Алексей Ремизов - Знамя борьбы
Вейсу (Д.Л. Вейс служил когда-то в издательстве "Шиповник"):
"Почему вы сказали: конты?"
И вижу: смутился, молчит.
"Я об этом непременно напишу!" - сказал я.
"Очень вам будем благодарны, - ответил Д.Л. Вейс, - у нас торговое предприятие".
И вдруг вспоминаю: не надо было говорить, что напишу - писать запрещено!
И начинаю оправдываться; и чем больше оправдываюсь, тем яснее выходит, что я пишу и, конечно, напишу. И совсем я спутался. И вижу: дама в сером дорожном платье - жена какого-то конта. Я ей очень обрадовался: я вспомнил, что эта дама помогала нам перевезти наши вещи сюда.
"И Б.М. Кустодиев тут, - сказала она, - он тут комнату снимает!"
Успокоенный, что дурного ничего не выйдет из моего разговора, я пошёл к входной двери. И тут какой-то шмыгнул китаец - и мы вместе вышли на маленькую площадку - Перед нами огромная площадь - гладкая торцовая. Жёлтый свет. А по горизонту далеко золотые берёзы. Китайцы старательно скребут оставшийся лёд.
"Это в Германии их приучили в чистоте держать!" - подумал я. И вижу, из залы выходит очень высокий офицер, похож на Аусема. Да это и есть О.Х.
Аусем, я его узнал. Но он не признаёт меня.
"Вас надо в штыки!" - сказал Аусем.
А я понимаю: он хочет сказать, что я должен отбывать воинскую повинность.
"Никак не могу!" - и я показал себе на грудь.
"У нас все заняты, - ответил Аусем, - одни орут... да вы понимаете ли:
"орут"?
"Как же, одни пашут..."
И мы вместе выходим в зал.
"Вы из Кеми?" - спрашивает Аусем.
"Нет, - говорю, - я из Москвы".
"А где же ваша родина?" - он точно не понимает меня.
"Я - русский - Москва - Россия!"
"Ха-ха-ха!" - и уж не может сдержать смеха и хохочет взахлёб.
И я вдруг понял: а и в самом деле - какая же родина? - ведь "России"
нет!
IX
В ночь на Ивана Купала (по старому стилю) началась стрельба. Вчера убили графа Мирбаха. Я собрался в Василеостровский театр на "Царскую невесту", один акт кое-как просидел да скорее домой. Стреляют! И когда идёшь, такое чувство, точно по ногам тебя хлещут.
- Восстание левых с-р-ов!
- наверху в комнате стоит около стола Блок.
"Я болен!" - говорит он.
И вижу, он грустный. И тут же Александра Андреевна, его мать, в дверях.
"Лепёшки, - говорит она, - по 3 рубля: два раза укусить".
1 Albern - нелепый, глупый (нем.)
Примечания
БЛОК Александр Александрович (1880-1921). В "автобиографическом пространстве" Ремизова, созданном по определённым нормативам символизма, А.А.
Блок всегда - а в 1917-1921 гг. особенно - занимал чрезвычайно важное место.
"... Нет ни одного из новых поэтов, на кого не упал луч его звезды", писал Ремизов в 1921 г. (А. Ремизов. "Ахру". Повесть петербургская". Берлин. 1922, с.
27.) В этой же книге он вспоминал один разговор с Блоком в 1918 году: "... после убийства Шингарёва и Кокошкина (их, министров Временного правительства, убили матросы-анархисты в больнице. - В.Ч.) говорили мы по телефону - ещё можно было - и Блок сказал мне, что над всеми событиями, над всем ужасом слышит он - музыку, и писать пробовал.
А это он "Двенадцать" писал".
Много лет спустя Ремизов, верный себе во всём, оценил мир "Двенадцати"
на свой лад, как итог движения Блока к... ремизовскому же миру и слову: "Когда я прочитал "Двенадцать", меня поразила основная материя - музыка уличных слов и выражений - подскрёб слов, неожиданных у Блока. В "Двенадцати" всего несколько книжных слов! Вот она какая музыка, подумал я". (Н. Кодрянская. Алексей Ремизов, с. 103.) Но, как и в 1905 году, не приняв названия "Стихи о Прекрасной Даме", пожалев о том, что А. Блок не назвал цикл "Стихи о Прекрасной Деве", Ремизов не принял "книжного Христа" поэмы, предложив свою замену: "Уж если необходимо возглавлять "революционный шаг", надо было - не Христос, а Никола. Никола ведёт своих горемычных. В одной сказке Никола говорит святым о русском народе:
"Пожалел их, уж очень мучаются" - он мог бы идти впереди! Тогда музыка была бы пламенной, народной". (Н. Кодрянская. Ук. соч., с. 104.)
В "Взвихреной Руси" образ Николы угодника - любимого Ремизовым русского святого, "заместителя Бога на русской земле" - проступает сквозь пёструю канву событий и лиц в таких главах, как "Заплечный мастер", "Голодная песня"...
ГРЕБЕНЩИКОВ Яков Петрович (1887-1935). Библиотекарь Петербургской Публичной библиотеки, "василеостровский книгочей". Имя его часто встречается в книгах Ремизова.
ПРИШВИН Михаил Михайлович (1873-1954). Русский советский писатель, для Ремизова - "этнограф", "космограф", человек, наделённый и доверчивостью, "простодушием с хитрецой", и особым звериным чутьём к жизни природы. В книге "Кукха" (Розановы письма) Ремизов не без удовольствия приводит характеристику Пришвина, данную В.В. Розановым: "Из всех ведь писателей-современников - теперь уж можно писать о нас как об истории, - у Пришвина необычайный глаз, ухо и нос на лес и зверя, и никто так живо теперь уже можно говорить о нас и не для рекламы, и не в обиду - никто так чувствительно не сказал слова о лесе, о поле, о звере: запах слышно, воздух - вот он какой ваш ученик Пришвин". (А. Ремизов.
Кукха. Розановы письма. 1978, с. 55.) Позднее в 1953 году Ремизов признается, что "Пришвин, он мне как весть из России, я живу русской речью, слово и земля для меня неразлучны". (А. Ремизов. Мышкина дудочка. 1953, с. 93.)
ТЕРЕЩЕНКО Михаил Иванович (1888-1958). Промышленник. Покровитель Мариинского театра в 1910-1911 гг. Вместе со своими сёстрами - владелец издательства "Сирин". Часто встречался с Ремизовым, автором сценария или либретто балета "Лейла и Алалей", и композитором А.К. Лядовым, художником А.Я.Головиным, балетмейстером М.М. Фокиным и режиссёром Вс.Э. Мейерхольдом. После февраля 1917 года - министр финансов во Временном правительстве.
