Надежда Лухманова - Феникс
Александра Михайловна протянула письмо, но между ею и горничной стоял муж.
— Я сам занесу, сейчас гуляя. Ступайте, Катя.
Горничная попятилась, ещё раз взглянула на барыню и ушла.
— Сам? Мерси!.. Это ещё скорей… Сейчас пойдёшь? Да?
— Сейчас!
Александра Михайловна громко рассмеялась.
— Так зачем же письмо, если ты сам пойдёшь? Вот было бы смешно, — придёшь и не скажешь, что не поехал, а заставишь её это же прочесть — и молодая женщина потянулась за письмом.
Валищев побледнел, затем кровь стукнула в виски. Он мигом разорвал конверт и стал читать. Александра Михайловна тихо ахнула и опустилась на стул.
«Мы только что расстались, и я уже пишу тебе, ты не увидишь меня сегодня в час, потому что А. П. остаётся дома и три дня дома! Пойми, три дня каторги! Постарайся встретить нас у озера, дай хоть взглянуть на тебя, но держи Джильду на цепи, чтобы она ещё раз не кинулась мне при нём на шею. Твоя Аля».
Муж глядел на жену, та сидела бледная, закрыв лицо руками. Ни лгать, ни увёртываться было нельзя, всё было слишком грубо, ясно. Но вот она подняла глаза и снова открыла перед ним невозмутимо-ясное небо своих синих очей. Андрей Павлович схватил её за руку, этот взгляд страдающего ангела в эту минуту доводил его до жестокости, до бешенства, до безумия.
Ведь это не глаза, это машинки! Это механизм! Их надо вырвать, послать на аналитическую станцию, пусть расследуют от чего зависит эта прозрачность, эта глубина. Ведь ты кукла! Пустая, глупая кукла! Ведь в тебе не кровь, не мозг, а труха, грязь! И он тряс её за плечи с диким хохотом, глядя в лазурь её чудных глаз.
— Закрой! Закрой глаза! — крикнул он, и она машинально закрыла глаза.
Перед ним было бледное, бессмысленное лицо с открытым ртом, покрасневшим от накипавших слёз носом, с широкими, банальными скулами, лицо ничтожной, глупой женщины, где в каждой черте дрожал вульгарный страх собаки, ожидающей побоев…
Валищев оттолкнул её так сильно, что она упала.
— Фонари, фонари с цветными стёклами, которые я принимал за небо! — хохотал он, убегая в свою комнату.
* * *Они расстались. Прошло два года. Валищев ничего не знал о жене, кроме того, что она аккуратно расписывалась в получении присылаемых им денег. Он путешествовал, жил в деревне и, наконец, вернулся обратно, один, в свою новую, холостую квартиру. Ему казалось, что он был болен, вынес тяжёлую операцию, выздоровел и снова вступает в жизнь.
Женщина была вычеркнута из его жизни, и он думал, что навсегда освободился от её коварной, нечистой власти. Он презирал её, ненавидел под всеми именами, которые только давал ей человек. Он считал себя сильным, застрахованным от всякого соблазна любви.
Снова было лето, и вечером, вернувшись к себе, он открыл окно, вытащил стул на крошечный балкон, висевший как ласточкино гнездо над сонным городом. Сел — и тишина июньской ночи охватила его.
Луна только что всходила, диск её блестел на небе как золотой серп, забытый таинственным жнецом на бесконечном поле. Лёгкие облачка, принимая очертания волшебных кораблей, неслись в даль, распустив свои паруса, бледные звёзды то тут, то там появлялись из-под них и пропадали снова.
На земле, там, в соседнем саду, лунный свет, забравшись в густые ветви деревьев, то лился с них потоками странного белого света, то висел, зацепившись за ветви, как воздушный вуаль невесты. Воздух, казалось, был полон ароматным дыханием незримых существ. На балконе, в комнатах, все вещи теряли свой определённый вид. Контуры, погружённые в темноту, стушёвывались. Картины, охваченные мягким светом, выходили из рам; пол казалось, колебался. Впечатление сна, волшебной сказки закрадывалось в душу Валищева, он терял понятие о месте и времени. Тишина, окружавшая его, проникала в его грудь, ему казалось, что сердце его тает и наполняется новой, сладкой тревогой. Заглушённые мысли и образы, восстановив перед ним призрак земного счастья любви и ласки, манили его.
Луна всходила, он видел её теперь выплывающую из лёгких, прозрачных облаков, круглую, нежную, розоватую, как женское плечо, сбрасывающее с себя последний покров. Жажда женщины охватила его, он повернул голову в комнату, — и там, выступая из темноты, вся облитая серебряным трепетным светом стояла статуя Психеи с протянутыми руками, откинутой головой и как бы пила полуоткрытыми губами лившееся на неё волшебное сияние луны.
Валищев глубоко вздохнул. Прошлое теряло над ним власть и уходило куда-то далеко. Последняя горечь пережитого унижения, тоски, растаяла в его груди, он вдруг почувствовал потребность забыть и снова примириться с жизнью. Мысли его потеряли острое, злобное направление, стали проще, яснее и мягче. Луч луны скользнул теперь ему на грудь и точно шепнул о возможности новой любви и нового счастья. Сердце радостно забилось, оживая как феникс из своего пепла; жизнь снова манила его к себе; природа, вечно юная, вечно воскресающая из смерти и разрушения, звала его примкнуть к великой, вечной гармонии жизни, выражающейся в любви и воплощающейся в женщине.
1896
Примечания
1
фр. в поисках новизны. Прим. ред.
