел вдоль машины, кивнул матери. Младшие ребята, вцепившись руками за борт, чеграшами (так в книге. Д.Т.) выглядывали из кузова.
Доня ткнулась лицом в платок. Машина тронулась...
Алешка остался на дороге.
- Хоть один в семье умный оказался, - скрывая за ворчбой (так в книге.Д.Т.) радость, говорит Трубников Надежде Петровне.
- ...Егор Иваныч! - слышится истошный женский голос - Егор Иваныч!
Подбегает раскрасневшаяся, с мокрым лицом старуха Самохина.
За ней бегут Нюра Валежина и другие работницы молочной фермы.
- Егор Иваныч! - Она всхлипнула. - Прасковья померла!
Трубников мертвенно побледнел
- Ты что брешешь? Я утром ее видел!
- В одночасье скрутило! Подошла к сепаратору, схватилась за сердце и упала. Мы ей зеркальце ко рту - не дышит.
- Доктора надо! Темнота!
- Был доктор, - говорит, подходя, Кочетков. - Ей уже не поможешь.
И как нередко бывает во время несчастья, откуда-то враз набежало множество людей.
