Орк МакКин - Отдельные жизни (Сборник рассказов)
Чувствую, что ты опять рассмеешься, когда я тебе скажу, что по ночам разговариваю сам с собой. А больше не с кем - мои соседи ночью спят как мертвые и ничего не слышат. По счастью, мне снотворного не дают. Собственно говоря, ты всегда надо мной смеялась, даже в ту, последнюю ночь, когда я понял: больше не могу его слушать. Смех... Наверное, он и был последней каплей. Они считают меня больным, но это не так - просто днем ты смеешься с того утра, когда я в последний раз гладил твои окоченевшие руки.
Ночью нет жизни. Ну, может быть, есть где-то, но не здесь. Ночью можно только писать письма. Меня не мучают страх и совесть. Меня мучает только один вопрос: "Зачем?". В беседах с самим собой я пробовал на него ответить, в ответ получал тоже вопрос. Помнишь ту ночь в Семипалатинске пятьдесят второго, когда у нас Козловы сидели до утра? Ванька напился до беспамятства и Людмила никак не могла стащить его с дивана. Я прекрасно помню ее слова, когда она тормошила его: "Все люди как люди, а ты!.. Мелочный алкаш! Тебе уже и просто летать не дают, а не то, что на полигон!" Я как сейчас вижу твою ехидную улыбочку. А Людка, наивная , не знала, что такие задания не дают самым-самым, туда идут добровольцы. Из всей нашей компании Козловым-то только и повезло... Пролетая тогда на бреющем над цепью солдат, я пытался всмотреться в их лица, хотя это просто смешно - с такой высоты и на скорости. Я знал, конечно, что его там нет - и быть не может, но все равно боялся увидеть. Ты знала многое, но не знала главного. Ты слышала про Хиросиму, но не задумывалась о том, что будет с теми, кому предстоит отрабатывать учения перед главкомом. Ванька знал. Знал и спился в итоге. Он знал, что я сам вызвался и ничего мне не говорил. Он единственный провожал меня тогда на аэродроме и видел твою фотографию. Тебе и это смешно - я знаю. Всем смешно. Я всегда ее брал с собой - а что еще может взять с собой солдат!? И в тот день, когда разделив одним движением руки килотонны на тысячи кусков плоти и рванув штурвал на себя, я смотрел не в небо, а на альтиметр, где была приколота твоя улыбка... Помню только, что глаза закрыл на несколько мгновений, а потом снова и снова не мог заставить себя оторваться. Жаль, что фотография потом выцвела. Помнишь, когда тем же вечером я первый раз в жизни увидел цветы, предназначенные мне, и как я обрадовался? Мы пробивали погоны "под одну" и обмывали звезды. У меня дрожали руки - я здорово напился и не смог остановиться... Меня не мучает совесть за все последующие годы, за бесконечные зимы в Семипалатинске. Я не кричал на тебя после письма в политотдел и после отъезда в Якутск. Я вообще никогда на тебя не кричал, а тебя это злило.
Теперь ты, конечно, спросишь, зачем я все это пишу? Мне кажется я понял, почему так произошло. Иногда я слышу голоса из-за двери - они беседуют о жизни. Я посчитал и по моим данным получается, что последний раз я держал твою руку более двадцати лет назад... А еще я помню твое лицо - ты улыбалась также, как и на той фотографии. Красотуля... По-моему Макеев и затащил нас тогда в парке к одноглазому фотографу-еврею, который нам что-то долго рассказывал про себя. Нет... Про своего сына. Помнишь? Ну, не имеет значения - это я про фотографию. За те тридцать лет твоя улыбка не изменилась. Ни на чуточку! Ты всегда была такой... Теперь я знаю.
Мой сосед разговаривает во сне - говорит, что осень сейчас. Наверное... Даже по воскресеньям. Холодно. Он в окно может днем смотреть. Мне кроме размытой решетки в стекле ничего не видно, а ночные санитары вопросов не слышат - только смеются. Они думают, что я болен. Мне плевать, я не болен просто днем слышу твой смех, который подхватывают тысячи голосов... Живу ночами и пишу письма. Я не решил, буду ли отправлять тебе другие, но это, надеюсь, ты когда-нибудь получишь. Может, прочитав, ты ответишь - я прав? Можешь не торопиться с ответом - время здесь все равно замерло. На отметке "осень".
Как всегда - не прощаюсь.
* * *
Ответ он получил 18 октября 1989 года.
JAMIN'E
"Закрой за мной дверь - я ухожу"
Из известной песни
Я мертвый. Не знаю, о чем писать и тем более - кому. Мне страшно. Мне больно. Сдох и хочу сойти с ума. Остатками зубов я продырявил губы и пробовал разбить голову об камень. Не удалось - просто теряю сознание, а потом боль возвращается. От чего сходят с ума? Боль не помогает. Господи!... Я и ему не нужен.
Все равно пишу.
Насчитал семь ночей. Может прошло и больше, я не знаю, сколько был без сознания, когда меня сюда сбросили. В полдень я вижу краешек солнца высоко вверху, значит меня увезли далеко на север. Пыль очень горячая и едкая.
Они взяли меня почти у южной границы; охотились давно. Я не оправдываюсь, но у меня действительно не было выхода. Тогда в Лондоне предупреждали, что живым лучше не попадать; мы смеялись: конвенция. Первым был Пауль. Лучший стрелок, но плохой солдат. Отрубленные руки и ноги плохого солдата я потом собрал в картонную коробку и сжег; тело и голову так и не нашел. Это были его руки - на каждой красовалось аккуратно вырезанное ножом пояснение "Пауль - тебе". Хотя, у него тоже не было выбора. Или патрона. Мы все знаем друг друга по именам - и своих и чужих. Чужих находим и отрабатываем чеки. Свидетели входят в стоимость, это бонус заказчику и наша страховка. Пауль не оплатил взнос по полису. Он всегда мне нравился; утверждал, что колбасу придумали итальянцы, чтобы класть ее в пиццу, а я не итальянец - я из Палермо. Я - Марко, бывший живой, а сейчас мертвый.
Ноги болят. Заставляют скрипеть зубы.
Не показывайте эти записи моей маме. Она до сих пор считает, что я учусь в Лондоне. Я собирался, но деньги кончились - пришлось продолжать в Триполи. Бакалавром стал уже здесь. Милая мамочка, я тебя люблю! Прости, но в церковь так и не хожу. Не сердись. Жаль, но и отец Джованни расстроится он всегда говорил, что у меня есть будущее. Может он и прав - человек, который не пил ничего крепче вина во время причастия, просто обязан иметь будущее - это про молодого Марко, который умер, но с ума пока не сошел.
Больно. Пополз пить.
Меня накрыли люди черного кубинца, который называет себя Кванза. Эх, Пауль... Взяли спящим, без шума; думал, что сразу убьют. Ошибся - они умеют это делать правильно. Кто-то умный сказал, что ожидать смерть страшнее всего. Ничего подобного - остаться в живых, балансируя между и без шансов потерять рассудок. Вот правильная смерть. Наверное на Кубе этому в школах учат. Я еще даже шутить могу.
И Кванза умеет. Теперь я догадался, куда меня везли двое суток. На местном диалекте это место называется Jamin'e. Людей здесь не бывает. Проклятое место с красивым именем. Радиоактивно все. Старые шахты брошены умирать за ненадобностью и уже частично обвалились. У моей остался только вертикальный вход и часть тоннеля. Странный народ эти местные - прокляли, но рельсы, уходя, забрали с собой; остались только прогнившие шпалы. Может тоже пошутили, как Кванза? Он мне переломал обе ноги грузовиком, но оставил один глаз и руки. И видимо, намекнул, что пора исповедь писать - следом сбросили эту книжечку кроссвордов на испанском и огрызок карандаша. Пишу исповедь. Прямо как при жизни - на полях и между строк.
Думаю, что остатки Пауля где-то рядом. Кричал, пока не охрип - мертвый мертвого должен услышать. Молчит. Может, совсем умер?
Никогда не понимал азиатов с их страстью к насекомым, зато теперь могу с уверенностью гурмана сказать, что мокрицы (или как их там) вкуснее червей. Добрый Кванза все предусмотрел - тут даже вода есть: еJ можно слизывать со стены. А еще она иногда капает по ночам. Вот так: кап... кап... кап... Господи!!! Почему я как всякий нормальный человек не могу сбрендить!?
Кап... Кап... Кап... ... КАП!!!
Не писал два дня - слушал воду. Плоть вокруг голой кости на правой ноге потемнела, но болит уже не так сильно. Левая вроде держится, хотя чувствую ее хуже. В глазу все плывет.
Пауль!!! Мне тоже больно! Я рядом! Держись, амиго...
Святой отец говорил, что Бог есть в каждом из нас. Интересно, а какой Бог во мне? Наверное какой-нибудь падший, а эта шахта - ад для падших богов.... Господи, как кожа горит!.. Из-за боли никаких мыслей в голову не лезет...
Днем было жарко, и я опять терял сознание. Скорее всего от голода. Черви с мокрицами тепла не любят. Пополз ужинать....
Мертвецы тоже способны убивать. Выкопал жирного червя. Мне его жалко, даже смешно как-то - он хотел сожрать мое дерьмо, а сам в него и превратится. Мутант. Я тоже скоро стану мутантом и у меня вырастут три ноги, но это будет позже.
До вечера смотрел вверх - трех ног не хватит. Надо еще шесть рук. Придется почаще дышать пылью, это поможет.
Сколько длится вечность?
Хорошо, что мой раздробленный нос ничего не воспринимает. Мертвые, должно быть, сильно воняют. Мудрый Кванза.
Забыл написать, что всю одежду они тоже забрали, видимо для полного самоочищения. В собственном дерьме.
А может, этот ублюдок Кванза - Бог? У всех внутри, а мой снаружи... Я поднял руку на Бога. Только вдвоем с Паулем мы лишили его половины ангелов, а боги такого не приемлют. Надо будет спросить у отца Джованни.
