Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 37. Произведения 1906–1910 гг. О присоединении Боснии и Герцеговины к Австрии
– В нас больше телесности, чем нужно, если зло происходит от телесности, и слишком много духовности, если зло происходит от духовности, – сказал он.– Так, например, в настоящую минуту тысячи безумцев в шляпах убивают тысячи других животных в чалмах или убиваемы ими, и так это ведется с незапамятных времен по всей земле.
– Из-за чего же ссорятся маленькие животные?
– Из-за какого-нибудь маленького кусочка грязи, величиной в вашу пятку, – отвечал философ. – И ни одному из людей, которые режут друг друга, нет ни малейшего дела до этого кусочка грязи. Вопрос для них только в том, будет ли этот кусочек принадлежать тому, кого называют султаном, или тому, кого называют кесарем, хотя ни тот, ни другой никогда не видал этого кусочка земли. Из тех же животных, которые режут друг друга, почти никто не видал животного, ради которого они режутся.
– Несчастные! – вскрикнул сириец. – Можно ли представить себе такое безумное бешенство! Право, мне хочется сделать три шага и раздавить весь муравейник этих смешных убийц.
– Не трудитесь делать это, – отвечали ему. – Они сами заботятся об этом. Впрочем, и не их надо наказывать, а тех варваров, которые, сидя в своих дворцах, предписывают убийства людей и велят торжественно благодарить за это бога.
Вольтер.Признание Австрией босняков и герцеговинцев своими подданными, кроме дипломатических осложнений среди держав, вызвало еще и среди славянских народов сильное волнение, дошедшее в сербском и черногорском народе даже до желания воевать, то есть посредством самых преступных для человека поступков: убийства своих и чужих людей, противодействовать неправильному, по их мнению, вредному и опасному для них поступку австрийского правительства.
Понятно, что старый, с извращенными понятиями человек, называемый австрийским императором, вместе с десятками таких же, как он, людей, с столь же извращенными понятиями, может, находя в этом свою выгоду и подчиняясь древнему суеверию о том, что одни люди, именно они, называющие себя правительством, имеют право и даже обязаны распоряжаться судьбами миллионов, могут, считая это очень хорошим и полезным, признать несколько сот тысяч людей, не имеющих с ними ничего общего, своими подданными и поддерживать это свое решение угрозами убийства всех тех, кто не признает этого решения. Всё это вполне понятно. Но непонятно то, чтобы те сотни тысяч босняков и герцеговинцев и миллионы сербов и черногорцев, возмущенных этим присоединением, не нашли бы никакого иного способа отозваться на это грубое насилие, как только одно из двух: или боснякам и герцеговинцам покориться решению австрийского правительства и признать себя рабами чуждых им людей, или противодействовать этому насильственному против себя поступку тем самым преступным и насильственным поступком, который употребляется против них, то есть насилием и убийством.
Можно понять то, что люди, составляющие большие разбойничьи гнезда, так запутаны, развращены, что, делая свои дурные дела для своих мелких, личных, тщеславных и корыстных целей, они могут быть так ослеплены, чтобы считать свою преступную деятельность исполнением своей обязанности, и потому, толкуя о компенсациях, конференциях и т. п., не чувствовать своей преступности и даже для достижения своей цели желать убийства ближних, войны, к которой они всегда готовятся. Но трудно уже понять в наше время, для чего те простые рабочие люди, которые составляют народ и дают своими трудами возможность жизни тем, кто ими распоряжается, будь это босняки, герцеговинцы, сербы, черногорцы, немцы, русские, поляки, индусы, англичане, французы, – трудно понять, для чего эти люди, тяготящиеся своим рабством, стремящиеся повсюду к освобождению, могут или спокойно переносить свое ничем не оправдываемое и необъяснимое рабство, или для освобождения от него прибегать к тому самому средству, которое было причиною и теперь составляет главную причину их порабощения: к насилию, к войне, к убийству.
III
Когда изучаешь не поверхностно, но основательно различные деятельности человеческие, то нельзя не подумать, сколько тратится жизней для продолжения на земле царства зла, и как этому злу содействует больше всего существование государств и вследствие этого учреждение правительств.
Удивление и чувство печали увеличиваются еще при мысли о том, что всё это не нужно, что всё это зло, принимаемое так благодушно огромным большинством людей, происходит только от их глупости, только оттого, что они позволяют относительно малому числу людей, искусных и развращенных, властвовать над собой.
Патрис Ларрок.Если мог быть когда-нибудь нужен патриотизм, что он теперь? Что он для людей больших государств, положим, для меня в России?
Патриотизм для всякого члена большого государства, для меня, русского, это то, чтобы быть не только не в любви с тысячами, миллионами людей, поляков, финнов, евреев, разных кавказцев, а быть предметом ненависти людей, которым я не делал никакого зла и с которыми не имел никаких сношений. Для маленьких же, порабощенных народностей это еще хуже: это в духовном отношении причина оправдываемой ненависти к людям совершенно чуждым, и в области материальной причина целого ряда угнетений, лишений, страданий. И это-то отсталое, грубое и нравственно и материально зловреднейшее чувство проповедуется и внушается всеми средствами внушения теми, кому это выгодно, и наивно и глупо принимается как добродетель и благо теми, кому оно явно вредно.
Ведь хорошо было говорить об аннексиях, компенсациях, конференциях и угрожать войнами 500, 100, даже 50 лет тому назад. Хорошо было в те времена перекидывать одуренные, обманутые народы, как продажных рабов, от одних хозяев к другим, от турок к русским, от русских к немцам и т. д. Хорошо было в те времена, под влиянием патриотически воинственного гипноза, ввергать сотни, тысячи, десятки, сотни тысяч людей в бессмысленное, озверяющее людей смертоубийство, как это хотят делать теперь одурманенные гипнозом некоторые части сербского народа. Но ведь время не стоит, не стоит и материальное и, главное, духовное развитие людей. Ведь подвиги храбрых Кара-Георгиевичей, которыми так гордятся сербы, имели смысл сотни и сотни лет тому назад. Теперь же такие подвиги не только не нужны, но вредны и даже были бы смешны, если бы не были так ужасно зловредны.
И потеряли эти подвиги свое значение не оттого только, что вместо прежних мечей и лат есть теперь пулеметы, браунинги, всякого рода пароходы, аэропланы, железные дороги, телеграфы, печать, вследствие которых тотчас же известно всему миру то, что делается в каждом конце его; не оттого только потеряли значение патриотизм и воинственная храбрость и получили значение совсем другие свойства людей, что изменились материальные условия жизни, а потеряли они значение и требуется совсем другое оттого, что изменилось всё духовное состояние человечества. В наше время народам, над которыми совершается грубое насилие, как то, которое совершается теперь над славянскими народами, нужен не счет штыков и батарей и не заискивание у жалких, несчастных, заблудших, одуренных своим мнимым величием людей, как разные Габсбурги, Романовы, Эдуарды, султаны с их дипломатами, министрами, генералами и войсками, а нужно совсем другое. Нужно сознание людьми своего человеческого, равного для всех людей достоинства, не допускающего ни распоряжения одних людей жизнями других людей, ни подчинения этих людей другим каким бы то ни было людям. Сознание же это возможно только для тех людей, которые знают свое назначение в жизни и следуют тому руководству поведения, которое вытекает из этого познания. Знают же свое назначение в жизни и следуют вытекающему из него руководству поведения только те люди, у которых есть религия.
IV
Я живу, живу нынче еще; завтра очень может быть, что меня не будет, что я навсегда уйду, откуда пришел. Пока я живу, я знаю, что, если я в любви с людьми, мне хорошо, спокойно, радостно, и потому, пока я живу, я хочу любить и быть любимым. И вдруг приходят люди и говорят: пойдем с нами обирать, казнить, убивать, воевать, тебе будет от этого лучше, если не тебе, то государству. Что такое? Какое государство? Что вы говорите? – ответит всякий не ошалевший, разумный человек. – Оставьте меня в покое. Не говорите таких глупостей и гадостей.
Для непробудившегося человека государственная власть – это некоторые священные учреждения, составляющие органы живого тела, необходимое условие жизни людей. Для пробудившегося же к религиозному пониманию жизни человека то, что называется государственной властью, это только люди, приписывающие себе какое-то фантастическое значение, не имеющее никакого разумного оправдания и посредством насилия приводящие свои желания в исполнение. Для пробудившегося человека это заблудшие и большей частью подкупленные люди, насилующие других людей, точно такие же люди, как и те разбойники, которые схватывают людей на дорогах и насилуют их. Древность этого насилия, размеры насилия, организация его – не может изменить сущности дела. Для пробудившегося человека нет того, что называется государством; и потому нет оправдания всем совершенным во имя государства насилиям, – невозможно участие в них. Насилие государственное уничтожится не внешними средствами, а только сознанием пробудившихся к истине людей.
