Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Как умирают русские солдаты
Когда рота перебѣжала черезъ мостъ, Чеченцы были отъ нея уже гораздо далѣе ружейнаго выстрѣла, но, не смотря на то, между нашими показался дымокъ, другой, третій, и вдругъ бѣглый огонь по всему фронту роты. Звукъ этой трескотни выстрѣловъ секундъ черезъ 50, къ общей радости толпы зрителей, долетѣлъ до насъ.
– Вотъ она! Ишь пошли! Пошли, пошли-и! На утекъ, – послышались7 въ толпѣ хохотъ и одобренія.
– Ежели-бы, то-есть, постепенно отрѣзать ихъ отъ горъ, не могли бы себѣ уходу имѣть, – сказалъ балагуръ въ синихъ штанахъ, обращавшій своимъ разговоромъ вниманіе всѣхъ зрителей.
Чеченцы, дѣйствительно, послѣ залпа поскакали шибче въ гору; только нѣсколько джигитовъ изъ удальства остались сзади и завязали перестрѣлку съ ротой. Особенно одинъ на бѣломъ конѣ въ черной черкескѣ джигитовалъ, казалось, шагахъ в 50-ти отъ нашихъ, такъ что досадно было глядѣть на него. Не смотря на безпрерывные выстрѣлы, онъ разъѣзжалъ шагомъ передъ ротой; и только изрѣдка около него показывался голубоватый дымокъ, долеталъ отрывчатый звукъ винтовочнаго выстрѣла. Сейчасъ послѣ выстрѣла онъ на нѣсколько скачковъ пускалъ свою лошадь и потомъ снова останавливался.
– Опять выпалилъ, подлецъ, – говорили около насъ.
– Вишь, сволочь, не боится. Такое слово знаетъ, – замѣчалъ говорунъ.
<– Задѣло, задѣло, братцы мои, – вдругъ послышались радостныя восклицанія: – ей Богу, задѣло однаго! Вотъ важно-то! Ай лихо! Хоть лошадей не отбили, да убили Чорта однаго. Что, дофарсился, братъ? – и т. д. Дѣйствительно> Между Чеченцами вдругъ стало замѣтно особенное движеніе, какъ будто они подбирали раненнаго, и впередъ ихъ побѣжала лошадь безъ сѣдока. Восторгъ толпы при этомъ видѣ дошелъ до послѣдних предѣловъ – смѣялись и хлопали въ ладоши. За послѣднимъ уступомъ Горцы совершенно скрылись изъ виду, и рота остановилась. —
– Ну-съ, спектакль конченъ, – сказалъ мнѣ мой знакомый, – пойдемте чай пить. —
– Эхъ, братцы, нашего-то, кажись, однаго задѣли, – сказалъ въ это время старый фурштатъ, изъ подъ руки смотрѣвшій на возвращавшуюся роту: – несутъ кого-то.
Мы рѣшили подождать возвращенія роты.
Ротный командиръ ѣхалъ впереди, за нимъ шли пѣсенники и играли одну изъ самыхъ веселыхъ, разлихихъ кавказскихъ пѣсенъ. – На лицахъ солдата и офицера я замѣтилъ особенное выраженіе сознанія собственнаго достоинства и гордости.
– Нѣтъ ли папиросы, господа? – сказалъ N, подъѣзжая къ намъ: – страхъ курить хочется.
– Ну что? – спросили мы его.
– Да чортъ бы ихъ побралъ съ ихъ лошадьми <паршивыми>, – отвѣчалъ онъ, закуривая папиросу: – Бондарчука ранили.
– Какого Бондарчука?
– Шорника, знаете, котораго я къ вамъ присылалъ сѣдло обдѣлывать.
– А, знаю, бѣлокурый.
– Какой славный солдатъ былъ. Вся рота имъ держалась.
– Развѣ тяжело раненъ?
– Вотъ-же, на вылетъ, – сказалъ онъ, указывая на животъ.
Въ это время за ротой показалась группа солдатъ, которые на носилкахъ несли раненнаго.
– Подержи-ка за конецъ, Филипычь, – сказалъ одинъ изъ нихъ: – пойду напьюсь.
Раненный тоже попросилъ воды. Носилки остановились. Изъ-за краевъ носилокъ виднѣлись только поднятыя колѣна и блѣдный лобъ изъ-подъ старенькой шапки.
Какія-то двѣ бабы, Богъ знаетъ отъ чего, вдругъ начали выть, и въ толпѣ послышались неясные звуки сожалѣнія, которые вмѣстѣ съ стонами раненнаго производили тяжелое, грустное впечатлѣніе.
– Вотъ она есть, жисть-то нашего брата, – сказалъ, пощелкивая языкомъ, краснорѣчивый солдатъ въ синихъ штанахъ.
Мы подошли взглянуть на раненнаго. Это былъ тотъ самый бѣловолосый солдатъ съ серьгой въ ухѣ, который спотыкнулся, догоняя роту. Онъ, казалось, похудѣлъ и постарѣлъ нѣсколькими годами, и въ выраженіи его глазъ и склада губъ было что-то новое, особенное. – Мысль о близости смерти уже успѣла проложить на этомъ простомъ лицѣ свои прекрасныя, спокойно-величественныя черты.
– Какъ ты себя чувствуешь? – спросили его.
– Плохо, ваше Благородіе, – сказалъ онъ, съ трудомъ поворачивая къ намъ отежелѣвшіе, но блестящіе зрачки.
– Богъ дастъ, поправишься.
– Все одно когда-нибудь умирать, – отвѣчалъ онъ, закрывая глаза.
Носилки тронулись; но умирающій хотѣлъ еще сказать что-то. Мы еще разъ подошли къ нему.
– Ваше Благородіе, – сказалъ онъ моему знакомому. – Я стремена купилъ, они у меня подъ наромъ лежатъ – вашихъ денегъ ничего не осталось. —
......................................................................................................................................................
На другое утро мы пришли въ госпиталь навѣдать раненнаго.8
– Гдѣ тутъ солдатъ 8-й роты? – спросили мы.
– Который, Ваше благородіе? – отвѣчалъ бѣлолицый исхудалый солдатъ съ подвязанной рукой, стоявшій у двери.
– Должно, того спрашиваютъ, что вчера съ тревоги принесли, – сказалъ слабый голосъ съ койки.
– Вынесли.
– Что, онъ говорилъ что-нибудь передъ смертью? – спро[сили мы?]9
– Никакъ нѣтъ, только дыхалъ тяжко, – отвѣчалъ голосъ съ койки, – онъ со мной рядомъ лежалъ, такъ дурно пахло, ваше благородіе, что бѣда.
......................................................................................................................................................
Велики судьбы Славянскаго народа! Не даромъ дана ему эта спокойная сила души, эта великая простота и безсознательность силы!…
Комментарии Н. М. Мендельсона
КАК УМИРАЮТ РУССКИЕ СОЛДАТЫ (ТРЕВОГА).
Автограф, под заглавием «Как умирают Русские солдаты», и неполная копия, под заглавием «Тревога», хранятся в Толстовском кабинете Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина среди материалов, относящихся к задуманному Толстым в Севастополе в 1854 г. и запрещенному властями журналу для солдат, – сначала под названием «Солдатский вестник», потом – «Военный листок».
В то же время Дневник Толстого говорит о работе над рассказом в 1858 г. Под 11 апреля читаем: «Писал с увлечением письмо офицера о тревоге».
Надо предполагать, что в 1858 г. Толстой вернулся к работе над рассказом, уже написанным им ранее, в 1854 г. Под тем же 11 апреля, немного выше приведенной записи, отмечено: «Разбирал бумаги и книги». Весьма вероятно, что среди разбиравшихся старых бумаг и книг оказался и написанный в Севастополе рассказ, и Толстой вновь принялся за работу над ним.
Некоторые особенности сохранившихся рукописей как будто подтверждают подобное предположение.
Рукописей рассказа сохранилось две.
1. (Папка XVI. 84. 6.) Автограф. 4 лл. синей почтовой бумаги большого формата с клеймом Bath. Пагинации нет. Полей тоже. Чернила черные. Почерк весьма тщательный. Несомненно беловой экземпляр, впоследствии подвергшийся довольно многочисленным исправлениям. Последние сделаны частью карандашом, частью чернилами, но более густыми и темными, чем чернила основного текста. Вероятно, с этой рукописи снимались копии переписчиком, и для него, в конце рассказа, где передается разговор раненого с офицерами, сделаны обозначения красных строк в виде букв н. с., обведенных кружком. Продольные края рукописи местами чуть-чуть оборваны, а лл. 3 и 4 в одном месте прожжены. Впрочем, ни то, ни другое не мешает чтению. На л. 1 две карандашных пометы рукой Толстого: в левом верхнем углу – «№ 2», под заглавием – «№ 4». Заглавие – «Как умирают Русские солдаты».
