Герай Фазли - Семизвездное небо
- Ты на меня не смотри, сынок, сиди, пей молоко. Мне давно пора быть на ферме...
Я хотел уйти следом за дядей Сардаром. Но тетя Наиба опередила меня.
- Подожди, сынок, я взгляну, не высох ли твой пиджак? - с этими словами она помчалась на кухню.
Шахназ поднялась тоже и молча подошла к окну. Но я не понял этого жеста. Хотела ли она оказаться поближе ко мне? Или сделала это без всякого умысла?
Мы молчали. Вдруг, подняв ресницы, Шахназ посмотрела мне прямо в глаза. Тень от рассыпавшихся по ее лбу бархатистых волос падала ей на глаза, я увидел их ясный блеск и на мгновение растерялся. Так прошла еще минута. Может быть, это и был разговор? Молчаливый разговор? Ведь Шахназ всегда любила разговаривать без слов. "Я подошла к окну, чтобы ты получше меня рассмотрел. Взгляни, сильно ли я изменилась с тех пор, как ты уехал?"
Мне действительно очень хотелось посмотреть на нее, но я не смел.
И все-таки я посмотрел на нее, а она на меня. Вот, оказывается, каков язык чистоты и невинности! Когда девушки разговаривают на этом языке, в сердце парней разгорается огонь. И, глядя на нее, я почувствовал, как корчится мое сердце в этом пламени.
В течение этих мгновений я будто нашел то, что искал месяцы, годы, и обрадовался, как звездочет, открывший звезду, по которой тосковал всю жизнь.
Но почему Шахназ молчит? Почему молчу я? Ведь мы в комнате одни. Тетя Наиба все еще там, на кухне. Ведь Шахназ никогда не была при мне такой молчаливой. Но почему мне именно теперь хочется, чтобы Шахназ вот так стояла и молчала? Взгляни только, как она стоит! Не знает, куда деть руки. О чем она думает? Боится, что я прочту ее мысли?
Внезапно меня охватило безумное желание встать, подойти к ней и молча взять ее на руки! В рассыпавшихся по лицу волосах найти лепестки ее губ и целовать, целовать, целовать! А потом взять обвитую вокруг моей шеи горячую руку, провести ею по моему лицу! И, целуя тонкие пальцы, шептать: "Люблю... люблю... люблю..." И слышать смешивающиеся с этими словами, сливающиеся с ними, как Агчай с Гарачай: "И я... и я... и я..."
На веранде послышались шаги тети Наибы. Я торопливо натянул на себя принесенный ею совершенно сухой пиджак и вышел из комнаты.
* * *
Отворив маленькую калитку наших железных, коричневого цвета ворот, я осторожно вошел во двор. Дремавший на пороге низенького сарая Алабаш, услышав шорох, поднял лай. Но, узнав меня, завертел обрубком хвоста и принялся меня облизывать. На веранде одновременно открылись и закрылись две двери: гостиной и кухни. Из одной вышла Гюльназ, из другой - отец. Я с волнением оглядел обоих и понял, что ни тот ни другой этого внезапного приезда не ждут. Но нет, Гюльназ, как видно, совсем растерялась. "Может быть, сестричка решила сыграть со мной глупую шутку и теперь сама в этом раскаивается?" И вдруг Гюльназ с воплем "Гагаш! Ай гагаш!" бросилась с веранды ко мне. На вершине Бабадага будто снова заплясала молния. Сердце мое снова наполнилось тревогой. "Нет, все-таки что-то случилось..."
Отец тоже был взволнован. Он будто прирос к полу, не мог сдвинуться с места. А где же мама?
Гюльназ обвила мою шею руками и, целуя меня, зашептала:
- Джан гагаш, о телеграмме ни маме, ни папе ни слова. Понял? Никому ни слова...
- Да что случилось? Ты можешь сказать?
- Ничего... ничего не случилось... Потом узнаешь. Дома никто ничего не знает.
Наконец с веранды послышался и мамин ласковый голос:
- Ой... Эльдар... сынок... Чего же ты молчишь, киши? - Мама, подобрав широкую юбку, спускалась по лестнице. Я кинулся ей навстречу.
А отец все еще стоял на том же самом месте и ждал, когда я поднимусь наверх. В его светлых глазах, многозначительно глядящих из-под слегка поседевших бровей, таилась тысяча вопросов. Он хотел знать причину моего внезапного приезда, но спрашивать не спешил.
Наконец с помощью сестры я взвалил на плечо чемодан и поднялся наверх. Еще не поздоровавшись со мной, отец тихо спросил:
- Скажи-ка прежде, к добру ли твой приезд, детка?
Я не знал, что ответить, а Гюльназ смотрела куда-то в сторону.
Мама выручила меня, дала мне возможность что-то придумать.
- Дай вздохнуть ребенку, такой путь проделал...
- Конечно, к добру, - смело проговорил я. - Приехал вас повидать, побыть с вами день-два. - Потом, улыбаясь, двинулся к нему. - Если не хочешь, я могу уехать обратно.
Но так быстро сдаваться отец не хотел.
- Перед тем как уехать обратно, следовало все-таки объяснить, чем вызван твой внезапный приезд? Разве у тебя нет занятий?
- Почему? Занятия своим чередом, а повидать родителей - своим. - Потом, обняв стоявшую рядом и с благодарностью уставившуюся на меня Гюльназ, добавил: - Не говоря уже о такой сестричке. Поскольку я хорошо учусь, мне разрешили съездить домой, вот я и приехал.
- Ты в институте учишься или солдатскую службу проходишь? Нам известно, что хорошо служащего солдата отпускают в отпуск, но вовсе не хорошо занимающегося студента.
Я от души рассмеялся. Все присоединились ко мне. И сам отец, невольно улыбнувшись, спросил:
- Разве я не прав, детка? Бывает, и студентов отпускают домой. Но когда? На каникулы.
- Тогда отпускают всех, папа. - Гюльназ подошла к отцу и погладила тонкими пальцами его брови. - Мой брат хороший студент, он отличник, вот ему и дали отпуск.
Все успокоились. Отец, кажется, тоже поверил моей выдумке. И скоро ушел на работу.
Только я не мог успокоиться: понимал, что телеграмма сестры наверняка связана с какими-то любовными делами. Шли часы, щеки сестры пылали.
Наконец поздно вечером, когда мы остались одни, Гюльназ тихо подошла к двери, накинула крючок. В душе я поклялся не быть беспощадным к сестре, что бы ни произошло.
Гюльназ указала мне на стул у письменного стола:
- Садись... - Потом сама, усевшись на ковер рядом со стулом, прижалась ко мне. Прошептала: - Пусть никто нас не слышит.
- Ты меня пугаешь. Скажи, что случилось, у меня сердце разрывается!..
- Не бойся, - спокойно проговорила Гюльназ. - Раз ты послушался меня и приехал, все будет хорошо... Знаешь, зачем я тебя вызвала?.. Если ты узнаешь... тотчас меня простишь.
- Знаю, знаю... Я тебя понимаю, Гюльназ... Я давно тебя простил, сказа я и подумал, что ураган, разбушевавшийся в безгрешном сердце моей сестры, наверняка называется любовью.
- Знаешь? Что ты знаешь? Неужели ты все знаешь?.. Значит, ты на меня не сердишься? Значит, я хорошо сделала, что дала тебе телеграмму?
- Конечно, хорошо...
- Но тогда... Ты... От кого же ты узнал? Может быть, она сама тебе сказала?
- Кто? О чем ты говоришь, ай гыз? - В непонятном волнении я схватил ее за запястье.
- Ты видел ее сегодня?
- Кого?
- Шахназ.
Пальцы мои ослабли, тонкое запестье сестры выскользнуло у меня из рук.
- Шахназ? Видел. Сегодня утром. Конь дяди Сабира внес меня прямо в их ворота.
- А потом?
- А что должно быть потом? Я тебя не понимаю, Гюльназ... говори со мной откровенно... Скажи, зачем ты меня вызвала? Какое отношение к этому имеет Шахназ? Объясни мне, что у тебя на сердце... Я же тебе сказал, что давно тебя простил...
- А ты Шахназ ничего не сказал?
- Что я должен был сказать?
- И она сама ничего тебе не сказала? Может, увидав тебя, изменила свое решение. Может, вернут сватов обратно...
- Гюльназ, ты можешь объяснить, что случилось? Какие сваты? Кто сватает? Кого сватает?
Вдруг Гюльназ подперла обеими руками подбородок, оглядела меня с ног до головы большими лучистыми глазами, глубоко вздохнула.
- Ой... ты до сих пор так ничего и не понял, ничего... Как ты там в Баку учишься, Эльдар?
Ее милый смех волнами распространился по комнате.
- А ты и не знаешь, что завтра к Шахназ придут сваты? Ее хотят обручить с сыном Ильяса-киши - Рамзи-муэллимом... Понял?
Я, кажется, начинал что-то понимать. Шахназ обручают. Я как будто снова услышал сказанные ею слова: "Что я буду делать без белых туфель?" Но какая могла быть связь между всем этим и телеграммой?
- Нет, я ничего не понимаю. Ты скажи мне толком! К чему это предисловие?
- Какое же это предисловие? Неужели ты не понимаешь? Шахназ обручают с другим!.. С другим!...
- Уж не по этому ли поводу ты меня вызвала? - Взяв себя в руки, спросил я гневно. Гюльназ, почувствовав дрожь в моем голосе, съежилась. - Ты хочешь сказать, что я тоже должен принять участие в торжествах по случаю обручения твоей любимой подруги?
- Не говори так...
- А как мне говорить? - Пытаясь обуздать волнение, которое охватило меня, я смерил сестру суровым взглядом. - Поэтому ты меня вызвала? У меня что, нет занятий? Или за меня кто-то сдаст экзамены?
Гюльназ застыла, ее будто облили холодной водой, в глазах была тревога.
Вдруг она бешено вскочила. Обеими руками вцепилась мне в волосы и стала тянуть.
- Что ты сказал?
- Отпусти мои волосы, может быть, тогда я что-нибудь пойму.
- Нет, не отпущу. Дай мне слово, потом...
- Какое слово тебе дать?
- Дай слово, что сейчас пойдешь и повидаешься с ней.
