Евдокия Нагродская - Белая колоннада
А ведь, с тех пор как она выросла, ни разу не приходило желания ласкать кого-нибудь, кроме мужчины. Никого: ни мать, ни маленького брата… Ни ласкать, ни любить. Всегда она слово «любить» понимала только как отношение между женщиной и мужчиной.
— Вы не любите мужчин? — резко спросила она.
— Мужчин? Отчего же? — удивилась Таля.
— Они отвратительны! Я теперь понимаю женщин, которые их выкинули из своей жизни. Я завидую вам, если вы их не любите. Теперь я выкинула всех их из моей жизни! Всех! Я буду любить только женщин! Когда мужчины видят, что в них не нуждаются, о, тогда они готовы на все! Да и женщины…
Зина остановилась. Она вдруг почувствовала, что эта румяная девушка с светлыми глазами совсем не годится в собеседницы на эту тему.
Кто она? Родственница или компаньонка Накатовой? Может быть, только доверенная камеристка?
— Помогите мне встать! — сказала она повелительно.
Таля помогла ей встать и усадила ее в кресло. Зина еще шаталась от слабости после припадка.
Живущая по своей натуре ощущениями и образами, созданными ее фантазией, которые она называла «настроениями» и «переживаниями», она почти забыла, зачем она пришла сюда, зачем лежала тут на полу и зачем разговаривает с неизвестной ей девушкой. Поднявшись на ноги и пошатнувшись от слабости, она вспомнила все, но у нее не было ни энергии, ни решимости на револьверные выстрелы. «Где моя муфта?» — вспомнила она.
Таля молча нагнулась и подала ей муфту. Зина пошарила в муфте и вдруг, опустя глаза, растерянно заговорила:
— Я… я обронила… обронила одну вещь…
— Я эту вещь спрятала. Зачем она вам? — ласково спросила Таля.
— Я пережила душевную драму. Понимаете? Я хотела, наконец, окончить пятый акт! — Зина, сказавши эту фразу, почувствовала некоторое удовлетворение. Фраза так хорошо звучала, и эта девочка, стоящая перед ней, даже слегка побледнела.
— Вы хотели застрелиться? — спросила она.
— Нет, убить его! — гордо ответила Зина.
Таля молчала.
Зина, чувствуя, что роль удается ей, что она кого-то поражает, заговорила опять.
— Да, я хотела его убить. Давно пора женщинам показать больше энергии! Довольно эти наши властители, мужчины, играли нами как куклами! Мы люди, мы благороднее и совершеннее их! Пусть они знают, что есть мстительницы! Я не за одну себя хотела убить его, а за тысячи, миллионы обиженных, униженных сестер. Судьба или вы мне помешали. Я не знаю, должна ли я быть благодарна судьбе, но сейчас, здесь я почувствовала к нему не ненависть, а презрение, такое презрение, что считаю его недостойным смерти. Прекрасной, чудной смерти. Я поняла, что эту таинственную мистерию, этот чудный дар я должна пережить с любимым, а не с презренным. Я подарю смерть тому, кого полюблю. Я подарю ему любовь и смерть — самое прекрасное, что есть в жизни! Вы меня понимаете?
— Вы очень красиво говорите, и у вас чудесный голос, как музыка, — сказала Таля, ласково смотря на нее.
— Я артистка. То есть еще не совсем, но собираюсь ею сделаться.
— Вы, наверное, будете знаменитостью! — воскликнула Таля искренно.
— Я хочу этого! О, как я этого хочу! — так же искренно вырвалось у Зины, так искренно, что она смутилась.
— О, — радостно заговорила Таля, — вы наверно будете!
Зина взглянула на нее недоверчиво и спросила с каким-то недоумением:
— Вы думаете?
— Я совершенно в этом уверена. Когда человек уж очень чего-нибудь хочет, он этого, конечно, добивается в конце концов.
Зина посмотрела кругом задумчивым взглядом и заговорила просто и искренно: ее поразила уверенность этой посторонней девушки в ее, Зининых, силах.
— Отчего же мне все не удается? Отчего же тот, которого я любила, меня бросил? Отчего? — она остановилась, посмотрела на Талю и, после минуты молчания, спросила:
— Вы друг этой Накатовой?
— Я ее очень люблю, — отвечала Таля, — она такая добрая, хорошая, а теперь она очень несчастна.
— И вы, наверное, осуждаете меня?
— Вот тут-то я ничего и не понимаю, — поспешно заговорила Таля, — вот вы мне объясните, как вы думаете: если я вижу, что человека обманывают, но он счастлив этим обманом, должна ли я ему открыть глаза и допустить его сделаться несчастным или молчать?
— Не знаю. Почему вы меня спрашиваете?
— Потому, что я очень мучилась этим вопросом. Целую ночь не спала, все о вас думала.
— Обо мне? Разве вы меня знали?
— Совсем не знала, совсем! Ни кто вы, ни как вас зовут. Знала только, что вы любите Николая Платоновича и все рассказали Екатерине Антоновне.
— Так вы думаете, я сделала хорошо, что предупредила ее? — спросила Зина, пытливо смотря на Талю.
— Да, вы сделали хорошо. Было бы ужаснее, если бы она узнала потом. Я ведь знала, что Николай Платонович не любит ее, а сказать не решилась бы. А вы вот решились и себя не пожалели, и про себя рассказали.
Щеки Зины залились краской. Ей стало неловко, что эта девушка объясняет ее поступок хорошим побуждением. Ведь она вовсе не хотела спасти Накатову, а хотела мстить Николаю Платоновичу.
— А эта Накатова очень несчастна? — спросила она.
— Очень.
Они обе замолчали и обе сидели, не шевелясь.
— Я жалею, что сделала это! — неожиданно резко крикнула Зина. — Я жалею, что сделала ей больно. Но если бы вы знали, как я сама несчастна! Поймите: все мои мечты, все надежды — рухнули. Даже моя мечта о сценической карьере, потому что я знаю, что одного таланта мало, — нужны средства, чтобы сделать карьеру, нужна энергия, а у меня опускаются руки, ведь я страдаю, а страдаю, потому что люблю его.
Зина тихо, устало заплакала.
— Наверно, этой Накатовой гораздо легче. Она богата, она может уехать, переменить жизнь, доставить себе всевозможные развлечения, рассеяться. А я, нищая, я должна сидеть тут, видеть его с другими женщинами, переносить людские насмешки. Если бы вы знали, как у меня вся душа болит. У меня в душе нет живого места. О, если бы я могла уехать или иметь возможность поступить куда-нибудь в театр, но нужны туалеты, нужно давать взятки и служить первое время без жалованья. Конечно, я могла бы поступить на маленькие роли, не тогда не выберешься, карьеры не сделаешь, нужно начать с больших ролей, сразу показать себя, ошеломить. А у меня есть талант, я его чувствую… Я люблю сцену, и лишиться ее — значит лишиться жизни. Что же мне теперь делать? Послушайте, — подняла она голову — это меня верно судьба наказывает за то, что я такая гадкая! Я сознаюсь, я все сказала Накатовой из мести! Я должна идти к ней и просить у нее прощения. Мы будем вместе страдать! Идемте!
Зина вскочила и схватила Талю за руку. Ее охватило желание плакать, каяться и обнимать бывшую соперницу, а теперь «сестру по несчастью».
— Я не знаю, будет ли Екатерина Антоновна… будет ли ей легко видеть вас, — смущенно пробормотала Таля.
— Мне это необходимо. Мне надо ее видеть! Милая, идемте к ней сейчас, и я оживу, я чувствую, что я оживу, что в этом мое спасение, — молила Зина.
— Погодите до завтра, — уговаривала ее Таля, — я узнаю, когда она вас может принять… Она вам напишет, нельзя же так, не предупредивши.
— Ну хорошо, завтра. Умолите ее принять меня. Дайте мне знать по телефону. Помните, я должна ее видеть.
— Хорошо, хорошо. Я сейчас поеду к ней и завтра дам вам знать, — говорила Таля.
— Вы увидите, увидите, что я вовсе не дурная! Т. е. я дурная, но я хочу, хочу быть хорошей! Все, все прошлое должно быть забыто. Вы правы, я должна жить для искусства! — говорила Зина восторженно.
— Да, да конечно! Вы сделаетесь артисткой, это вам, без сомнения, удастся. Я сама не знаю почему, но я в этом уверена, я этого хочу для вас.
— Я не хочу быть больше в темноте, я задыхаюсь! Я должна искупить мою вину, мои злые намерения! Что если я уйду в монастырь?
— Пойдемте лучше домой, — г-н Лопатов, верно, уж не придет, — решила Таля.
— Да, я ухожу отсюда навсегда, — сказала Зина, торопливо надевая шляпу и застегивая жакет.
Обе девушки уже направлялись к двери, когда Лопатов быстро вошел в комнату.
Он остановился, взволнованный и злой.
— Зачем вы здесь? — спросил он Зину.
Зина медленно подошла к нему и пристально глядя ему в лицо, громко и отчетливо произнесла:
— Подлец! — и затем гордо вышла из комнаты.
Первую минуту, оставшись вдвоем, Лопатов и Таля молчали.
Наконец Лопатов, пересилив себя, вежливо обратился к Тале:
— Вы сказали мне вчера по телефону, что принесете мне ответ Екатерины Антоновны. Давайте письмо.
— Екатерина Антоновна нашла, что лучше если не будет никаких писем.
Лопатов вздрогнул и провел рукою по лбу.
— Екатерина Антоновна очень, очень сочувствует, что ваши дела так плохи и предлагает заплатить ваши долги. Вы мне напишите на бумажке, где это…
— Да вы с ума сошли что ли? Вы и ваша Екатерина Антоновна! — закричал Лопатов, топнув ногой.
