Василий Брусянин - Рыжаковский пустырь
Наконец наступило время, когда прокурор запретил своему сыну играть с детьми кладбищенского священника, и после этого Женя Савичев принял на себя роль сыщика с именем Нат Пинкертон, а сын капитана, Лёша Снегирёв, сделался главным жандармом и присвоил себе фамилию начальника местного жандармского управления, ротмистра Кожемяки.
После революции дети стали играть в экспроприаторов, делали набеги на ближайшие фруктовые сады и даже на рыночных торговок. И опять Савичев и Снегирёв командовали карательными отрядами.
Наконец, придвинулась к нашему городу мрачная полоса смертных казней. Изловили на большой дороге у города настоящих экспроприаторов, быстро осудили их на военном суде и повесили. А за этими экспроприаторами изловили ещё каких-то людей, ограбивших купца Вахрамеева среди белого дня. И их изловили, быстро осудили и тоже повесили. Попались с бомбами какие-то барышни и студент или учитель в отставке, так и не определили в точности. И их тоже всех перевешали. Попались с какими-то книжками и с револьверами реалисты и гимназисты, и по городу долго ходили слухи, что и их всех перевешают. Но слухи эти не подтвердились, хотя гимназисты и реалисты до сих пор ещё томятся в тюрьме.
Повисли смертной угрозой над нашим городом казни живых людей, и дети на Рыжаковском пустыре стали играть в смертные казни.
* * *Дети, — маленькие люди, будущие люди, — жили, подражая взрослым. Жадно прислушивались к стройным, красивым аккордам жизни и подражали красивому и стройному. Невольно внимали диссонансам жизни, и зарождающаяся гармония в их душах расстраивалась… И подражали дети взрослым, как подражает голосу человека эхо в горах и лесной поляне, на глади речной. Целые годы взрослые люди говорили и писали о том, как вешают живых людей. И вот они — маленькие, будущие люди, — надумали повесить своего товарища игр — кучерова сына, Кузьку Свищова. И повесили его на старой берёзе, на Рыжаковском пустыре, где когда-то, по своей воле, повесился купеческий сын Павел Рыжаков.
Эту игру выдумали прокурорский сын Женя и сын капитана Лёша. Вначале слишком часто и много в доме прокурора Савичева говорилось о смертных казнях. Приходят к прокурору друзья его, дамы и кавалеры, и за винтом или за ужином говорили о смертных казнях. Говорили и о других интересных вещах: об артистах, о скачках, об авиации, о том, кому дали новый орден и кого повысили в чине, а главное, — говорили о смертных казнях. Там, в суде и в тюрьме, творят смертные казни, а на журфиксах говорят о сотворённом и точно не знают, как заставить себя, чтобы не говорить о них, чтобы забыть о них. И больше других говорят прокурор Савичев и капитан Снегирёв. А иногда оба они в споре с теми, кому казни кажутся не достигающими цели, кричат:
— Всех… всех преступников надо перевешать!.. Надо очистить жизнь от плевелов!..
И слышалась в этом крике какая-то непонятная жажда крови и смерти.
И Женя подслушал, как однажды папа и капитан Снегирёв рассказывали гостям, никогда не видавшим смертных казней, о том, что они чувствовали, и как держали себя осуждённые студенты и барышня. А дня через два, когда Лёша и Женя сошлись на Рыжаковском пустыре, сын прокурора начал хвастаться тем, что он слышал:
— Повели их из тюрьмы ранним утром, привели на задний двор тюрьмы. А там уже и палач готов. Стоит у столбов с перекладинами и ждёт… Прочитали бумагу, какую и надо прочитать. Священник хотел исповедовать преступников, а они помотали головами да и посмеялись над священником… Потом набросили на них саваны чёрные-чёрные да и хвать верёвкой за горло. Повесили безбожников, поболтались они на виселице, а потом их в простые гробы да и в поле… На кладбище таких не хоронят…
Так рассказывал прокурорский сын о том, что он слышал.
По лицу Лёши Снегирёва бродили тени неудовольствия и нетерпения, пока он слушал рассказ товарища. Несколько раз он покушался прервать речь Жени и хотел вставить своё слово, сказать, что он давно уже слышал обо всём этом, что он, если захочет, может рассказать и ещё более занимательное и страшное.
— Ну, об этом я слышал, — наконец с нетерпением выкрикнул он. — Эка невидаль какая!.. Папа рассказывал мне об этом… А вот я знаю ещё историю… Повесили одного цыгана, а он наговор знал… Его повесили, а верёвка-то хвать и оборвалась… Другую верёвку принесли, сделали петлю и опять повесили, а верёвка снова оборвалась… Тут рассердился палач, взял, сложил верёвку вдвое да на двойной петле и повесил… Куда там и заговор цыганский полетел: висит цыган на верёвке да и крутится, а язык высунул на поларшина…
— Языка видно не бывает, — заметил присутствовавший при рассказе Кузька Свищов.
— Чего ты знаешь… сопляк!.. — оборвал кучерова сына сын капитана.
— Конешно, не видно, — в один голос заявили оба Холодильниковы. — Как же ты увидишь язык, коли на повешенного надевают саван, вроде как бы мешок?..
В группе детей завязался спор о том, можно видеть или нет язык преступника, когда его повесят.
Поздно вечером, когда дети после игры в футбол расходились по домам, сын капитана Снегирёва выкрикнул:
— Надо и нам повесить Сашку Пузанова… Уж больно он форсит со своим кастетом…
Сашка Пузанов — сын мещанки-калачницы из слободки. Среди уличных ребят он слывёт под кличкой «Разбойник», так как отчаянно дерётся палками и бросается камнями. А когда в прошлом году его дядя подарил Сашке медный кастет, — «Разбойник» стал неукротим. И это смертоносное орудие внушало страх всем дневным обитателям Рыжаковского пустыря.
— Поймаем Сашку, навалимся на него все разом да и отнимем кастет, — посоветовал один из Холодильниковых.
— А потом и повесим… Пусть поболтается на берёзе…
— И язык высунет…
* * *Как-то само собою это случилось, странно-неожиданно, почти случайно, шутя… И когда Савичев, Снегирёв и Холодильниковы вешали Кузьку Свищова, все смеялись. И сам Кузька смеялся и шутил.
Провинился Кузька только перед одним прокурорским сыном, а вешали его все. Это было утром на прокурорском дворе. У Жени есть настоящий прекрасный лук и колчан и стрелы. Задумали Женя и Кузька поохотиться на голубей, которых так много бывает у них во дворе, особенно по утрам. Вынет Женя из колчана стрелу, приставит расщеплённый конец её к тетиве, натянет струну и пустит стрелу в голубя. Кузька должен был исполнять роль сеттера Нептуна. Стоял рыжеволосый мальчуган около своего господина и выжидал полёта стрелы. Много стрел выпустил Женя, но ни в одного голубя не попал. А тут подвернулся настоящий Нептун, любимая собака прокурора, и Женя всадил в бок сеттера свою быстролётную стрелу с металлическим наконечником. Неострый был наконечник стрелы, и не до крови стрела ранила бок собаки, но всё же Нептун со страшным визгом бросился на кухню, а потом и в комнаты. Из комнат выбежал собравшийся на службу сам прокурор.
— Что такое тут?.. Почему Нептун визжит? — заволновался прокурор.
— Не знаю, папочка… Вдруг почему-то завизжал да и побежал, — смущённо отвечал Женя.
— Ты его ударил?.. Сознайся, поганец!.. — со злобой в голосе выкрикивал прокурор и спешными шагами приближался к сыну.
— Ей-Богу, папочка, я не трогал…
— Врёшь… Поди сюда… Поди и ты, Кузька…
Кузька оказался плохим товарищем и при виде злобных глаз прокурора, обращённых к нему, и чувствуя боль в руке, сжатой прокурорскими пальцами, рассказал всё, как было.
Прокурор отобрал у сына колчан и лук и увёл провинившегося Женю в комнаты, где он и был поставлен в угол часа на полтора.
Когда после обеда Женя появился во дворе, он прежде всего отдул Кузьку. Бил кулаками кучерова сына прокурорский сын и в грудь, и по спине, и по голове. Наконец, размахнулся и ударил Кузьку по лицу так, что из его носа брызнула кровь.
Зная, что после каждого недоразумения с хозяйским сыном Кузьке попадёт ещё и от его отца, потерпевший удрал за каретник и здесь в одиночестве долго плакал и размазывал по лицу собственную кровь.
Часов в шесть вечера Женя Савичев и Лёша Снегирёв встретились на улице.
— Пойдём, — сказал Женя. — Я тебе что-то скажу…
Они преодолели изгородь Рыжаковского пустыря и остановились у канавы.
— Сходи за Холодильниковыми и за Страннолюбскими… Будем сегодня вешать Кузьку… Он — фискал!..
И Женя рассказал всю историю с поранением Нептуна.
— Конечно, повесим… Вот фискал проклятый!..
И Снегирёв побежал сзывать товарищей.
Ничего не подозревавший и забывший о своих дневных обидах, Кузька пришёл на пустырь после ужина на кухне.
Оба Холодильниковы, Савичев и Снегирёв играли в футбол и как только завидели «преступника», точно их передёрнула всех одна и та же невидимая сила: стали пересмеиваться да переглядываться. А когда Кузька вошёл в круг играющих, Снегирёв подбежал к нему сзади, обхватил его руками, крепко зажав грудь и руки провинившегося товарища.
