Владимир Рыбаков - Тяжесть
- Эй, лейтенант!
Смотря на оглушенного водкой Осокина, едва удержался, чтобы не разбить сапогом ему лицо. Пересилил себя, усмехнулся и потащил его за шиворот к двери. Выглянул. Молчало всё, только тишина терлась о себя, шуршала. Взвалив на плечо Осокина, вышел на негнущихся ногах. Отвесно льющийся с ночи снег выравнивал продавливаемые моими шагами следы. Вблизи околицы опустил Осокина на снег. Пушистый, высокий, он принял лейтенанта Осокина в себя без остатка. Поглядев на мерно затягивающую дыру белую пелену, сказал:
- Прощай, лейтенант. Можешь поминать меня лихом.
Вернувшись в водочную избу, лег на пол, жалея, что нельзя пойти к Тане. Мне хотелось ее.
Утром опохмелялись. Оживало тело, уходила боль из головы. Вспомнив ночь, вспомнил Раскольникова и добродушно посмеялся над ним. Над Осокиным смеяться не мог, о мертвых плохо не говорят.
Таня встретила меня теплыми своими руками, телом, нежностью.
Осокина нашли через два дня. Его жалели. Из части пришел приказ хоронить его в Соснов-ке. Мы долго долбали мерзлую землю на кладбище. Залпа дать было нечем. К его родителям пошло письмо командира части, извещающее, что их сын погиб при исполнении служебных обязанностей.
12
Через пять дней из части прибыли отделение и лейтенант... не помню его фамилии, кажется, из второй роты. Побывав в управлении леспромхоза, новый лейтенант вышел с радостной физио-номией. Подошел ко мне:
- Ты что, сержант, не был в курсе дела? Осокин куда смотрел? Ведь работы осталось на раз плюнуть. Дубина он был, ваш Осокин. А переночевать моему отделению, пока вы не отбыли, есть где?
- Нет, товарищ лейтенант, негде. Только ребята тут бабами обзавелись, так что пусть последнюю ночь у них переночуют, - так и свободные нары для всех найдутся. А что Осокин? Чего о мертвых плохо говорить. Пил он много.
Лейтенант заулыбался:
- Я думаю, иначе бы не окочурился. Вижу, раскисли вы тут на гражданке. Ладно, пусть переночуют, а утром в путь. Главным назначаю тебя, сержант. А мы через дней десять прибудем, нужно хоть за потраченный бензин отработать да и не зря же перли.
Узнав о благом разрешении лейтенанта, лица ребят потеряли выражение солдатской готов-ности, мгновенно вытесненное мужской самоуверенностью. Один гоготнул:
- А Осокин бы не разрешил.
Пока я собирал вещмешок, подошел Свежнев:
- Гляди, Святослав, на народ, как он любит находить хорошее начальство. Если бы Осокин нас так не гонял, разве лейтенант вышел бы из управления в радужном настроении? Вся беда в том, что народ никогда не знает, что такое причина и следствие.
Я только улыбнулся, думая о Тане:
- И ты хочешь его ткнуть прямо мордой в добро и справедливость?
- Нет, я только хочу, чтобы длительный исторический процесс, приведший, несмотря ни на что, к нашей конституции, оправдал себя, заставив всё и вся подчиниться букве этой конституции, разумеется, по ходу дела видоизменив ее. Как видишь, хочу немногого, только оживить труп.
- Который еще не родился! - И добавил, замахав на расходившегося Кольку руками: - Хватит, умоляю тебя, не хочу тебе сегодня доказывать, что именно во времена отмены смертной казни в России было перебито больше всего народа, и не хочу тебе доказывать, почему это естественно. Не хочу потому, что мне на это наплевать. Я верю в твои благие намерения, в твое бескорыстие. История, кстати, уже доказала, что нет ничего глупее в природе гениальных бессреб-реников. И я хочу к Тане, а не черпать с тобой воду решетом. А ты иди к своей вдове.
Идя к Тане, всё же не мог оторваться от мыслей о злобности ударов людей в живот таинст-венной эволюции.
Таня была печальна. Мы долго сидели за столом, пока близко к полночи, прощально замигав, лампочка над головой исчезла в сгустившейся темноте. На дворе было тихо, деревья спокойно томились в безветрии. Из сеней приходило похожее на шелест дыхание коровы. Мы легли, не касаясь друг друга. Потом голос Тани, разрезав силу ночи, стал падать на меня.
- Вернешься? (Так обычно люди произносят слово "прощай".) Хорошо было с тобой. По-другому, стало быть, жить будет нужно.
Падала на меня ее горечь, ее будущее одиночество. Но не нежность и жалость пришли, выступили легкое злорадство и удовлетворение, какое невольно испытывает горбун, оглядываясь на проходящую горбунью. Посоветовал жестко:
- А ты зажмурься - так и живи.
- Не сердись. Мне тоже плохо.
И стало хорошо в ту последнюю ночь.
Когда проезжали по пустому селу, я видел в пробегающих мимо избах настоящее, холодно уходящее в прошлое. Отказавшись от места в кабине рядом с шофером, сидел со всеми в кузове. Мне не хотелось знать, что будет дальше с Таней, родит ли или откажется от моего ребенка, будет ли еще долго любить меня... Не нужно было. А с могилы Осокина через год упадет деревянный столбик с деревянной звездой, а еще через несколько лет в ней похоронят другого бывшего человека. Всё без суеты.
Лишь навязчиво возвращалось воспоминание о крапинках под веками, складывающихся цветовыми пятнами в постижимое для ума счастье. Ухабы вытрясли воспоминание, мороз отогнал его. Забытая анаша в кармане стала жечь желание. Поперхнулся с непривычки, долго трескуче кашлял. Трясло, всё более и более привычно выматывая твердеющую душу.
13
Я поднял голову. Прошедшее длилось, вероятно, долго, несколько часов. Вокруг все, - салаги, фазаны и старики, - поддавшись нахлынувшей усталости, мертво сидели на скамьях с трясущимися на поворотах головами. Кое-где отмороженные, одубевшие липа с полузакрытыми пустыми глазами проявили легкие признаки радости, лишь когда на фоне одного из горизонтов выскочила из-под земли Покровка.
Часть, плакаты с выдержками из устава, освобожденные от зимы, аккуратно усыпанные гравием дорожки, колючая проволока вокруг постов заставили руки поправить складки на шинели, глаза - взглянуть на сапоги. Поставили орудия, тягачи, засунули в шкафы в оружейной комнате автоматы и остановились в растерянности. Мудрый полковник разрешил всем спать до ужина.
С утра потянулась старая служба. Для стариков медленный подъем, равнодушный взгляд на вскакивающих салаг, увиливание от зарядки, вытаскивание прячущихся в гальюнах от двухкило-метровой пробежки салаг, ожидание завтрака, орудийный парк, чистка орудий, классы. Через день караулы.
В воскресенье после завтрака командир батареи объявил о комсомольском собрании, добавив:
- Не комсомольцы могут не присутствовать и пойдут на работы.
Все поплелись в ленинскую комнату: лучше было в выходной день дремать под каскады слишком привычных для внимания слов и думать с удовлетворением, что за окном зябко и ветрено. К тому же, многие получали хоть и малое, но всё же удовольствие от возможности на собраниях называть лейтенантов и капитанов публично комсомолец такой-то, как бы на время ставя командира рядом с собой - вниз.
Несмотря на устав, часть на часть не похожа, - в казарме больше цветов, дорожки красивее, спортзал богаче, - но ленинские комнаты подобны усердному канцелярскому штампу - они одинаковы везде. Если солдата из ленинской комнаты на западной границе перенести за двенад-цать тысяч километров в ленинскую комнату на восточной границе - он не заметит.
Истертые локтями красные столы, стол президиума, за ним комсорг Чичко (бедняга лейте-нант не смог, видно, отвертеться от политнагрузки), и почему-то сам парторг полка Рубинчик. Все сели. Я оглянулся и увидел, что у самой стены позади всех под портретом кудрявого мальчика, который вырос в Ленина, сидел Молчи-Молчи. Его лицо с носом-картошкой было столь же добрым, как и лицо кудрявого мальчика. Плюнув в сердцах на возникшее желание пойти работать, опустил голову и попробовал задремать. Чей-то взгляд, упершись мне в макушку, мешал. Это был Рубинчик. Он улыбался мне довольной улыбкой. Чичко встал и, пытаясь не командовать над сгруппировавшейся перед ним солдатской массой, отчеканил:
- Товарищи комсомольцы, сегодня мы будем принимать в славные члены ВЛКСМ... значит... некоторых еще беспартийных. Крылатов Сергей Сергеевич!
Парень из хозотделения забуровел лицом, встал и пошел к президиуму.
- Ну, Крылатов, расскажи для порядка свою биографию.
- Биографию? Ну, родился в 47, отец и мамаша колхозники, взяли скотину пасти, по хозяйству подсоблять брали, ну, дали семь классов закончить, ну, в колхоз забрали, ну, в армию забрали.
- Всё, Крылатов?
- А чего же еще?
- Ты вопросом на вопрос не отвечай, не у тещи. Скажи собранию, Крылатов, какие у комсомола ордена есть.
- Какие..? Он Герой Советского Союза...
Рубинчик встал, оглядел млеющие в тепле лица, сказал:
- Знать надо, Крылатов, историю организации, в которую вступаешь. Историю Ленинского комсомола нужно знать. Дай обещание перед всеми, что в недельный срок выучишь историю ВЛКСМ и его устав.
Парень радостно закивал головой, зная, что через неделю никто и не вспомнит.
