Бенор Гурфель - Такая жизнь, или Рассказ ни о чём
Зинка была сирота, родители (как у многих в классе) умерли в блокаду. Жила у тётки. Поголадывала и слегка приворовывала, когда была возможность и уж очень припекало. Валентина её любила, притаскивала когда белый батон, когда колбаски ломтик, а то и пару кусочков рафинаду из тёти Марусиных тайников. Зинка жадно набрасывалась и быстро уминала все вкусности, благодарно улыбаясь. Потом, повозившись слегка и положив голову на ладони, сладко засыпала.
Учились Валентина с Зинкой неважно. Впрочем, как и большинство из этих мальчиков и девочек, переживших войну. Были они худо одеты, недоедали и недосыпали, и было им не до теоремы Пифагора и не до пестиков и тычинок. Но годы шли, один за одним. Постепенно зарастали раны войны, и вчерашние мальчишки и девчонки вырастали, становясь юношами и девушками. Жизнь брала своё. Валентина уже заканчивала школу. Превратилась она в рослую, хорошо сложённую кареглазую девицу с милой заразительной улыбкой. На неё уже стали оборачиваться на улице мужчины.
Была весна, белые ночи. Город был полон цветов и гуляющей молодёжи. Вечерами с Невы дул свежий озорной ветер и слышались звуки вальса. В школе проходили заключительные экзамены. Ещё неделя, и прощай школа, а впереди открывалась и ждала такая замечательная жизнь. В институт Валя не собиралась. Не до этого было. Отец был совсем плох, да и тётя Маруся сдала. Надо было зарабатывать деньги, идти на завод. Спасибо, что школу удалось худо-бедно закончить. Вон Зинка уж давно работает официанткой в столовой Дома офицеров. И ничего - очень довольна. Бегает на танцы в Дом офицеров. Говорит, там такие офицерики ходят - ой-ой, закачаешься!
Так в голубых мечтах своих двадцати лет, слегка опьянённая токами жизни, шла она по весеннему, цветущему городу. Шла и шла, пока не столкнулась с давней подружкой - Зинкой.
- Валюня! - завопила Зинка, - дорогая подруга моя! Как живёшь-то? А я, вот не поверишь, думала о тебе вчера. У нас в Доме офицеров, в эту субботу танцы. Приезжает венгерский цыганский оркестр. Вход только по пригласительным. Но у меня есть лишний один, и я тебя приглашаю. Пойдёшь?
- Так у меня вроде как экзамены, - засомневалась Валентина.
- Какие могут быть экзамены, когда я тебе русским языком твердю,- (это специально вместо ТВЕРЖУ? - Да), - танцы под венгерский оркестр! Ты понимаешь?!
Отвязаться от Зинки было невозможно, да и Валентине самой хотелось пойти. Давно мечтала попасть в Дом офицеров. Согласилась.
Тщательно причесалась, выгладила своё единственное выходное платьице, тетя Маруся поделилась последней каплей духов "Красная Москва" и дала поносить свои ещё довоенные туфли-лодочки на каблуке. И вот огромный, сверкающий мраморными панелями роскошный зал, до краёв заполненный молодыми, стройными офицерами и раскрасневшимися девушками, несущимися в вихре зажигательного Чардаша.
Валентине не давали стоять у стены и скучать. Первым был жгучий, кавказского вида, старлей, за ним - невысокий, ладно сложённый капитан с синими глазами. Но самым настойчивым оказался, как ни странно, широкоплечий штатский, одетый в хорошо сшитый серый костюм, с инженерным значком. Звали его Сергей, был он с Урала, инженер-металлург, и в Дом Офицеров был приведён другом, курсантом морской академии. Говорил не спеша, веско и вообще производил солидное впечатление. Провожая и прощаясь у подъезда, рукам волю не давал, не нахальничал, а просто сказал, что завтра уезжает, но очень хотел бы встретиться ещё. Валентина сказала, что не возражает. На том и расстались.
Через два месяца пришла телеграмма: "Приезжаю завтра, поезд No..., встречай. Сергей". Все дни и ночи гуляли по Питеру и целовались. Через неделю подали заявление в ЗАГС. А ещё через неделю оказалась она в поезде, идущем на Урал. Всё произошло так стремительно, что только в купэ вагона стала Валя приводить в порядок калейдоскоп минувших событий. Вот растерянная тётя Маруся, плачущая и смеющаяся одновременно. Вот отец, в больничном мятом халате, постаревший и грустный. Они посетили его незадолго до отъезда, он обнял Валентину и долго прижимал её к своей впалой груди.
"Прощайте родные, прощайте подруги, прощай любимый город", - А поезд постукивая на стыках, мчал и мчал её в незнакомые края.
На перроне её встречала вся Сергеева семья. Отец - управляющий трестом, высокий и широкоплечий, в кожаном пальто и серой папахе. Мать - в черной меховой шубе и в белом оренбургском платке. Тётки, дядья, и прочая родня. Испугалась Валентина такого обилия родственников. Но встретили её тепло, душевно, родители выделили им комнату в своей квартире, и началась семейная жизнь.
В доме хозяйствовала мать - Антонина Прокопьевна. Была она кержацких кровей, строгого воспитания и также вела свою семью. Свекровь и сноха вставали рано, чуть свет и готовили завтрак. У Сергея был врожденный диабет, а у Иван Петровича - застарелая язва, наследство сибирских строек. Так что каждому надо было приготовить своё. Ну, и женщинам на остаток, пожевать чего-нибудь. Поев, Сергей убегал на свой завод, Валентина на учёбу, в Политехнический, а Иван Петровича машина увозила в трест.
Жили строго, без баловства. В гости не ходили и к себе не звали. Вечера проводили дома, обсуждая сотрудников и служебные дела. Тут первое слово Антонине Прокопьевне. Она хоть и не работала, но мнение своё по каждому делу имела, и слушались мужчины её беспрекословно. Хотелось иногда Валентине в кино сходить или на танцы сбегать, но Сергей так испугано каждый раз удивлялся её предложениям, что вскоре она и предлагать перестала. После лекций, когда подружки собирались совместно в кино или в студенческом кафе посидеть, Валентина хватала шубёнку, совала конспекты за пазуху и бегом на трамвайную остановку, домой. Когда спрашивали:
- Куда спешишь? У тебя дети что-ли по лавкам плачут? Побудь с нами, она испуганно отвечала:
- Да вы что?! Домой надо, стирка у нас сегодня, да и на рынок сбегать свежей рыбки для Иван Петровича. Язвенник он у нас.
- И трезвенник? - иронизировали подруги. Но Валентина уже не слышала, отмахивалась на бегу.
Через четыре месяца почувствовала она себя беременной, а ещё через пять родилась Анюта - свет очей. Трудно пришлось ей тогда: учёба, маленький ребёнок. У свекрови свои заботы: муж, сын. На Сергея надеялась, но оказался он в этом деле полный неумеха. Крутилась сама, как могла.
Вдруг телеграмма из Питера: "Приезжай, отец умер". Рванулась было в аэропорт, но тут вся семья навалилось
- Да ты что?! А Анютка?! Да разве можно её трёхмесячную оставить?! А если случится что? Кто отвечать будет?!
И уговорили, сломили её. Не поехала проводить отца. Жалела и каялась потом всю оставшуюся жизнь.
Каждое лето Сергей ездил в Кисловодск на лечение. Ездил один, так уж повелось. Валентине никто не предлагал, да и она сама не больно напрашивалась. Дел хватало. Заканчивала институт, училась прилично, преподаватели хвалили и выдвигали. Анютка пошла в первый класс. Надо было отвести и привести, накормить, помочь с уроками.
И вот тут грянуло, где меньше всего ждала. Сергей, будучи в Кисловодске, встретил женщину и влюбился по уши. Звали её Тамара, врач из Горького, весёлая, разбитная. Побывала замужем и была непрочь сходить снова. Сергей с присущей ему решительностью был готов жениться немедленно. Родители были в шоке, но никакие разговоры и уговоры не помогали.
"Хочу и всё - вот и весь сказ". Пришлось отцу побегать по начальственным кабинетам и "выбить" две однокомнатные квартиры: для Валентины с дочкой и для сына с новой женой. Вся как бы налаженная и как бы упорядоченная жизнь пошла на слом. С чёрными подглазьями и с белыми нитями в волосах, враз похудевшая и подурневшая, вставала она затемно, гладила Анюткину школьную форму, готовила еду на обед и на завтрак, отводила дочь в школу и мчалась на работу, в институт. Тяжелее всего были зимние, длинные вечера. Метель шуршала за окном, изредка доносился скрип снега под ногами прохожих. Маленькая, жалкая Анюта, завернувшася в мамину кофту, сжимаясь в комочек боли, неотрывно глядела в чёрный провал за окном. Тоска, холод, молчание.
Прошло три года и только-только стала привыкать Валентина к одиночеству, как в новой семье Сергея начались нелады. Не стала Тамара терпеть домашний уклад Сергеевой родни и мужний мягкотелый эгоизм. После двух-трёх скандалов собрала вещички и - фьють... Запаниковал Сергей - не привык жить один, побежал к родителям, бухнулся в ноги к Валентине и вымолил право на возвращение. С горечью в сердце приняла его. Любви не осталось, но было безумно жаль Анютку и ради дочери согласилась.
Съехались, обменявши свои две однокомнатные на хорошую трёхкомнатную. Потянулись годы: внешне - обычные, внутри - тоскливые, пустые. Кругом бурлила жизнь, подруги на работе спорили о новых фильмах, театрах и стихах. Уже на всю страну пел Окуджава и доносился хриплый баритон Высоцкого. А тут, в её семье, крутились всё те же разговоры о служебных интригах, о начальстве, о том, что давали в распределителе. Сергей по-прежнему каждый год ездил в Кисловодск или Ессентуки лечить свой диабет. Легче ему не становилось и пришлось перейти на ежедневные уколы инсулина.
