Вячеслав Подкольский - За чужим делом
— Барышня, утюги-то готовы!
— А? Что такое? — испуганно повернулась к ней Вера Васильевна.
— Утюги, говорю, готовы! — повторила горничная.
— Катя, скажите мне, почему вы всегда такая весёлая? — задала, вдруг, ей вопрос Вера Васильевна.
— А как же, барышня? Смеясь-то ведь легче жить! — ещё веселее ответила девушка. — Сурьёзному человеку на всё обидно: он и на солнышко красное сердится, и человек ему всякий мешает… Уж какая ему жизнь?! Вы давайте-ка мне платье-то, я вам его разглажу: мне сейчас нечего делать-то, всё справила!..
— Спасибо вам, я и сама могу!.. — сконфузилась пред этой искренней добротой Вера Васильевна.
— Вы не бойтесь, я аккуратно, не испорчу.
Катя взяла барышнино платье и вышла из детской.
«Что же это такое со мною делается? — простонала Вера Васильевна. — Откуда у меня эта злоба и ненависть к людям? Больна, что ли, я? Нет, это так продолжаться не может. Я давно уже чувствую в себе прилив этой злобы, но того, что сегодня, со мной никогда ещё не было… Господи, прости меня, смягчи моё сердце!»
Вера Васильевна подошла к иконе, перед которой теплилась лампадка, и, встав на колени, начала молиться.
Молилась она горячо и долго. В тишине детской слышался её страстный шёпот: «Господи, помоги мне забыть о себе! Дай мне силы донести до конца данный мне Тобою крест! Наполни душу мою верой в Тебя, и да будет исполнение Твоих заповедей целью моей жизни!»
Заслышав в коридоре шаги, Вера Васильевна поспешно поднялась с пола, отёрла слёзы и умилённо улыбнулась вошедшей Кате.
— В лучшем виде разгладила, барышня! Ну, уж и платьице у вас — прелесть! Материя такая добротная! — искренно восторгалась девушка, осторожно раскладывая на постели выглаженное платье.
— Это благодаря тому, что вы так хорошо его выгладили, Катя! Спасибо большое вам! — поблагодарила Вера Васильевна.
— Эх, запамятовала! — добавила Катя. — Барыня-то велела барышень разбудить, уж половина одиннадцатого, пока оденутся, пока что…
— Хорошо, я разбужу сейчас, — сказала Вера Васильевна и с этими словами подошла к кроватям и ласково сказала. — Вставайте, детки, вставайте, — пора собираться к заутрене!
Наташа, двенадцати, и Маня, десяти лет, даже и во сне страстно ждавшие этого момента, живо вскочили с постелей и стали умываться и одеваться. Восторгу их от новых платьев, сшитых Верой Васильевной, не было границ. Девочки восхищались, смеялись и наперебой старались выказать свою благодарность виновнице этой радости, прыгая вокруг Веры Васильевны и ежеминутно целуя её. Заметив входившую мать, Наташа воскликнула в восхищении:
— Мама! Мама! Какие чудесные платья!
— Мамочка, пускай будет так, — перебила её Маня, — Вера Васильевна всегда, всегда у нас будет жить, а когда я вырасту большая и выйду замуж, я возьму её к себе!
Анна Игнатьевна с умилением любовалась на своих нарядных девочек, одобрительно покачивая головой по адресу Веры Васильевны. Та стояла, кротко улыбаясь, и про себя молилась: «Господи, помоги мне без зависти видеть счастье других!»
— Вы, душенька, ещё не одеты? — обратилась к ней Анна Игнатьевна. — Так поскорее, ведь вы с нами поедете… Наденьте что-нибудь светленькое…
— Я сейчас, мне недолго, — ответила Вера Васильевна.
— А мы пока пойдём папе покажемся! — заявили девочки и выпорхнули из детской.
Оставшись одна, Вера Васильевна спешно умылась и размочила завитые волосы. Потом, подойдя к зеркалу, она совершенно гладко причесала их, заплела в довольно густую косу, которую заколола на голове шпильками. В зеркале, благодаря отсутствию нелепой причёски и ласковому взгляду, отразилось новое для Веры Васильевны лицо. Она улыбнулась самой себе и, быстро надев платье, вышла в переднюю.
Там уже Катя подавала барышням шубки.
— Мы-то уж готовы! — весело закричала Маня. — За папой дело: он какой-то орден никак не может найти, и мама ему помогает искать…
— А у вас новая причёска? — сразу заметила старшая, Наташа. — Как она к вам идёт! Вы с ней гораздо красивее!
Наконец, в передней появились и сами супруги Корецкие. Дмитрий Константинович, согнутый, худой брюнет с нависшими бровями, продолжал ещё по дороге заканчивать свой туалет, оправляя рукою жавший шею вышитый золотом воротник мундира. Анна Игнатьевна уже приняла приличную случаю торжественную мину и, важно закутавшись в ротонду, отдала последнее приказание горничной:
— Сказать Анисье, чтобы пасху без меня вынимать из формы не смела!
Спускаясь сзади всех по лестнице, Вера Васильевна подумала: «И их интересы в сущности нисколько не важнее моих!»
Швейцар, с почтительным поклоном распахнув двери, усадил всех в карету. Когда лошади тронулись, вдали раздался первый могучий удар колокола с Исаакия, а за ним, силясь и подражая ему, загудели сотни других колоколов. Анна Игнатьевна перекрестилась и прошептала свою любимую пасхальную молитву: «Днесь всякая тварь веселится и радуется!»
1903
