Алексей Писемский - Старческий грех
- У меня есть свои семьсот рублей. Я заплачу их бурмистру, остальные пусть он с них спрашивает! - прибавил он, обращаясь к полицмейстеру.
- Никаких я ваших денег не знаю и не видала, - проговорила Костырева.
- Не видали вы? - проговорил Иосаф, покачав головой. - Что же, разве я сумасшедший был, чтоб сделать это... Во сне не снилось, что вы не заплатите, а тут вдруг уехали... Я ни одной ночи после того не спал... писал... писал. Спрашивал, что же вы со мной делаете, так хоть бы слово написали.
- Что ж мне было отвечать на ваши странные письма? - проговорила Эмилия.
- Чем же странные!.. Ах, вы обманщица после того, коли так... В усадьбу потом как приехал, так и в ворота не пустили... потихоньку уж как-нибудь хотел пройти... тогда и не понял, а теперь, узнавши вас, все вижу: собаками было затравили - двух бульдогов выпустили, а за что все это...
На этом месте Иосафа прервал вошедший квартальный.
- Госпожу Бжестовскую к губернатору, ваше высокородие, требуют, чтобы их не спрашивали здесь, а к ним чтобы-с... - отрапортовал он полицмейстеру.
У того несколько раз подернуло лицо, и он быстро взглянул своим косым глазом на Эмилию. Она сидела, закусив губки, чтобы как-нибудь только удержаться от рыданий.
- Угодно ехать? - спросил ее полицмейстер, заметно уже более вежливым тоном.
Она, ни слова не ответив ему, взяла шляпку из рук жандармского офицера, опять поспешившего ей подать ее, торопливо пошла в прежние двери, из полурастворившейся половинки которой виднелась молодцеватая фигура Бжестовского. Он поспешил подать жене салоп, и оба они скрылись. Квартальный тоже последовал за ними.
Полицмейстер, видимо, остался сконфужен, как дикий зверь, у которого убегала из рук добыча.
- Вы подтверждаете ваше показание? - спросил он у Иосафа.
- Все-с, от слова до слова! - отвечал тот с лихорадочным блеском в глазах.
- Можете, значит, идти, - сказал полицмейстер и свистнул.
Опять явился жандарм.
- Отведи господина Ферапонтова, откуда привел.
- Слушаю, ваше высокоблагородие! - крикнул и на этот раз солдат.
Иосаф, ни на кого не взглянув, пошел.
- На сегодня довольно, - объявил нам полицмейстер и, собрав бумаги, взялся за каску.
Мы тоже взяли шляпы и разъехались.
XIV
На другой день я, зная, что с губернатором на словах и говорить было нечего, решился написать к нему рапорт... Все еще, видно, я молод тогда был и не совсем хорошо ведал тех людей, посреди которых жил и действовал, и только уже теперь, отдалившись от них на целый почти десяток лет, я вижу их перед собою как бы живыми, во всем их страшном и безобразном значении... Я писал, что дело Ферапонтова нельзя производить таким казенным, полицейским образом, что он не вор и, видимо, что тут замешана или сильная страсть с его стороны, или вопиющий обман со стороны лиц, с ним участвующих. То и другое вызывает на милосердие к нему. Что можно, наконец, написать к графу Араксину, который, если только он хотя сколько-нибудь великодушный человек, не станет, вероятно, искать своих денег. Тут, однако, меня прервали и сказали, что ко мне жандарм пришел. Я велел его позвать к себе. Это был опять уже не вчерашний, а какой-то третьего сорта солдат, и совсем уж, кажется, дурак.
- Бумагу, ваше благородие, подписывать подьте в острог! - приказал он мне.
- Какую бумагу?
- Не могу знать, ваше благородие.
- Да кто тебя послал сюда?
- Из острога, ваше благородие, господин полицмейстер послал.
- Что же, сам он там?
- Тамо-тко, ваше благородие. Сейчас пригнал туда.
- Верно, там что-нибудь случилось?
- Не могу знать, ваше благородие.
Я только махнул рукой и поспешил поехать. Тяжелое предчувствие сдавило мне сердце.
Приехавши в острог, я прямо через караульную прошел в дворянское отделение. Там перед одной из камор, у отворенных дверей, стояла целая толпа арестантов и с любопытством глазела туда. Пробравшись через них, я первое что увидел - это на самой почти середине довольно темноватой комнаты, на толстом крюке, висевшего Иосафа, с почернелым и несколько опущенным вниз лицом, с открытым ртом, с стиснутыми зубами, с судорожно скорченными руками и с искривленными как бы тоже в судорогах ногами. Повесился он на трех-четырех покромках простыни, из которых он свил веревку.
На столе перед свечкой сидел в шинели и с своей ужасной физиономией полицмейстер и писал.
- Удавился! - сказал он мне совершенно спокойным тоном, показывая глазами на труп.
- Это вы его довели, - сказал я.
- Будто! - произнес обычную свою фразу полицмейстер. - Он сам пишет другое, - прибавил он и подал мне составленный им протокол, в котором, между прочим, я увидел белый лист бумаги, на которой четкой рукой Иосафа было написано: "Кладу сам на себя руки, не столько ради страха суда гражданского, сколько ради обманутой моей любви. Передайте ей о том".
- Снять покойника и стащить его в сторожку! Там потрошить-то будут! распорядился полицмейстер.
Вошли служители с лестницей, из которых один придержал ее на себе, а другой влез на нее и без всякой осторожности перерезал ножом полотняную веревку. Труп с шумом грохнулся на землю. Солдат, державший лестницу, едва выскочил из-под него. Я поспешил уйти. Полицмейстер тоже вскоре появился за мной.
- Дело наше, значит, кончено, - сказал он.
- А как же Бжестовские? - спросил я.
У полицмейстера совсем уж скосились глаза.
- Они еще вчера уехали. Сам губернатор отпустил их! - отвечал он.
- Как отпустил?
- Так. Часа четыре она была у него на допросе. Видно, во всем оправдалась! - отвечал полицмейстер, улыбаясь перекошенным ртом.
Приехавши домой, я действительно нашел губернаторское предписание, которым мне давалось знать, что дело Ферапонтова, за смертию самого преступника, кончено, а потому я могу обратиться к другим занятиям.
Мне, признаться, сделалось не на шутку страшно даже за самого себя... Жить в таком обществе, где Ферапонтовы являются преступниками, Бжестовские людьми правыми и судьи вроде полицмейстера, чтобы жить в этом обществе, как хотите, надобно иметь большой запас храбрости!
ПРИМЕЧАНИЯ
СТАРЧЕСКИЙ ГРЕХ
Совершенно романическое приключение
Впервые рассказ появился в "Библиотеке для чтения" за 1861 год, No 1 (январь) с датой: "1860, ноября 23. Петербург".
Немногочисленные поправки и изменения, внесенные в текст "Старческого греха" при подготовке его для издания Ф.Стелловского, носили преимущественно стилистический характер.
В настоящем издании рассказ печатается по тексту: "Сочинения А.Ф.Писемского", издание Ф.Стелловского, СПб, 1861 г., с исправлениями по предшествующим изданиям, частично - по посмертным "Полным собраниям сочинений" и рукописям.
М.П.Еремин
1. Экзегетика, герменевтика - здесь богословские дисциплины, в которых рассматривались правила и приемы толкования текстов священного писания.
2. Кантонисты - в XIX веке дети, отданные на воспитание в военные казармы или военные поселения и обязанные служить в армии солдатами.
3. "Фрегат "Надежда" - повесть А.Бестужева-Марлинского (1797-1837).
4. ...этот паук, скорпион... - имеется в виду издатель реакционной газеты "Северная пчела" Ф.В.Булгарин, преследовавший Пушкина в газетных статьях и писавший на него доносы в тайную полицию.
5. Занд Карл - немецкий студент, убивший в 1819 году реакционного писателя и политического деятеля А.Коцебу, за что был казнен 20 мая 1820 года.
6. Среди долины ровныя... - первая строка песни на слова А.Ф.Мерзлякова (1778-1830).
7. Мурильо Бартоломе Эстебан (1618-1682) - выдающийся испанский художник.
8. Корреджио - Корреджо, настоящее имя - Антонио Аллегри (около 1489 или 1494-1534) - крупнейший итальянский художник.
Примечания
10
пане добродзею, - милостивец, благодетель (польск.).
11
Позвольте, сударыня (франц.).
