Анатолий Лернер - Болеро
Как я могу ее удержать? Ведь и она не случайно здесь. Она начала что-то вспоминать. Она позволила себе отдаться на волю чувств, и она не ошиблась!
Той подумал, что когда чувства жены опережают резвый ее разум, когда она подчиняется воле своего сердца, тогда-то она по иному и воспринимает этот, такой с виду родной, но такой, по-своему неуклюжий, мир.
Из вновь набежавшего облачка, снова обрушилась мартовская морось. Ветка направилась в сторону машины. Той успел заметить, как она едва уловимо сжалась при виде разряда молнии.
Казалось, что та, влепила хребту оплеуху! За что? А хотя бы за то, что он бесцеремонно нарушил какую-то там невидимую границу. Казалось, окаменевшие от ужаса пещеры еще сильнее вжались в своего повелителя, да так и остались с разверстыми ртами. Казалось...
Постояв еще с минуту под мелким дождем, Той забрался в машину.
- Знаешь, Ветка - ты была просто хороша.
Ослепительно хороша в свете молнии!
- Да? - Глаза Ветки сияли. - А я так испугалась этой молнии почему-то!
- А чего ее бояться? Ведь это молния твоей сестры близняшки.
- Лики? - Слегка удивленно спросила Ветка. Той согласно кивнул. - Как они все там? - Ветка с тревогой посмотрела в ту сторону, где скрылась в горах компания.
3.
Свечи тускло горели, освещая своим неровным светом грани многочисленных кристаллов, расставленных по всей комнате. Колдовские звуки музыки умело распоряжались в этом мире грез, любовно созданном Ликой.
Мир свечей и кристаллов, камней-самоцветов, духов и масел, благовоний и, наконец, - воскурения.
Он долго смотрел на Лику, пребывающую в неподвижной позе. По едва уловимым признакам, ведомым только ему одному, он безошибочно определил состояние жены. И хотя она усердно изображала погружение в нирвану, он знал, что это была всего лишь только попытка. Попытка медитации.
Легкими кошачьими шагами он прошел мимо Лики, и безошибочно извлек из пирамиды диск Равеля. Когда он остановил музыку, Лика спросила его одним из своих многочисленных голосов:
- Что ты собираешься делать?
- Я хочу попробовать сделать то, на что не можешь отважиться ты, сказал он.
- Ты хочешь станцевать?
- Я хочу танцевать "Болеро".
- Ты уже пробовал, - начала полемику Лика. - И у тебя ничего не получилось.
Он хотел ей ответить, но сдержался.
Внутренний толчок в область солнечного сплетения принес ему ощущение боли. Лика атаковала его. Что ж, владеющий знаниями обязан уметь пользоваться ими. Выстраивать, по крайней мере, защиту. Постараться оградить себя от подобных болезненных ощущений.
Той выстроил поле. И когда он ощутил его, едва ли не физически, он уже знал, что знания работают. Знал.
Как знал и то, что многочисленные техники остаются всего лишь техниками. И пребывают они таковыми, невостребованными, до тех пор, пока не приходит озарение!
Ба! Да за ними, этими техниками, оказывается, вот что стоит...
Вместо спора, навязываемого изощренным стратегом, каковым являлась Лика, он перешел к действию.
Свечи сияли веселыми огнями. А многочисленные кристаллы бессчетно повторяли то сияние, что он называл озарением...
И грани зеркал многократно отражали его сияние, его улыбку, его торжество...
Магия присутствовала во всем. Она легким дымком благовонных палочек из ашрама обволакивала и завлекала туда, где далекими отголосками воспоминания струилось его будущее. То будущее, которому еще только предстояло свершиться.
Магия змеею втекала в душу. И тогда холодок ужаса вонзался в сердце. А по гусиной коже на руках становилось понятно: еще немного и выстрелят, выткнутся перья!
"Вот и хорошо", - думал он. - " Когда исчезают руки, им на смену приходят крылья. Но где взять силы выдержать ту боль, которая предшествует появлению крыльев? Крыльев, хлопающих навстречу мудрым, как суфии и как песчаная пустыня, безграничным звукам пронзительного "Болеро"?!
Отголосок того самого будущего был узнан в музыке! Он был воспринят каждым толчком замирающего сердца. Его собственного сердца. Его собственной боли. Его Торжества. И его Скорби... Торжества Человека над тем, что называло себя таковым, а теперь было повержено в этой битве. Это была торжественная скорбь победителя.
Он стоял на краю скалы. И он провожал душу поверженного им Демона.
Как умел, так и провожал. И никакое Бордо1 тут было ни при чем. Просто, это было знание, заключенное в традиции. Он провожал родную душу, как сотни, тысячи раз провожали его...
- Летим! - Вдруг крикнула его нетерпеливая любовь, ревниво метнувшаяся ему навстречу.
И земля ушла у него из-под ног.
И он забыл, потерял себя.
На какое-то мгновение он забыл, что из гусиной кожи уже выткнулись перья. Забыл, что стал крылатым. И взлетел только после того, как успел удивиться тому, что стало с его телом...
Это место, где протекает такой же теплый, как и пролитая здесь кровь, ручеек, ему показал гарцующий на жеребце арапчонок.
Той сидел неподвижно в позе "лотоса".
Неожиданно для себя он почувствовал запахи. Они появились на гребне звуков, привносящих из мира в мир то причудливые образы, то самые неожиданные атрибуты творящейся наяву сказки. Или магии...
4.
...Это были обычные запахи.
Запахи раскаленной хамсином пустыни. Обыкновенная вонь, что повсюду сопровождает многочисленные караваны. Караван, плетущийся ему навстречу, не был исключением.
Воняло свалявшейся верблюжьей шерстью; воняли давно немытые человеческие тела; потом и испражнениями вонял песок.
С тех пор, как выступил в путь этот караван, мало что изменилось. Добавились, разве что, запахи гари, масел и бензина. Все эти запахи давно никого не смущали. Только невежд могли оттолкнуть они. Ведь то, что скрывал за этими запахами караван, привлекало к нему разный люд. Ведь среди прочего, было здесь все, что необходимо любому магу Могущественного Востока.
Были здесь оливковое и сандаловое масла, всевозможные благовония, пряности, афродизиаки.
Был прекрасный турецкий табак и индийская конопля, ферганский опий и корни мандрагоры.
Были здесь свечи самых причудливых форм, и искусно изогнутые мастерами подсвечники.
Были масляные лампы, светильники, украшенные искуснейшими чеканщиками и ювелирных дел мастерами.
Всевозможные камни, украшающие шкатулки, в которых хранились и священные свитки Торы, и Египетская Книга Мертвых. Иные книги были обернуты несказанно дорогим шелком.
Камни присутствовали везде. Они безумствовали, красуясь украшениями, и соблюдали строгость в культовых предметах. Они присутствовали в волшебных амулетах, принадлежавших неземной красоты рабыням. Камни венчали оружие, платья, обереги и прочие хитроумные поделки Мастеров Востока. Старых добрых колдунов.
Прибились к каравану и мудрецы. Их потрескавшиеся на солнце рты были сомкнуты неутоленной жаждой. Эти философы сделали свой выбор. Познание несло им лишения, боль и страдания. Их мудрость была и горька и невыносима...
И когда один из них голосил от нестерпимой душевной боли, такого старались обходить стороной... Да чего греха таить? Многие его откровенно побаивались и сторонились:
мало ли что может вытворить блаженный...
5.
Он снова посмотрел на Лику.
Жена изображала Богиню. И тогда пришло к нему последнее из высочайших переживаний.
В машине у Танки тепло и кайфово. На шнурке, подвешенном к зеркальцу заднего видения, болтаются цветные стекляшки, оправленные Танкой согласно тибетскому учению в символ мира. Под ногами у Тоя и в багажнике - огромные камни с кристаллами кварца. На заднем сиденье среди таких же камней приютилась Лика.
Танка, борясь с усталостью ночи и сном, громко наезжает на Тоя:
- Ты туда смотри! - Указывает она куда-то в сторону и смеется. - А то вон там камень с кристаллами.
Чего доброго еще и его в машину потащишь.
Это она шутит над жадностью, которая обуяла их всех.
Да представить только! Канун Песаха.
Полнолуние. Лика ставит будильник на полночь и укладывается спать, чтобы ночью с Танкой поехать куда-нибудь медитировать. Будильник не звонит. Лика просыпается сама. Стрелки показывают час ночи.
- Все! - Грустно произносит она, глядя на кем-то подброшенную под дверь веточку белой акации. - Ничего уже не будет.
И тут подъезжает Танка. Рядом с ней в машине рав. Этот толкователь каббалы и знаток здешних мест едет с нами на гору Мерон, чтобы встретить рассвет молитвой Шма Исраель!
И когда духовный наставник Танки передает ей карты здешних мест, и выходит из машины где-то на краю леса, Той поражается его отваге.
- Вы посмотрите, какую сумку, полную книг, он с собою тащит в лес! Смеется Танка и разворачивает карту, на которой отмечены энергетически емкие места.
Той чувствует, как растет в нем восхищение каббалистом. Он чувствовал, откуда в нем росло это восхищение. Это было восхищение, человеком, отважно идущим в ночь...
