Петр Суворов - На заволжских озерах
Проехав мост, машина свернула влево, и вскоре мы уже сидели на пристани, устроившись между якорными цепями и связками дубовой клёпки, вдыхая знакомые запахи смолы, рыбных бочек, рогожи, прислушиваясь к шуму машин и гудкам пароходов, грохоту лебёдок, крикам матросов и грузчиков.
* * *
В восемь часов к пристани бойко причалил пароходик, чуть не до самой трубы заваленный ящиками.
- Это и есть пароход "Колхозница"? Какой он маленький! Таких на Москве-реке сколько хочешь, - огорчился Митя. - Лучше бы на "Гражданине" ехать.
- Ничего, Митя, - ответил Михаил Алексеевич, - зато мы на "Колхознице" в Голошубиху приедем раньше. А вот когда обратно поедем, обязательно возьмём билеты на "Гражданина", а может быть, и сам "Тимирязев" тогда подойдёт.
Мы устроились на носу пароходика, в общей маленькой каюте, которая быстро наполнилась пассажирами. Пароход прогудел один, другой, третий раз и, отвалив от пристани, развернулся, побежал вниз по широкой Волге, мимо пароходов, пристаней и древних стен старого города.
От работы машины пароход ритмично подрагивал, тоненько звенели стеклянные подвески люстры, в каюту проникал запах тёплого машинного масла.
Солнце стало основательно припекать. Утомлённый дорогой и бессонной ночью, Михаил Алексеевич задремал, подперев рукой седеющую голову. Просыпаясь, он как-то виновато улыбался, старался подбодриться, но снова закрывал глаза, не в силах бороться со сном. Мне тоже хотелось спать, но я крепился. Неугомонный Митя и здесь не мог усидеть спокойно на месте: он проталкивался к двери, снова возвращался на место, вызывая неодобрительные взгляды соседей, приставал к Михаилу Алексеевичу с разговорами.
- Митя, не трогай отца, дай ему соснуть немного! Посиди спокойно на месте.
Но присмирел Митя ненадолго. Скоро он стал проситься на верхнюю палубу, где была капитанская рубка. Я и сам был не прочь выбраться из каюты и рассеять одолевавшую меня сонливость. Мы оставили заснувшего Михаила Алексеевича, а сами протискались между тесно сидящими пассажирами к выходу, перешагивая через узлы, корзины, тюки и чьи-то протянутые ноги.
По узенькой лестнице с крутыми железными ступеньками и с начищенными медными поручнями мы поднялись наверх. В рубке за штурвальным колесом стоял совсем молодой парень с комсомольским значком, а перед рубкой на белой скамеечке под парусиновым тентом сидел подтянутый коренастый старик в опрятном кителе и форменной фуражке. Это был сам капитан. Лицо у него было загорелое, обветренное, с аккуратно подстриженной седой бородой и нависшими бровями. От глаз разбегались лучами мелкие морщинки. Наверно, от яркого солнца, отблесков воды, белого песка отмелей и встречных ветров капитан привык щурить глаза.
Показывая рукой вперёд на идущий навстречу буксирный пароход с целым караваном барж, капитан говорил своему штурвальному:
- Пропусти его, Вася, справа. Только не прижит майся близко. Убавь до "тихого", а то мы не разойдёмся. Там место узкое.
- Есть! - солидно отчеканил штурвальный, выполняя указание капитана.
Зазвенел звонок машинного телеграфа, и пароход заметно убавил ход. Капитан потянул ручку гудка, и "Колхозница" длинно прогудела встречному каравану. Капитан взял из рубки свёрнутый белый флаг, развернул его и, выйдя на правый мостик, несколько раз взмахнул им. Буксир дал ответный гудок, и на его левой стороне также замелькал белый флаг.
- Убавь, Вася, до "самого тихого". Видишь, они идут с большим грузом и против течения, а нас и так потихоньку вниз вода сносит. Примечай это!
Вновь зазвенел телеграф, и послушный пароход настолько убавил ход, что почти не стало слышно глума работающей машины. Когда буксир поравнялся с "Колхозницей", из его рубки вышел вахтенный и, приподняв фуражку, поздоровался с нашим капитаном.
Когда капитан сел опять на свою скамеечку, мы с Митей подошли к нему и попросили разрешения постоять здесь. Капитан разрешил, а когда узнал, что мы едем в Голошубиху, совсем признал меня за своего. Оказывается, он сам был из соседнего с Голошубихой села - Кадниц, а штурвальный - из Кувардина. Кадницы, Кувардино, Голошубиха и Работки славятся по всей Волге. Там какой дом ни возьмёшь, кто-нибудь да работает на пароходе или капитаном, или помощником, или механиком, или лоцманом, или штурвальным.
- Хозяина-то вашего, Ивана Васильевича, я хорошо знаю, - сказал капитан. - Мы с ним ещё на "Суворове" вместе ходили. Он - лоцманом, а я - штурвальным. Хороший был пароход, первый ходок на Волге! Я после штурвального стал лоцманом, а потом вот и до капитана дослужился. Сейчас на "Тимирязева" перевести хотят. Знаете этот теплоход?
- Как не знать! Один из лучших теплоходов на Волге.
- Ещё бы! На скорую линию плохой пароход не пустят! - сказал капитан. - А где вы сходить будете - в Кадницах пли в Работках?
- В Работках, - ответил Митя. - Там нас дядя Иван на лодке встречать будет.
- Зачем же на лодке? Погудим бакенщику, затребуем лодку, и прямо у Голошубихи слезете.
Хотя высадиться у самой Голошубихи было бы очень удобно, я отказался, так как знал, что Иван Васильевич обязательно выедет встречать нас в Работки.
Митя уже забрался в маленькую рубку к штурвальному, попросил бинокль и стал рассматривать берега, приставляя бинокль к глазам то одной, то другой стороной.
- Дядя Петя, какой ты маленький и как далеко стоишь! А сейчас во какой! Даже в бинокль не влезаешь!
На лестнице показалась голова озабоченного Михаила Алексеевича в новенькой белой панаме, которую он только что достал из чемодана.
- Вот вы где! А я-то вас по всему пароходу ищу, - сказал он и укоризненно посмотрел на меня. - Я вздремнул немного, а ты и не разбудил меня!
- Вот так вздремнул! Ты часа два спал.
Знакомые излучины реки, деревни и сёла сменяли друг друга. Вот и Безводное. Скоро будут Кадницы, потом затон имени Парижской коммуны. Вон на горе Кувардино. А через глубокие овраги высокого правого берега видны уже игрушечные баньки Голошубихи, налепленные по склонам зелёного холма.
На высоком берегу, где расположена Голошубиха, у скамейки стояли люди. Но даже и в бинокль нельзя было разобрать, кто это, хотя я наперечёт знал почти всех жителей этой деревни.
На всякий случай мы с Митей начали усиленно махать платками, а Михаил Алексеевич - своей белой панамой.
ПРИЕХАЛИ В ГОЛОШУБИХУ
Мы поравнялись с будкой бакенщика. За небольшим мысом уже показалась пристань Работки, где мы должны сходить с парохода. Встретят ли нас?
Пароход дал длинный гудок, стал забирать влево, потом повернул направо, развернулся и подвалил к пристани. Капитан простился с нами, попросил передать привет Ивану Васильевичу, а штурвальный Вася помог вынести наше имущество.
Я внимательно всматривался в толпу на пристани и на берегу, но не видел ни одного знакомого лица. "Неужели не встретит никто? беспокоился я. - Наверно, не получили телеграмму".
Но вот я увидел высокую фигуру Ивана Васильевича. Как он постарел за два года! Его большая красивая борода и густые курчавые волосы совсем побелели. Рядом с ним стоит Андрей - наш неизменный спутник по рыбной ловле, в походах за грибами и па купанье. Он всё такой же: деловитый, хозяйственный парень, настоящий колхозник, хотя и лет ему не больше пятнадцати. Кто же это ещё с ним, поменьше? Неужели Горка? Ну да, он, Егор! Ух, как он вырос!
Мы поздоровались с ребятами и расцеловались со стариком.
- Ну вот и хорошо, что приехали, - сказал он. - А то я прямо заждался вас.
У Ивана Васильевича осенью умерла жена, поэтому он особенно скучал без друзей, звал в письмах приехать к нему на отдых. Было видно, что он очень рад нашему приезду.
Между пристанью и берегом стояла большая, двухпарная, недавно просмолённая лодка. Распорядительный Андрей уже хлопотал около неё, деловито укладывая наши вещи. Горка помогал ему и украдкой поглядывал на Митю.
Несмотря на всю общительность Мити, его знакомство с ребятами вначале не клеилось. Андрей держался "как большой", взяв в разговоре с Митей покровительственный, снисходительный тон, а Горка, слишком тихий и застенчивый, только односложно и смущённо отвечал на вопросы.
Горка и Андрей взялись за вёсла; Иван Васильевич сел за кормовое весло. Мы оттолкнулись, и лодка пошла вдоль высокого зелёного берега, спугивая стаи галок и ворон, которые долбили клювами выброшенные волной ракушки.
В пути Иван Васильевич рассказывал нам о своём колхозе, о наших общих знакомых.
- Ну, а как ваша рыболовецкая артель? - спросил Михаил Алексеевич.
- Жаловаться нельзя, план всё время перевыполняем. Вот этой весной в Большом озере, против Кувардина, мы столько рыбы выловили - страсть! Из годов улов был. Даже бабы и ребятишки наши и то обловились. Морозы у нас стояли крепкие, и все маленькие озёра душились.
- Как "душились"? - спросил Митя.
- А вот как. Когда озеро неглубокое, оно зимой покрывается толстым льдом, и рыбе становится трудно дышать. Вот как тебе, если под одеяло с головой залезешь. Рыба начинает задыхаться. Тут её и ловят все, кому не лень. Целыми корзинками рыбу домой приносили. Пробьют во льду лунку - рыба бросится к свежему воздуху подышать, а тут её прямо и вычерпывают, как из садка.
