Николай Никитин - Это было в Коканде
Аввакумов до десяти часов вечера терпеливо участвовал в заседании, хотя он уже давно понял, что ни реплики, ни прения, ни речи никому не нужны, что события идут к развязке и скоро наступит решительный час. Он почувствовал, как большинство из тех, что волнуются сейчас, и протестуют, и суетятся, через день присмиреют и спокойно подчинятся улеме. И ясно увидел в этой суматохе только игру, которую ведут представители Мустафы отчасти бессознательно, отчасти сознательно. Одни обманывают других, другие сами обманываются.
В одиннадцатом часу Аввакумов уехал с конференции, и вместе с ним покинули зал все большевики.
Проезжая по улицам, Денис Макарович чувствовал, что город кипит, будто огромный котел, люди ходят озираясь, всюду на углах толпятся кучки и моментально тают, завидев патруль, немедленно рассеиваются, будто лопаются, как пузыри, а когда патруль удаляется, они снова вспухают. Здесь же, с карабинами за плечом, галопом проносятся конные группы джигитов, и солдаты Чанышева испуганно смотрят, как комья грязи летят из-под копыт лошадей. Солдаты жмутся к стенам домов и отворачиваются. По городу бродят неизвестные люди, удивленно оглядывая сады и здания. Неизвестные эти держатся стайками в десять - пятнадцать человек. Они в простых халатах, но кажется, что под халатами у них спрятано оружие. Они любопытны и, как бандиты, с жадностью заглядывают в окна, точно прицениваясь к чужому добру и намечая места будущих своих грабежей.
- Откуда эти люди? - спросил Аввакумов у Юсупа.
- С гор, наверно, Иргаша люди, - сказал Юсуп. Он вез Аввакумова в крепость.
Юсуп был тоже встревожен. Аввакумов заметил это по тому, как он управлял лошадьми, беспрестанно нахлестывая и понукая их, будто спасаясь от погони. "Да, будет дело, - подумал Денис Макарович. - Интересно, что ответит Чанышев? Но ведь, что бы он ни ответил, результат все-таки будет один: улема с ним еще повозится немного, а потом отшвырнет, когда он ей перестанет быть нужен. Как ни кинь - все клин! А клин клином вышибай!" - И Аввакумов улыбался, будто утешаясь пословицами, будто радуясь тому, что скоро все определится. Но улыбка была наигранная. Он подбадривал себя.
30
В крепость прибыла дружина армян-дашнаков**. Аввакумов сперва не хотел ее принимать, но, подсчитав свои силы, решил, что нельзя пренебрегать ничем, надо объединяться даже с теми, с кем впоследствии придется рассориться.
Нападения на крепость прекратились. Наступила ночь, и ночная необычная тишина всем показалась опасной. Позднее всех в крепость вернулся Муратов. О нем уже начали беспокоиться.
- Победа, полная победа! - возбужденно и радостно сказал он. - Вы скептики, товарищи! Вот Сашка - тоже! - Муратов кивнул головой в сторону Сашки.
Сашка стоял у окна и следил за тем, не появится ли на небе какое-нибудь зарево. Сашка ждал пожаров.
- Мне сообщили, что Чанышев ультиматум забирает, - торжественно отчеканивая каждое слово, сказал Муратов. - Утром всё они согласуют. Отсюда значит, что Краевой совет хоть и "петрушка" Мустафы, но все-таки...
- Но все-таки ты дура! - оборвал его Сашка.
- Почему? - удивленно сказал Муратов, даже не обижаясь.
- Спроси у Макарыча! Своих слов у меня нет, а чужие повторять не хочется, - уныло сказал Сашка.
Он был настроен тревожно и не мог найти себе места. Он не боялся боя. Он был утомлен ожиданием его. Ему хотелось спать, он зевал и в то же время не мог заснуть.
- Денис Макарович! - испуганным, нервным голосом крикнул Муратов. - Я ничего не понимаю. Ведь теперь опять начнется конференция? Ведь это избавляет нас от боя?
- Нет, не избавляет. Это приближает, - тихо сказал Аввакумов.
Муратов замолчал, потом сел к столу. На столе стоял жестяной чайник с остывшим кипятком. Муратов жадно выпил кружку воды и отрезал себе ломоть хлеба.
- Соли нет? - спросил он.
- Нет, - ответил ему Денис Макарович.
На столе рядом с чайником догорала свеча, вставленная в пустую бутылку. Вошел Блинов. Сбросив в угол кожух, он тоже подошел к столу и вытер ладонью мокрое лицо.
- Погода... - неопределенно сказал он.
- Все осмотрел? Огневые точки расставлены? Патронный запас на месте? - спросил его Аввакумов.
- Да, - ответил Блинов и потянулся за чайником.
- Как патрули, заставы? Все в порядке? Зайченко все сделал?
- Все, - ответил Блинов с обычной для него краткостью.
Ночь уже истекала. Здесь же, в пустой комнате, в углу, на чемодане, сидела Агния Ивановна. Она похудела, истревожилась, исхлопоталась за эти дни. Они пронеслись с грохотом, как поезда мимо станции. Агния Ивановна впервые увидела воочию дела своего сына. "Он - сильный! - подумала она. Покойный Макар Иваныч был мягкий человек и любил выпивать и никогда не думал о таких делах. Да, сын в меня! В меня", - решила она с гордостью.
Возле чемодана дремал на полу Сашка. Иногда он вскидывал голову, щурился, как рыжий кот, и опять закрывал глаза.
В комнату вошли два пулеметчика с передовой заставы. У входа они вытерли ноги о порог и отряхнулись от воды.
- Товарищ Аввакумов, вой слышится из города, - сказал паренек в кожаной тужурке и, сняв с головы ушанку, выжал из нее воду ручьем, как из тряпки. - Дождь садит... и вой... Что такое?
Аввакумов взглянул на Блинова:
- Послушаем, что там?
Блинов, ни слова не говоря, напялил на себя свой кожух и первым вышел из комнаты. За ним вышли пулеметчики.
Макарыч, проходя мимо матери, сказал:
- Мамаша, а что вы-то маетесь? Хотите, я вам сейчас тюфячок достану? Прилягте!
- Належусь еще, - сказала строго старуха. - Иди, иди! Занимайся делом!
31
Начинался сырой и холодный рассвет. Аввакумов пошел вперед, за заставу. Вдруг кто-то схватил его. Он отдернул ногу, отскочил и услыхал стон. Он увидел Юсупа.
Юсуп приподнялся на локтях. Его лицо было перехлестнуто нагайкой: под левым глазом, очевидно от удара, вспух багрово-красный пузырь. Юсуп дрожал, прикрываясь рваным халатом. Аввакумов наклонился к нему:
- Что с тобой? Это ты кричал?
- Там... - юноша махнул рукой в сторону города. - Орда, орда!
- Тебя побили?
- Да.
- За что били?
- Голову били. Орда.
- Офицеры?
- Не... Пьяный кипчак.
Аввакумов позвал Блинова. С его помощью он привел Юсупа в лазарет, к Варе.
Юсуп рассказал, что в городе появились кипчаки. Они сильны и храбры и режут всех, кто попадается им под руку. Все накурились анаши. Юсуп стер с лица слезы и взвизгнул:
- Смерть!
- Не понимаю. Какая смерть? Говори яснее! - сказал нетерпеливо Аввакумов.
- Они говорят, в городе будет хан.
- Какой хан?
- Хан, хан! Кокандский хан Иргаш! - закричал Юсуп.
Аввакумов схватил Блинова за рукав:
- Ты слышишь, что происходит? Докатились, значит! - Встревоженное лицо Аввакумова вдруг изменилось, как будто это известие даже обрадовало его. - Ведь это докатились они, голубчики! Ведь это... Это уж крышка им, значит! Дальше-то уж некуда? Некуда, некуда! - все повторял Аввакумов. Хан? О хане я и не подумал. Ну что же, хан так хан! Тем лучше... Ха-ан! вдруг фыркнул Аввакумов и потом заторопился: - Вы, сестрица, значит, как следует тут лечите! А нам теперь некогда! Некогда! - сказал он. - У нас теперь... Теперь у нас хлопот полон рот. - Он обернулся к Блинову: "Пойдем, Василий Егорович! Немедленно, сейчас же посылай в город разведчика! Надо узнать все толком.
Он успокоился. Все стало ясно. "Завтра начнется бой", - подумал он.
32
Улема действительно совершила переворот. Иргаш внезапно арестовал военного министра Чанышева. Мустафа успел бежать. Мануфактуристы и хлопковики, друзья Мустафы, скрылись. Только крупные торговцы были за Иргаша. В этой каше они сводили свои прежние счеты. Иргаш провозгласил себя кокандским ханом и объявил приказ о расстреле всех большевиков.
За городом, в одном из кишлаков, дехкане задержали чей-то экипаж. Никто из дехкан не знал ни Мустафы, ни его спутников. Только случайность спасла их от гибели. Кишлачный староста-аксакал ловко обманул односельчан и выпустил Мустафу.
Вести катились, как огромные волны. Двести пятьдесят мечетей, не считая соборных, базары и мосты через мутный Сай, переполненные народом, сообщали всем, что Иргаш объявил священную войну, джихад. Везде работали агитаторы улемы. Они уверяли, что наступило время справедливости и благочестия. В то же время они говорили об уничтожении власти спекулянтов. Они называли народу ненавистные имена Давыдовых и Мамедовых. Народ давно ожидал этого; он не мог знать, что это только ловушка, что в исступленных криках азанчей** и мусульманских семинаристов кроется новый обман.
На паперти кокандской соборной мечети, около башен Джума и желтых стен духовного училища Мадалихана кружился Мулла-Баба.
- Чьи времена... чьи времена наступают? - орал Мулла-Баба яростным голосом. - Наступают мусульманские времена.
Джигиты, вооруженные карабинами, стояли за спиной проповедников и агитаторов. Джигиты слушали, хорошо ли работает Мулла-Баба. Ораторы усердно разрывали на себе одежды. Джигитам нравилось это.
