Дмитрий Шашурин - На торфяной тропинке
Я дождался, за мной вернулись: мягко, как бы с сожалением о случившемся, с печалью и обещаниями. Нет, не думайте, что все обозначилось в четкой форме. Приходилось вам слышать момент подключения телефона держите около уха мертвую, молчащую трубку, и вдруг она оживает, хотя и молчит по-прежнему. Я воспринял подключение всем телом, прежде чем осознал его, а обещания, сожаления - как живой пульсирующий фон в телефонной трубке. И снова призыв к поступкам, подталкивание. Стараюсь уловить подсказку, но ее нет. Должен сообразить сам? Фон как будто подтверждает, усиливаясь. Бежать из больницы? Фон глохнет вполовину. Оставаться в больнице до самого конца? Еще глуше. Значит, нет. Ага, выписаться? И да, и нет. Оказывается, выписаться, но не просто.
Дальше мы уже договариваемся быстрее. Проситься домой, а не попадать домой. Куда же?!! Соображай сам. На вокзал? Да! Неужто ...анск? Да! Да! И вылечите?! Спасете?! Угу!
Как хотите думайте, но в телесном фоне внутри меня произошло именно то, что можно перевести лишь благодушным докторским "угу". Таким "угу" врач полностью ручается за пустяковость недуга и свое непреложное умение побороть его.
Угу! Но во всех остальных ответах были только "да" и "нет". Мы уточнили все. Осталось лишь одно сомнение: хватит ли у меня сил на выполнение нашего договора? Хотя очередное "да" как будто его отметало, сомнение осталось - чувствовал я себя уж очень слабым тогда.
Деньги родные мне дали безропотно - я сказал, что хочу отблагодарить сестер и нянечек. С моим капризом долечиваться дома (умирать - читал я во взглядах) согласились чуть ли не с восторгом: облегчалось успевание с обменом - я все время под рукой, как получать ордера - погрузили меня в такси, и готово. Одежду принесли заранее. С больничным начальством договорились легче легкого - на четверг.
А в среду в утренний обход главврача, когда она оттянула мне веко и не успела еще переглянуться с моим куратором Никой Евсеевной, милейшей женщиной, я заявил, что мне необходимо выписаться немедленно, сейчас же, потому что мой зять, тот, приходящий, срочно выезжает в командировку во второй половине дня и через час будет с машиной. Кроме как ему, у нас перетаскивать меня некому, поэтому они, врачи, должны войти в мое положение.
И они вошли. И главврач, и Ника Евсеевна, милейшая женщина, так как понимали, в любой момент жди от меня подвоха - повышу нежелательный процент больничной статистики на сотые, а то и на десятые доли. Мне тут же, как и следовало по плану, принесли одежду. Принесли, а я струсил, что не смогу одеться, не хватит у меня на одевание сил. Однако хватило тютелька в тютельку, как будто мне их отвесили на аптечных весах. Израсходовал до капельки. Как же теперь выйти из палаты и дойти до вестибюля? Отвесили опять.
Нянечка держит меня под локоть и смотрит на меня искоса с философским пониманием: вон как стремится человек к своему привычному жилью, все еще верит - помогут ему родные стены. И потихонечку вздыхает: сколько я перевидела таких-то, где они? А мне и на следующий переход незаметно подкинули.
- Нянечка, - стараюсь точнее подыграть ее настроению, - я уж на крылечке зятя подожду, на воздухе мне полегче.
Она выводит меня на крыльцо, подводя итог своему философскому внутреннему монологу: "Нигде тебе, милый, теперь не будет полегче, а все потяжельше", - прислоняет меня к парапету и возвращается надеть пальто. Тут во двор сворачивает такси с зеленым огоньком, и шофер, явно недоумевая, что это с ним творится сегодня, распахивает дверку как раз в тот момент, когда я получаю порцию силы, чтобы отделиться от парапета, шагнуть к машине, плюхнуться на сиденье и подобрать ноги. Дверцу, продолжая недоумевать, захлопывает сам шофер. Его тоже ведут, как и меня. Степь. Почему-то после ощущения брошенности в глухой степи я не могу называть это по-другому. Меня ведет степь, которая шумит во мне едва слышным призывом. Сейчас я сочувствую ей - трудно вести сразу двоих. Ощущаю ответ - трудно. Еще одно отклонение от "да" и "нет". Трудно, словно но степному ковылю покатилась вдаль едва заметная волна.
На вокзале мы крепенько воткнулись с нашим планом. Все пошло наперекосяк, и самое опасное - образовался катастрофический перерасход сил. Мы не учли, оказывается, многого. По правде говоря, не учел я. Это я полагал, что приобретение билета можно поручить носильщику. Мое мнение принималось без возражения и проверки. Бесчемоданные пассажиры не интересуют носильщиков, больным же они помогают только добраться до медпункта. Будучи здоровым, я не подозревал, каким роковым может оказаться для меня вокзальный медпункт. Опасение, что я попаду в гуманное это заведение, чуть не отняло у нас остатки сил. Вдруг кто-нибудь заметит, что ты больной. Больным полагается лежать, а не раскатывать в поездах. Хорошо еще - на вокзалах люди не успевают приглядываться друг к другу. Хоть у меня и были документы, что я выписан из больницы, но в них значилось подчеркнутое: "постельный режим". Прибавить сил? Нет! Убрать хоть бы бледность? Нет! Что же делать... Подталкивание, думай, дескать, сам! Если. Что, если я буду излучать алкогольный запашок? Да! Я тут же начал выдыхать и побрел к кассе, силы мне уже снимали с аналитических весов или, может, с молекулярных.
Выпивший человек - не больной, даже похвально, что он покидает город. Но на кассу, стояние в очереди затрат энергии не предусматривалось, на передвижение к вагону - в расчете на помощь носильщика - тоже. Перерасход. И на выдыхание, хоть и атомы, да ведь атомы по закону сохранения вещества не берутся из ничего.
В вагоне, пока соседи не усекли - не больной - выпивши, пошло в расход никак не меньше пятка атомов. Шучу сейчас, а тогда висела моя жизнь на паутинке. Хорошо еще, отказались от части плана - позвонить зятю и сказать, чтобы не беспокоились, что один врач пообещал мне облегчение и отвез к себе... тут вроде как сделать рычагом щелчок, помолчать, сказать: позвоню еще, и повесить трубку. С расчетом - получится впечатление: какой-то врач взял к себе... в больницу. Поскольку зять приходящий, он вполне мог передать это сообщение, усилив его убедительность. Ему же выходило облегчение - не возиться со мной завтра, не прошел и запасной вариант - подать телеграмму с ...анского вокзала. Иссякли силы.
Так мне и осталось непонятным, почему в больнице, в сотнях километров от озерца за гривкой, получить силы было легче, чем здесь, рядом. Мы погибали вместе со степью. Было ли сказано, придуманы ли позже, когда отшумела степь, два слова. Слово _запас_ и слово _тень_. Запас - в больнице, тень - здесь, на вокзале в ...анске. У нас иссякал запас из-за непредусмотренного перерасхода. Тень кончалась на половине подъема к гребню гривки. То, что надо достичь половины склона, я знал уже тогда, не придумал потом. Только и жили тем - к гривке!..
Сколько раз, еще совсем недавно, ходил я здесь через сортировочные пути к задворкам фабрики, задворками. Странное дело, где только не встречаются такие задворки с погибающим металлом! И на задах маленьких фабричек, колхозных мастерских, и у крупных заводов, городов. У каждых задворок есть своя заветная тропинка, которая ведет сквозь заваль маховиков, валов, гигантских шестерен, кучи стружек, в обход луж и ям с мазутом, сама выкованная из ржавого металла, но непременно растворяющаяся в природе, как только кончаются задворки. Обок мерзости мелькнет травинка, лист подорожника, чертополох, прорежутся полянкой аптечные ромашки, и уже ты входишь в осиновый перелесок, тропинка рассыпается веером - выбирай торфяную ли, глинистую ли... Кузнечики играют встречный марш.
Уберут состав с главного пути, тронусь напрямик... Убрали состав... Не вздремнуть ли на перронной лавочке. Лезет в глаза вывеска: медпункт. Двинулись. Шаг с перрона на шпалу, шаг через рельс, три шага по шпале шажки! Шаг через рельс - один путь позади. Шесть шагов: два по щебенке, два по убитой земле между полосами щебенки, два по щебенке. Снова - рельс. Кто считал, сколько путей на железнодорожных сортировочных узлах. Хорошо еще в ...анске они почти заброшены, грузовой поток с недавнего времени идет по новой ветке, на нас вряд ли обратят внимание. Говорю _на нас_, а если кто и смотрел тогда со стороны, как мы вместе, цепляясь друг за друга, вытаскивая, поддерживая и ободряя, преодолеваем пустыню сортировочных путей, он видел одного меня.
Удача, какая удача! - кончилась щебенка, шпалы лежат на земле, два шага по щебенке равняются восьми по земле! Здоровье - это когда не знаешь, что значит считать шаги.
Так тянут друг друга альпинисты в одной связке на стене с отрицательным уклоном. Доведется вам вскочить на рельс, балансируя руками, пробежаться по нему - вспомните меня и представьте, как я, мы отдыхаем несколько минут, чтобы перенести одну ногу через один рельс. Когда представите, знайте - это полный упадок сил. Представьте еще, что и сохранять вертикальное положение - усилие, видеть рельс - тоже. Ползти, возможно, было бы легче, но мы знаем, что поползем лишь после задворок, в осиновом перелеске по торфяной тропинке. И вот уже навязывается миражем торфяная тропинка. А мы еще стоим над очередным рельсом. Преодолеть мираж требуется усилие. Плакать? - напрасный расход сил. Мы теряем сознание по очереди, но не даем упасть друг другу, словно подталкиваем готовый остановиться маятник. Торфяная тропинка в перелеске. Она мнится желанным берегом, и невозможно признаться себе, что это только промежуточный этап.
