Камиль Яшен - Xамза
- Ты будешь учить меня, как мне вести свои дела?
- Вы можете забыть о нас, - вздохнул Пулат, - у вас большие дела, не чета нашим.
- А ваши конторщики случайно отдадут вексель в уплату за что-нибудь, поддержал сын отца, - и тот, кто купит его, целых два года будет угрожать нам отнять нашу землю.
"Все понимает, - продолжал злиться Садыкджан, - угадал
самую суть закладного обязательства. Где только ума набрался, проклятый нищий!"
- Без моего разрешения никто не трогает земельные векселя,-строго сказал он вслух, - я сам контролирую положение ценных бумаг.
- Все ясно, - опустил голову Умар. - Значит, наш вексель настолько ценен для вас, что вы и не собирались отдавать его?
- Я же сказал, завтра погашу вашу расписку. Ты что, не веришь мне?
- Нет, не верю, - отчетливо произнес Умар и твердо взглянул в глаза Садыкджану.
- Тогда забирайте ваши деньги и убирайтесь вон!!
- Значит, несмотря на то что мы принесли вам наш долг, - прищурился Умар, - вы еще два года хотите держать нас за горло? Потому что для вас так выгоднее, потому что...
- Вон, я говорю!
- Потому что вся ваша власть над людьми держится на этих векселях! Ими торгуют в Коканде, как дынями!.. Вы опутали весь город своими ценными бумагами! Вам все должны - дехкане, ремесленники, торговцы, муллы и даже сам судья Камал... А все начинается с безобидного векселя, который, как ненасытная пасть, проглатывает людей. Ваши векселя - веревка, которой вы вяжете людей по рукам и ногам!
Умар перевел дыхание.
- Отдайте нашу расписку, хозяин! А не то...
Садыкджан, побледнев, шагнул назад, медленно вытащил из кармана браунинг.
Умар испуганно смотрел на пистолет в руке байваччи.
- Ну, договаривай... - шепотом, стараясь унять дрожь в руке, сжимавшей браунинг, выдавил из себя Садыкджан-байвачча. - Договаривай...
Глава четвертая
ЦАРИ ОДНАЖДЫ СТАНУТ НИЩИМИ
1
В тот день, когда ибн Ямин, вернувшись от Ахмад-ахуна, все рассказал сыну, Хамза заболел. Несколько дней не выходил он из своей комнаты, лежа на циновке лицом к стене.
Посыльному из заводской конторы, пришедшему узнать, почему Хамза не появляется на работе, ибн Ямин сказал, что сын серьезно болен.
На следующий день тот же посыльный принес записку от Алчинбека, в которой школьный друг беспокоился о здоровье товарища, спрашивал, можно ли чем-нибудь помочь, извинялся, что из-за отсутствия времени не смог прийти сам.
Хамза, прочитав записку, ничего не ответил Алчинбеку.
Но дружба есть дружба. Алчинбек, нисколько не обидевшись на то, что его записка осталась без ответа, пришел к Хамзе и передал ему устное приглашение дяди быть вечером у него в доме на торжественном ужине.
- Вы удивлены этим приглашением, Хамзахон? - участливо спросил Алчинбек. - Но байвачча зовет вас к себе не как своего служащего, а как известного поэта.
Конечно, Хамза не мог даже догадываться, какую роль сыграли рассказы старого друга о Зубейде в сватовстве его дяди.
- На ужине будет много интересных людей, - продолжал Алчинбек, например, ваш любимый Юсуфджан-кизикчи...
- Хорошо, я приду, - тихо сказал Хамза, - я приду и прочитаю стихи.
Ярко горят две хрустальные люстры в самой большой комнате. Многокрасочные ковры, шелковые и атласные одеяла, вышитые затейливыми восточными узорами подушки играют всеми цветами радуги. Веселье в полном разгаре. То и дело слышны громкие взрывы хохота. Слуги непрерывно подливают гостям в пиалы искусно заваренный душистый чай.
Лучшие люди Коканда собрались сегодня у Садыкджанабайваччи, цвет города - торговцы, купцы, заводчики, финансисты, мануфактурщики, окрестные баи-землевладельцы, большие и малые додхо - начальники из местной администрации.
В центре - Миркамилбай Муминбаев, грузный, дородный, в темных очках. Одного глаза у Миркамилбая нет, зато вторым и единственным он видит столько и так далеко, куда другим не заглянуть и в подзорную трубу.
Хозяин дома без устали угощает почтенного гостя.
- Отведайте вот этого мяса, бай-эфенди, прошу вас, очень вкусно...
- Да-да, очень вкусно, хай-хай, - говорит Муминбаев, не притрагиваясь к еде.
Садыкджан-байвачча наливает в две маленькие пиалушки с золотыми ободками медно-коричневый напиток.
- Коньяк? - шевельнув ноздрями, спрашивает Миркамилбай.
- Французский, только что из Парижа.
- Это большой грех для мусульманина - пить коньяк...
... - Грех, грех, - улыбаясь, соглашается байвачча.
- Да взыщет с нас всевышний со всей строгостью за эти наши маленькие заблуждения, хи-хи!
- Обязательно взыщет и примерно накажет, хе-хе... Ваше здоровье!
- Ваше здоровье! Да пойдут нам на пользу все наши грехи и заблуждения...
- Да получим мы восемь процентов годовых во всех наших новых финансовых начинаниях, бай-эфенди!
- Рахмат, спасибо. Святые слова, байвачча. Катта рахмат, большое спасибо!
Хамза сидел около дверей с Юсуфджаном-кизикчи. Этот край опекал Алчинбек.
Хамза, с самого начала сказавшись больным, не притрагивался к своей пиале. Нервы его были напряжены до предела. Он боялся, что, если выпьет хотя бы каплю вина, случится что-то непоправимое. Он сидел опустив голову, стараясь не смотреть в сторону Садыкджана, и лишь изредка отщипывал по одной виноградине от лежавшей перед ним большой золотисто-розовой грозди.
- Эй, Юсуфджан! - закричал через весь дастархан захмелевший Миркамилбай Муминбаев. - Как поживаете, как здоровье детей, домашней посуды, того-сего?
- Слава аллаху! - тут же громко и весело откликнулся кизикчи. - Это только привидения могут позволить себе несчастье иметь детей, а мы, осеняемые милосердием наших щедрых баев, живем себе припеваючи, не имея ни домашней посуды, ни потомства - ни мальчиков, ни девочек!
Общий смех подгулявших гостей покрыл ответ знаменитого острослова.
- Сегодняшняя щедрость нашего хозяина действительно не имеет границ, вступил в разговор судья Камал. - Великая честь получить приглашение к такому обильному угощению...
- А меня никто не приглашал сюда! - перебил судью Юсуфджан. - Я пришел сам. Я вообще никогда не жду никаких приглашений. А почему? А потому, что знаю - везде ждут меня!
И снова общий хохот гостей был ответом на очередную шутку кизикчи.
- Меня никто не приглашал, - продолжал Юсуфджан, - зато я пришел самый первый. А почему? А потому, что знал - здесь будет очень вкусная еда. Наш хозяин всегда славился хлебосольством, ибо аллах непрерывно осыпает его своими милостями. А почему осыпает? - спросите вы у меня. А потому, отвечу я, что если уж бог захочет кого-нибудь наградить богатством, так он.не спрашивает, кто был твой отец.
Теперь уже все смеялись, как говорится, навзрыд, до упаду.
Не было за столом человека, который не помнил бы, кем был отец Садыкджана-байваччи и сколько тысяч танапов оставил он в наследство сыну.
- У вас, Юсуфджан, очень острый язык, - сказал судья Камал, когда смех утих.
- Не язык, а ум, - коротко хохотнув, поправил судью кизнкчи. - Это большая разница.
- Тем хуже, - нахмурился Камал-кази.
- Почему хуже?
- Нажили себе, наверное, много врагов, а?
- У меня, кази-ака, против врагов есть сильное средство, - подбоченился Юсуфджан, - я все молитвы корана знаю назубок.
Кроме того, из тысячи имен господних имеется три имени - Джабар, Кабыз и Кави, которые надо написать на бумаге и зарыть в землю, чтобы всем твоим врагам по воле божьей стало худо жить на этом свете... Если же кто-то добивается твоей погибели, то нужно выбрать три имени из девяноста девяти имен господних. Вот они, эти имена, - Каххар, Музил и Джабир.
Когда вы напишете их на бумаге, надо принести землю из семи развалин: первую - с перекрестка, вторую - из развалин дома, третью - от старой мельницы, четвертую - опять из развалин дома, пятую - из развалин минарета, шестую - с того места, где ишак перевернулся, а седьмую, последнюю, - с самого высокого холма... Возьмите какую-нибудь посудину, все смешайте, тысячу раз произнесите имя своего врага, желая ему самой страшной смерти, потом закопайте посудину среди наиболее древних развалин города, и готово дело: вашего врага настигнет мучительная гибель - он умрет в корчах и судорогах.
- Слишком заумно шутите, Юсуфджан, - вздохнул судья Камал. - А ведь в коране сказано: кто в этом мире переусердствует в роли шута-масхарабоза, тот в день всемирного светопреставления станет свиньей...
- Боже праведный, как замечательно! - захлопал ладонями по собственному животу Юсуфджан. - Неужели это возможно? Неужели мы все явимся на тот свет в еще более интересном виде, чем живем на этом свете?
И снова, хватаясь за бока, громко смеялись гости, снова вытирали веселые слезы даже самые угрюмые и неулыбчивые.
Хамза, давно знавший Юсуфджана-кизикчи, много раз видевший его в цирковых представлениях, был поражен смелостью и находчивостью знаменитого народного острослова. Ему даже захотелось записать некоторые из его шуток, чтобы потом использовать их в каком-нибудь стихотворении или в статье в газете. И даже использовать не саму шутку, а тот принцип, по которому она строилась, - постоянная нацеленность против общественного зла и несправедливости.
