В Вересаев - Гоголь в жизни
2 Письмо Гоголя явилось ответом на "Письма Н. Ф. Павлова к Н. В. Гоголю по поводу его книги "Выбранные места из переписки с друзьями", опубликованные в № 28, 38 и 46 "Московских ведомостей" за 1847 г. и перепечатанные "Современником" в книгах 5 и 8 за 1847 г. Письма эти явились резкой критикой взглядов, высказанных в "Переписке...". В частности, Павлов, писал: "Книга ваша есть плод потребности человека, но потребности, искаженной таким странным образом, что нельзя узнать даже ее первоначального вида. <...> Нет ни малейшей трудности указать на добро и зло; но трудно настроить душу к гневу и любви, которых вы справедливо советуете кому-то молить у бога. В этом-то смысле искусство, рассматриваемое с наставительной точки зрения, выше многих поучений и "Мертвые души" выше ваших писем. Все поучает человека: искусство, наука, жизнь, и часто всего менее поучают поучения. Обязанность писателя-художника ограничивается художеством: напишет он произведение, проникнутое художественной истиной, его дело сделано" (Павлов. С. 294, 309).
3 Это письмо Щепкину, как и предыдущее к Шевыреву, написано 24 октября 1846 г. В них Гоголь хлопочет о новом (несостоявшемся) издании "Ревизора", в которое вошли бы "Развязка Ревизора", и о постановке "Ревизора" вместе с "Развязкой". В "Развязке Ревизора" в художественно-аллегорической форме Гоголь пытался воплотить идеи, близкие тем, какие он высказал в "Выбранных местах...".
4 Письмо Плетневу Аксаков написал 20 ноября 1846 г.: "Вы, вероятно, так же, как и я, заметили с некоторого времени особенное религиозное направление Гоголя. <...> Вы, верно, получили "Предуведомление" к 4-му или 5-му изданию "Ревизора" и также новую его "Развязку". Все это так ложно, странно и даже нелепо, что совершенно непохоже на прежнего Гоголя, великого художника. <...> Если вы, хотя не вполне, разделяете мое мнение, то размыслите, ради Бога, неужели мы, друзья Гоголя, спокойно предадим его на поругание многочисленным врагам и недоброжелателям. <...> Итак, мое мнение состоит в следующем: книгу, вероятно, вами уже напечатанную, если слухи об ней справедливы, не выпускать в свет ("Выбранные места...".- Э. Б.), а "Предуведомление" к "Ревизору" и новой его развязки совсем не печатать; вам, мне и С. П. Шевыреву написать к Гоголю с полною откровенностью наше мнение" (Аксаков С. Т. История. С. 160). {622}
5 Н. М. Языков скончался 7 января 1847 г.
6 Обращаясь к У. Г. Данилевской, Гоголь писал: "А вас прошу, моя добрая Юлия, или по-русски Улинька, что звучит еще приятней, <...> вас прошу, если у вас будет свободное время в вашем доме, набрасывать для меня слегка маленькие портретики людей, которых вы знали или видаете теперь, хотя в самых легких и беглых чертах. Не думайте, чтоб это было трудно. Для этого нужно только помнить человека и уметь его себе представить мысленно" (т. 13, с. 262).
7 Обескураженный неожиданной для него встречей "Выбранных мест...", Гоголь пытается найти какие-нибудь оправдания и объяснить появление книги практической надобностью для продолжения работы над "Мертвыми душами". Эти же объяснения найдем мы и в письме Гоголя к Данилевскому от 18 марта 1847 г.: "Нынешняя книга моя есть только свидетельство того, какую возню нужно было мне поднимать для того, чтобы "Мертвые души" мои вышли тем, чем им следует быть" (т. 13, с. 261).
8 Гоголь имеет в виду рецензию Белинского "Выбранные места из переписки с друзьями", опубликованную в "Современнике" № 2 за 1847 г. В статье Белинский писал: "...горе человеку, которого сама природа создала художником, горе ему, если, недовольный своею дорогою, он ринется на чужой путь! На этом новом пути ожидает его неминуемое падение, после которого не всегда бывает возможно возвращение на прежнюю дорогу" (Белинский В. Г. Т. 10. С. 77). В письмах Белинский был еще резче в оценках и называл книгу Гоголя "гнусной".
9 Эта встреча Белинского, Герцена и Анненкова в Париже состоялась 17 июля 1847 г.
10 Осуждение, с которым встретило книгу Гоголя большинство читателей, и хула на ее автора выбили Гоголя из душевного равновесия и принесли ему необыкновенные духовные мучения. Отголоски их слышны не только в письме к Белинскому, но и в письме к Аксакову: "...войдите в мое положение, почувствуйте трудность его и скажите мне сами: как мне быть, как, о чем и что могу я теперь писать? <...> душа моя изныла, как ни креплюсь и ни стараюсь быть хладнокровным. <...> Знаю только, что сердце мое разбито и деятельность моя отнялась. <...> Друг мой! я изнемог" (т. 13, с. 346-347). Об этом же писал Гоголь и в "Авторской исповеди": "Все согласны в том, что еще ни одна книга не произвела столько разнообразных толков, как Выбранные места из переписки с друзьями. И что всего замечательней, чего не случилось, может быть, доселе еще ни в какой литературе, предметом толков и критик стала не книга, но автор. Подозрительно и недоверчиво разобрано было всякое слово, и всяк наперерыв спешил объявить источник, из которого оно произошло. Над живым телом еще живущего человека производилась та страшная анатомия, от которой бросает в холодный пот даже и того, кто одарен крепким сложением" (т. 8, с. 432). Реакцию Белинского при получении письма Гоголя запечатлел Анненков: "В Париж пришел также и ответ Гоголя на письмо Белинского из Зальцбрунна. Грустно замечал в нем Гоголь, что опять повторилась старая русская история, по которой одно неосновательное убеждение или слепое увлечение непременно вызывает с противной стороны другое, еще более рискованное и преувеличенное, посылал своему критику желание душевного спокойствия и восстановления сил и разбавлял все это мыслями о серьезности века, занимающегося идеей полнейшего построения жизни, какого еще и не было прежде. Что он подразумевал под этим построением, письмо не высказывало и вообще не отличалось ясностью изложения. Белинский не питал {623} злобы и ненависти лично к автору "Переписки", прочел с участием его письмо и заметил только: "Какая запутанная речь; да, он должен быть очень несчастлив в эту минуту" (Анненков. С. 365).
XII. ПУТЕШЕСТВИЕ К СВЯТЫМ МЕСТАМ
Неудача "Выбранных мест..." воспринималась Гоголем едва ли не как самая большая трагедия жизни. Назвавший все свои прошлые произведения бесполезными, он все надежды возлагал на эту книгу, в ней видел смысл своей жизни, исполнение своего предназначения. Он решает вовсе бросить писательство, о чем пишет в "Авторской исповеди", произведении, которое создавалось в мае - июне 1847 г. и призвано было объяснить всем смысл обращения к проповеди и в котором Гоголь оценивал всю прожитую им жизнь именно в аспекте исполнения предназначения. Произведение это осталось в бумагах Гоголя и было опубликовано лишь после его смерти, в 1855 г. В некоторых письмах Гоголь называл эту работу "повестью моего авторства" или "повестью моего писательства", рассматривая ее как ответ своим критикам, обрушившимся на "Выбранные места..." справа и слева. Мучительная и напряженная, эта вещь дает яркое представление о тех страданиях, которые испытывал Гоголь в тяжелые для него первые месяцы 1847 г.
В "Авторской исповеди" запечатлелось смятенное состояние души Гоголя, в котором он находился после провала заветной книги. И в этом состоянии вновь возникает у него мысль о посещении Святой Земли, куда он собирался еще перед началом работы над вторым томом "Мертвых душ". Но если прежде Гоголь связывал с этой поездкой надежды на благословение труда, то теперь это, скорее, стремление утвердиться в вере, вновь внятно ощутить собственное предназначение, исцелиться сердцем, прикоснувшись к христианским святыням. В январе 1848 г. Гоголь отправляется в путешествие. В сопровождении К. М. Базили, служившего в то время русским генеральным консулом в Сирии и Палестине, он едет в Иерусалим. Но оттуда пишет Жуковскому: "Я здесь не остаюсь долго, спеша возвратиться в Россию" (т. 14, с. 54). Друзьям же и родным он сообщает из Иерусалима лишь то, что прибыл благополучно, не описывая никаких впечатлений. Более того, 6 апреля он пишет Жуковскому из Бейрута: "Уже мне почти не верится, что и я был в Иерусалиме. А между тем я был точно..." (т. 14, с. 57). Письма Гоголя из Палестины свидетельствуют о его нетерпении вернуться в Россию. И лишь через два года, выполняя просьбу Жуковского описать Палестину (это нужно было Жуковскому для задуманной им поэмы "Вечный жид"), он попробует живописать свои впечатления, называя их сонными. Однако описанное живо мелкими подробностями, оно выпукло и пластично и доказывает, что Гоголь отнюдь не утратил художественного дара: "Еще помню вид, открывшийся мне вдруг среди однообразных серых возвышений, когда, выехав из Иерусалима и видя перед собою все холмы да холмы, я уже не ждал ничего - вдруг с одного холма, вдали, огромным полукружием предстали горы. Странные горы: они были похожи на бока или карнизы огромного, высунувшегося углом блюда. Дно этого блюда было Мертвое море. Бока его были голубовато-красноватого цвета, дно голубовато-зеленоватого. Никогда не видал я таких странных гор. Без них и остроконечий, они сливались верхами в одну ровную линию, составляя повсюду ровной высоты исполинский берег над морем. По ним не было приметно ни отлогостей ни горных сколов; все они как бы состояли из бесчисленного числа граней, отливавших разными оттенками {624} сквозь общий мглистый голубовато-красный цвет. Это вулканическое произведение - нагроможденный вал бесплодных каменьев - сияло издали красотой несказанной" (т. 14, с. 168-169).
