Николай Каронин-Петропавловский - Несколько кольев
Но обидно для Тимоѳея было слово — «бездомный», ибо подъ этимъ словомъ разумѣется и непутевая голова, и голый бѣднякъ, и нищій, и воръ. Ни къ одному изъ этихъ классовъ Тимоѳей не желалъ причислить себя, да и на самомъ дѣлѣ не принадлежалъ къ бездомовнымъ людямъ. Правда, особенной страсти городить у него не было, но домъ онъ имѣлъ; при новенькой и чистенькой избѣ подстроены были сѣни и чуланъ — пока больше ничего. Двора въ настоящемъ смыслѣ ему не удалось поставить. То пространство, которое принадлежало къ его усадьбѣ, загородили съ двухъ сторонъ сосѣди, такъ что это пространство походило нѣсколько на дворъ, но за то третья сторона, выходящая на улицу, не была ничѣмъ заставлена. Круглое лѣто у Тимоѳея на дворѣ росла трава, ради которой весь деревенскій скотъ ежедневно по вечерамъ навѣдывался къ нему, но Тимоѳей никогда не обращалъ вниманія на коровъ, лошадей, свиней и овецъ, когда онѣ паслись на его усадьбѣ, и не сгонялъ ихъ, можетъ быть, потому, что своихъ животныхъ у него еще не было. Кромѣ травы, посрединѣ двора у него зіяла яма, которую онъ выкопалъ въ тревожныя минуты, думая, что современемъ она будетъ погребомъ. Потомъ, въ углу, подлѣ чулана, стояла какая-то невыразимая постройка, вродѣ шалаша, покрытая соломой и мочаломъ. Таково было хозяйство Тимоѳея.
Это, впрочемъ, въ лѣтній сезонъ. Съ конца осени видъ Тимоѳеевой усадьбы рѣзко измѣнялся: дворъ и домъ доверху занесены снѣгомъ, кругомъ — горы сугробовъ, и всякая жизнь, прекратилась, потому что хозяевъ здѣсь больше не было. Тимоѳей съ женой съ конца осени существовали гдѣ-нибудь въ другомъ домѣ, у кого-нибудь изъ сосѣдей, покидая свое пустое хозяйство. Вся забота Тимоѳея, въ продолженіе зимы, состояла въ томъ, что онъ отъ времени до времени подходилъ къ лѣтнему своему мѣстопребыванію и смотрѣлъ, до самаго-ли верха занесенъ домъ его, или еще его видать.
Происходила такая перекочевка вотъ какъ.
Къ концу лѣта Тимоѳей съ женой устраивали обыкновенно заборъ, съ воротами и калиткой. Хворостъ и жерди доставались какъ-нибудь, случайно, между дѣломъ. Встрѣтится сторожъ изъ казеннаго лѣса, разговорится о томъ, о семъ, а, между прочимъ, и о томъ, какъ бы хорошо было теперь достать гдѣ-нибудь папушку табаку; на это Тимоѳей отвѣчаетъ, что папушку — это возможно, но и онъ съ своей стороны очень желалъ бы, чтобы у него были жердочки и хоть полвоза, хворосту.
— Ну, такъ ты навѣдайся въ лѣсъ ночкомъ, — говорить дипломатически сторожъ.
— О какую пору?
— Когда хошь, только чтобы папушка была представлена. Да ты смотри, идолъ, не попадись!
— Вона! Чай, я не маленькій!
Такимъ образомъ, черезъ нѣсколько дней у Тимоѳея на дворѣ лежалъ возъ хвороста и нѣсколько жердей, которыя, по его разсказамъ, онъ очень сходно купилъ, что и дѣйствительно было справедливо. Досталъ онъ ихъ случайно, безъ труда, но откажи ему лѣсной сторожъ — онъ и не подумалъ бы печалиться. Въ другой разъ сосновыя жерди достались ему иначе. Шелъ онъ однажды раннимъ утромъ мимо постоялаго двора, стоящаго на пустоши, далеко отъ деревни, и видитъ — лежатъ прямо на дорогѣ штукъ семь сосновыхъ слегъ. «Ишь вѣдь, дуракъ, бросилъ гнить на дождѣ… чѣмъ бы въ пользу употребить дерево, а онъ кинулъ ихъ въ канаву!» — разсуждалъ Тимоѳей, подобралъ валявшіяся слеги, взвалилъ на плечо и пошелъ. Еслибы этихъ слегъ случайно не увидалъ онъ, то, навѣрное, и не подумалъ бы о своемъ заборѣ, потому что до сихъ поръ съ смутнымъ страхомъ сторонился отъ того мучительнаго и оподляющаго процесса, путемъ котораго въ деревнѣ созидается самое дрянное хозяйство.
Получивъ случайно хворостъ и жерди. Тимоѳей при помощи жены отгораживался отъ улицы, заплеталъ плетень и воздвигалъ ворота, самъ увлекаясь своимъ твореніемъ. Воткнувъ послѣдній колъ въ землю, онъ отходилъ въ сторону и оттуда смотрѣлъ, любуясь великолѣпнымъ заборомъ. «Вотъ такъ заборъ! Знатный!» — говорилъ онъ женѣ съ гордостью настоящаго хозяина. Но это восхищеніе продолжалось всего дня два, три. Далѣе, онъ забывалъ.
Приходила осень. Наступали морозы. Тимоѳей и жена очень зябли. Кое-какъ собранныя за лѣто дрова выходили. Топить печку и варить картошку нельзя. Наконецъ, когда послѣдняя охапка осиннику сгорала въ холодной печкѣ, Тимоѳей впадалъ въ уныніе. На печкѣ, гдѣ онъ съ женой спалъ, климатъ пеоеходилъ постепенно отъ жаркаго къ умѣренному, отъ умѣреннаго къ холодному. Въ избѣ наступалъ ледовитмй періодъ. Чистая смерть! Тимоѳей первый день терпѣлъ; онъ и жена накрывались шубой, стараясь думать обо всемъ, только не о дровахъ. Проспавъ кое-какъ ночь въ стужѣ, на другой день чуть свѣтъ Тимоѳей отрубалъ аршина полтора великолѣпнаго забора, а жена топила печку, пекла хлѣбъ и варила картошку. Въ слѣдующій день онъ еще отрубалъ аршина полтора забора, и въ какую-нибудь недѣлю загородь пропадала: оставались одни ворота со столбиками. Но, не видя никакого смысла въ воротахъ послѣ всего случившагося, онъ кололъ и ихъ на дрова. Послѣ этого въ домѣ окончательно на цѣлую зиму наступалъ ледовитый періодъ, и обитатели его перекочевывали къ кому-нибудь изъ сосѣдей, гдѣ за умѣренную плату имъ отводили уголъ. «Вотъ тутъ», — говорили имъ хозяева, отмѣривая строго опредѣленныя границы, за которыя до слѣдующей весны они и не переступали.
И надо сказать, что подобныхъ жителей въ деревнѣ было много. Все это изъ-за однихъ дровъ. Сколько людей погибло въ этой мѣстности изъ-за дровъ! Когда только наступала зима, съ десятокъ семействъ каждогодно трогалось съ мѣста, подобно птицамъ, и всѣ отыскивали теплыя мѣста, понимая это слово въ буквальномъ смыслѣ. Одни шли въ городъ, гдѣ нанимались въ кучера или дѣлались водовозами, другіе разсѣевались по окрестностямъ, нанимая углы, гдѣ и сидѣли всю зиму, какъ куры. Женщины по большей части нанимались въ кухарки, поступали къ прачкамъ, кто куда могъ. Но какъ проводили зиму тѣ, на плечахъ которыхъ сидѣли ребята, трудно и сказать что-нибудь опредѣленное.
Что касается Тимоѳея и жены его, нельзя сказать, чтобы они чувствовали неловкость своего положенія. Также, какъ и лѣто, они проводили беззаботно и зиму. И понятно. Дѣтей они не имѣли, домашняго скота тоже, а единственное ихъ животное — огромный котъ съ облупившеюся шкурой, на зиму куда-то самъ уходилъ, добывая пропитаніе своими средствами. Но кромѣ того, что заботиться имъ было не о комъ, оба были здоровы, молоды, выносливы и легкомысленны въ душѣ. Что имъ попадалось подъ руки, то и ладно. Отсутствіемъ настоящаго хозяйства Тимоѳей не только не тяготился, но иногда радъ былъ своей бездомовности. Деревенская жизнь еще не вовлекла его въ тотъ кругъ оподленія и страданія, изъ котораго люди идутъ совсѣмъ какъ изъ омута или появляются на свѣтъ Божій поломанными, разбитыми и одураченными. Тимоѳей какъ-то инстинктивно увертывался отъ этого круга, избѣгая чисто-зоологическимъ чутьемъ поставленной жизнью западни.
Потому что всякое улучшеніе быта въ этой деревнѣ сопряжено съ такимъ мучительствомъ, что самые сильные жители неминуемо оканчиваютъ отчаяніемъ; каждая мелочь, нестоющая понюха табаку, достается мужику послѣ ряда страданій. Одинъ погибъ изъ-за дровъ (озябъ и убѣжалъ изъ дому), другой — изъ-за полушубка (занялъ семь рублей, не отдалъ и поступилъ въ работу), третій кончилъ жизнь вслѣдствіе покупки телушки, которая въ продолженіе зимы, вмѣстѣ съ сѣномъ, съѣла, между прочимъ, своего хозяина.
Изъ этого положенія два выхода: если житель во что бы то ни стало желаетъ улучшить свою жизнь, то не долженъ гнушаться кулачества и другихъ видовъ негодяйства, или долженъ бросить все и жить какъ Богъ пошлетъ. Послѣдняго исхода и придерживался Тимоѳей, чувствуя безсознательное отвращеніе къ подлости, не согласовавшейся съ его молодою искренностью.
Дѣло въ томъ, что Тимоѳей съ женой не были полными собственниками дома и огорода. У Тимоѳея еще жива мать; она безотлучно живетъ въ городѣ въ нянькахъ; ей-то и принадлежитъ право собственности на домъ. Не нуждаясь въ немъ сама, она отдала его двумъ своимъ сыновьямъ, Тимоѳею и Петру, который служитъ въ солдатахъ, т.-е. чтобы одна половина избы и половина усадьбы принадлежала Тимоѳею, а другая половина — Петру. Напрасно Тимоѳей пытался убѣдить старуху, чтобы она отдала домъ ему одному, въ виду того, что братъ все равно пользоваться имъ не въ состояніи, а для него, Тимоѳея, очень важно было знать, что братъ его, по возвращеніи со службы, не вломится къ нему съ оружіемъ въ рукахъ и не выгонитъ его на улицу. Онъ убѣждалъ ее, что и для солдата лучше, если она дастъ ему на обзаведеніе деньжонокъ, которыя у нея есть, чѣмъ награждать его полъ-избой безъ всякаго смысла. Что же онъ сдѣлаетъ съ полъ-избой? Никакой радости для него нѣтъ въ такимъ домѣ. Иногда Тимоѳей убѣждалъ старуху честью, иногда угрозами, но старуху нельзя было ничѣмъ прошибить. Огородомъ, гдѣ жена Тимоѳея сажала картошку, также послѣдній пользовался временно, каждогодно готовясь къ тому, что общество отниметъ его у него, потому что на огородъ предъявляли права, кромѣ Тимоѳея, еще человѣкъ пять. Это была одна изъ тѣхъ деревенскихъ путаницъ, которыя никакъ нельзя было разрѣшить и которыя только раздражали своею нелѣпостью.
