Лев Овалов - Помни обо мне
Раиса ведет Таню на кухню, там топится печь.
- Бросай! - приказывает Раиса...
Таня сама совершает аутодафе, собственными руками сжигает Таню Сухареву. Вспыхнули обрывки бумаги, и... нет уже Тани Сухаревой, все дым, тлен, мираж, есть только неразумная девушка, бегущая от самой себя.
Потом Раиса ведет Таню к Елпидифору.
Он сидит на тахте в большой комнате.
Таня отдала ему поклон, опустила глаза, села на краешек стула.
Старец пригладил бороду, пытливо взглянул на Таню:
- Так как, не раздумала?
Елпидифор куда добрее Раисы. Что-то участливое прозвучало в его вопросе, за восемьдесят лет странства он познал сколь труден путь, на который вступала девушка. Отказаться от молодости, отказаться от всех земных радостей, год от году стариться лишь и стариться...
- Готова ли к подвигу?
Таня сердито посмотрела на Раису, нечего той сверлить ее своими острыми глазками, Таня не слабее, у нее хватит сил превозмочь все на свете.
Но ответить так и не успела. В комнату ворвался Павлуша. На нем лица нет.
- Милиция!
Сразу же возник общий переполох. Но так могло показаться только с первого взгляда. Эти люди привычны к переполохам.
Елпидифор спокойно идет прочь, Раиса хватает Таню за руку, влечет за собой...
Позже Таня подивилась, как быстро они сумели собраться.
Еще тренькал звонок, как Елпидифор, Раиса, Таня и чернобородый инок Таня уже знала, что зовут его Никодим, - очутились во дворе, за сараем. Иноки в пальто, в шапках; Раиса не только сама успела одеться, но и Тане помогла на ходу накинуть пальто.
На улице смеркалось. Постройки тонут во мраке. Звонка не слышно. Должно быть, Павлуша уже отпер дверь. Все четверо сбились кучкой в закоулке между сараем и забором. Таня не понимает для чего, но вдруг Елпидифор нырнул в какую-то щель, а за ним и Раиса с Таней. Оказывается, в заборе есть еще одна неприметная калитка.
Прямо против дома синеет милицейская машина. Беглецы рванулись в сторону, быстро засеменили по переулку.
Шли молча, без слов понимали - нужно поскорее добраться до угла.
И вдруг Таня слышит свое имя...
Кричит Юра! Все настойчивее, все громче!
Но Раиса точно клещами вцепилась в Танину руку.
- Таня!!!
Таня лишь повернула голову, но прежде, чем Юру, увидела Никодима, видела, как Никодим вынул из кармана какой-то предмет, не разобрала, что за предмет, но почему-то ей почудилось, что это - орудие убийства.
Тогда она перевела взгляд на Юру, он бежал изо всех сил, она различала его, несмотря на темноту.
Раиса влекла Таню вперед, и Таня боялась крикнуть, только поднесла палец к губам, давая Юре понять, что им невозможно поговорить. Однако Раиса тут же потянула ее за угол, а Никодим, к ужасу Тани, остановился.
И вот Раиса с Таней уже свернули. Никто их больше не догоняет, на улице тихо, в окнах ни огонька, и лишь вдали тускло мерцает уличный фонарь.
Елпидифор и Раиса идут уверенно, знают, куда свернуть, все им здесь, должно быть, знакомо.
Доходят до железнодорожной станции, садятся в электричку, через десять минут вылезают на Савеловском вокзале и пешком идут по ночной просторной Москве.
На мгновение у Тани мелькает мысль... Вернуться? Даже не мысль, а какое-то смутное ощущение. Но она тотчас подавляет минутную слабость. Стыдно. Что она скажет маме? И, еще хуже, что скажет в школе? Будут расспрашивать. Осуждать. Исключат из комсомола... Нет уж, раз пошла, так иди!
Должно быть, Москва никогда не спит. Только ночью она какая-то необычная. Точно Таня попала в театр. Дома, заборы, деревья представляются бесконечными декорациями.
Иноки идут по Москве так же уверенно, как в Бескудникове. Петляют переулками, минуют скверы, пересекают улицы. Никто не обращает на них внимания. Откуда-то со стороны Каланчевки выходят к Ярославскому вокзалу.
Здесь, как и днем, всюду народ, светло, оживленно, шумно. Иноки съеживаются, сразу становятся меньше и тише. Раиса семенит к кассе. Втроем идут через зал ожидания, не проронив ни слова, долго сидят на деревянном диване.
Близится утро. Старейший говорит что-то Раисе. Та мелкими шажками семенит к буфету. Хотя иноки привыкли поститься, однако и им, должно быть, подвело животы. Инокиня возвращается с разведки. Обсуждается меню завтрака. Чай нельзя - дьявольский напиток. Кофе тоже нельзя. Но о какао в священных книгах ни слова, и, поскольку оно не запрещено, иноки считают, что оно разрешено. Берут еще по булочке.
- Черствые? - осведомляется Раиса. Ей хочется, чтобы булочки были черствые: меньше утехи человеческой плоти.
Но буфетчица обижается:
- Известно, не сегодняшние, день только начинается...
После черного хлеба и воды водянистое какао кажется сказочным напитком. Вот что может помешать подвигу... Таня отставляет стакан.
- Спасибо.
- Ты что?
- Воздержусь...
Елпидифор ласково улыбается. Раиса наклоняется к Тане, бормочет:
- Преподобный Ефрем Сирин учит, что боящийся господа не объедается...
Берет стакан и допивает - не пропадать же добру. Над Раисой дьявол уже не властен.
По радио объявляется посадка на первые утренние поезда. Все трое устремляются на перрон.
В вагоне тесновато, двое солдат сразу уступают места.
- Дедушка, к окошечку. Бабушка... А внучку к нам.
Дедушка, бабушка и внучка садятся в ряд, Раиса придерживает Таню за руку.
- Спасибо, - шепчет Таня.
Раиса щиплет ее. Больно - и не заплакать!
Солдаты интересуются:
- Далеко?
- Может, нужно что?
Трудно сказать, что заставляет солдат ухаживать за молчаливой троицей миловидность Тани или уважение к старости.
Иноки молчат, и Таня в их присутствии не смеет ответить.
- Строгие у вас старички, - с сожалением замечает один из солдат.
Таня смотрит вниз, как наказывала Раиса.
- Покурить не желаете? - не унимается солдат.
- Не курю, - сдержанно отвечает Елпидифор и вдруг просит, и в его голосе звучит страдание: - Оставьте вы нас, у нас горе...
Больше он ничего не добавляет, предоставляя соседям широкое поле для догадок.
- Извините, - смущенно произносит солдат и больше уже не осмеливается тревожить ни Таню, ни стариков.
Вагон вздрагивает, плывут станционные постройки, поезд набирает скорость. Они едут, едут - куда? зачем? для чего? - дедушка, бабушка и внучка.
КРЕЩЕНИЕ
Едва поезд тронулся, Таня притулилась у окна. Не спалось. Елпидифор и Раиса о чем-то перешептывались. Солдаты угомонились и залезли на верхние полки. "Так, должно быть, чувствуют себя арестанты", - подумала о себе Таня... И вдруг она точно провалилась. В никуда. И так же внезапно проснулась.
Рассветало. Вагон покачивало. Рядом дремала Раиса. Громко посапывали солдаты. Но Елпидифора не было. Почему-то она испугалась. "Вышел, - подумала она, - сейчас вернется". Елпидифора она боялась меньше Раисы. Но Елпидифор все не шел. Тогда Таня осторожно тронула пергаментную руку Раисы.
- Мать Раиса... Мать Раиса...
- А? Что? - встрепенулась та.
- Где старейший?
Раиса недовольно поперхнулась:
- Не твое дело. Сошел...
- А мы не вместе?..
- Бес в тебе говорит, девка, - рассердилась Раиса. - Обязательно поближе к мужику...
- А мы где сойдем?
- Где надо.
Сошли в Ярославле. Хоть Раиса приказывала беспрестанно смотреть в землю, Таня успела прочесть вывеску. "Не глазей, не глазей по сторонам", не переставала твердить старуха. Ехали в трамвае, в автобусе, куда-то очень далеко. Сошли где-то в пригороде, нырнули в лабиринт немощеных улиц. Одноэтажные домики прятались в палисадниках, за заборами росли вишни и яблони.
- Вот и дошли, - сказала Раиса.
Остановились у глухого забора. Раиса оглянулась по сторонам и отчетливо постучала. Из-за забора послышался лай, потом чьи-то шаги, потом голос:
- Кто там?
- Во имя отца и сына и святаго духа... Странников принимаете?
Калитка распахнулась.
- Заходи, заходи! - прикрикнула Раиса на Таню и толкнула во двор.
- Аминь, - сказал впустивший их мужчина и захлопнул калитку.
На цепи прыгал лохматый пес, гавкал и злился, не обращая внимания на окрики хозяина.
Тот склонил голову перед Раисой, а на Таню бросил пытливый взгляд.
- Послушница моя, - лаконично пояснила Раиса.
- Виктор Фролович, - представился хозяин.
- Брат Виктор, - поправила Раиса.
Он сравнительно молод, пожалуй, нет тридцати, но брюшко уже выпирает, румяные щеки лоснятся, точно смазаны салом, только серые глазки шныряют, как у голодного зайца.
- Надолго, мать? - не удержался он от вопроса.
- Как поживется, - неопределенно ответила Раиса. - Странников нет?
Виктор Фролович поморщился:
- Живет одна, прошлогодняя.
- Не вздумай вместе поселить, - распорядилась Раиса.
- Зачем же...
Он повел их в дом, через комнату, где у окна сидела моложавая женщина с пухленькой девочкой на коленях. Возле них стояла рыженькая девушка.
Таня догадалась: у окна - жена, а стоит - та, "прошлогодняя", как назвал ее Виктор Фролович.
