А Зарина - Скаредное дело
Девушки умоляюще взглянули на княгиню, и она сразу поняла их желания.
- Ну, кажите все по ряду! - сказала она.
Рыжий великан поклонился и дернул медведя за цепь. Тот зарычал и поднялся на задние лапы. Девушки с визгом сбросились в кучу, как испуганное стадо. Миша прижался к коленям матери, да и сама княгиня побледнела, услышав страшный звериный рев.
- Ну, ну Мишутка, поворачивайся! - грубым голосом заговорил косой поводырь, ударяя его палкой, - покажи на потеху, честным людям для смеху, как лях кобенится, на красну девку зарится!
- А ты коза-егоза, пляши для веселья, как смерд с похмелья! загнусил его товарищ, дергая козу за веревку. В это время загремел барабан, зазвенели накры, затрубил рожок - и началось представление.
Коза с усилием поднялась на задние ноги и завертелась на месте, а медведь рыча поджал передние лапы, словно в бока и, откинув голову, стал важно ходить взад и вперед.
Лицо княгини озарилось улыбкой, девушки поджав руками животы и перегибаясь, звонко смеялись.
- А покажи теперь, как этот лях до лесу утекает, продолжал поводырь, и медведь стал на четвереньки, жалобно замычал и поспешно побежал под ноги своему хозяину; а коза то опускалась на передние ноги, то вновь поднимала их и опять вертелась. Показал медведь и как девки горох воруют, и как баба в кабак идет, похваляется, а из кабака выйдя по земле валяется.
Потом его сменили плясуны. Четыре парня под музыку затеяли пляску.
Подробного описания тогдашней скоромошьей пляски до нас не дошло, но по словам Олеария [Олеарий, бывший при голштинском посольстве в России в царствование царя Михаила, в 1634 г., составил подробное описание быта русских того времени; книга его является едва ли не единственным толкователем источником сведений о том времени, и ни один историк не миновал ее при изучении быта русского народа; существуют так же описания других иностранцев, как-то: записки Беера, Гербенштейна, Пеерле, Мержерета и других, но они все страдают неполнотою сведений и самыми фантастическими измышлениями], срамота этих плясок была неописуема и с ним можно согласится, судя по тому рисунку, который он сделал, изобразив одну из "фигур" скоморошьей пляски.
Современный писатель не решается описать этого рисунка, но в тогдашнее время понятия о приличном и неприличном были иные, и теремные девушки без всякого зазора потешались скоморошьим плясом.
После плясунов выступил мужичонка с куклами. Он надел на себя нечто вроде кринолина, потом вздернул его головы и образовал таким образом некоторое подобие ширм, из-за которых стал показывать кукол, говоря за них прибаутками (некоторое подобие современного Петрушки).
Девушки покатывались со смеху; Миша не отрываясь смотрел на кукол загоревшимся взором, и княгиня милостиво улыбалась скоморохам.
А потом выступил гудошник и, водя смычком по струнам гудка, запел заунывную, длинную песню о том, как Шуйские погубили славного Скопина, как пришел он на пир и жена его дяди подносила ему чару зелена вина; как замутилась голова его с того зелья, что было подсыпано в вино, и как привезли его умирающего домой, где горьким плачем и воплями встретила его тело молодая жена.
Затуманились всех, слушая заунывный, гнусный речитатив под однообразное гудение струн, и по белому лицу княгини скатилась слеза; но скоро грусть, навеянная песней, сменилась истомою, и княгиня решительно поднялась с крылечка.
- Ну, люди добрые, потешьте девушек, - сказала приветливо, - а я пойду... Мишу на верх отведешь немного погодя, а их Степанычу накормить вели, да пиво пусть выставит! - сказала она, обращаясь к пожилой девушке и медленно, вперевалку, прошла в покои, где было полутемно и прохладно.
- Ну, что вам, девушки, любо? - меняя прежний подобострастный сон на грубый, спросил рыжий. - Сплясать, что ли?
- А хоть спляшите, а там опять кукол, - бойко отозвалась Матреша.
Пожилая девушка стала подле Миши и ласково обняла его. В это время Миша вдруг вскрикнул. Ему показалось, что слепой старик стал зрячим и смотрел на него.
- Что ты, родимый? - встревожилась девушка; но Миша уже оправился и смотрел на скомороший пляс; а в это время слепой гудошник под грохот нестройной музыки говорил рыжему:
- Как его ты возьмешь, Злоба? Ишь сколько девок вокруг: какой вой подымут!
- Не бойся! - ответил Злоба. - Коли Поспелко взялся, так будет слажено. Он ногу из стремени скрадет, не то што! - и он толкнул в бок раскосого поводильщика козы.
- Удумал, Поспелко?
Тот ухмыльнулся.
- Беспременно заночевать надо, - сказал он, - а всего допреж узнать, тот ли он, кого надоть, чтоб не занапрасно стараться.
- Ввечеру все дознаем, - ответил Злоба.
2
До самого заката солнца, от которого в те времена считалась ночь, потешали скоморохи дворню и так всех уважили, что Степаныч, княжий дворецкий, отпустил им не только пива, но даже выставил кастрюлю крепкого меду. С поздним вечером сошли с верху и сенные девушки, и долгое время продолжалось бражничество в княжеской усадьбе промеж дворни и скоморохов.
Рыжий расспрашивал полупьяного Степаныча:
- Чья усадьба-то будет?
- Князя Теряева-Распояхина, - коснеющим языком отвечал Степаныч. Первеющий князь! Теперь у царя, у батюшки, дай Бог ему здравствовать, в ближних состоит. Во-о! - и он поднял кверху корявый указательный палец.
- Один сынок-то?
- Как перст. Теперь княгинюшка дышит на него, не надышится. Что глаз бережет! Пошли ей Бог здоровья!
- Хороша княгинюшка ваша! - ввернул свое слово косоглазый Поспелко.
- Золото! - вмешалась Дунька. - Она из простых, в род, как мы с Матрешкой, ну, и душа сними!
- Ишь ты!..
- Антон сказывал, что князюшку нашего ляхи посекли, - он его на мельнице укрыл; а она, выходит, княгинюшка-то наша, там за ним и ходила, раны заговаривала.
- Ратный человек?
- Наш-то? - удивленно спросил Степаныч. - Первый воин. Он и ляхов бил, и Маринку изловил, а впоследях шведов бил. Вот он какой!
- А что же у вас ратных людей во дворе вовсе нету? - спросил слепой старик.
- Ратных-то? У нас полтора сорок ратных людей, а сейчас всего десять, потому что князь их на Москву увез. Для почету!..
А пьянство шло своим чередом, и к полуночи половина пирующих лежала под лавками.
В это время Поспелко толкнул Злобу и вышел с ним на двор.
- Идем, што ли! - сказал он.
Злоба даже опешил.
- Красть?
- Уготовиться, дурья твоя голова! - ответил Поспелко. - Иди, што ли! Мне твоя сила нужна.
Он обогнул терем, перешел задний двор и спустился в сад. Перейдя его поперек, он остановился у высокого тына и сказал, указывая на крепкий столб:
- Расшатать да вытащить его надоть. Рыжий великан с изумлением взглянул на него своим единственным глазом.
- Да нешто я медведь?
- Дурья голова! Мы подкопаем его, а там палку подложим, ну, и подымем!
- А для чего?
Поспелко засмеялся.
- Тебя на место его поставить, дубина! Право слово! Зачем тын ломать! Чтобы дорогу иметь, щучья кость!
- Ну, ну, комариный зуд! - проворчал рыжий, - и сам знаю. А зачем ход?
- Ход-то? Слушай! По утру мы уйдем, я и убегу да через это место в сад. День прокараулю и скраду его, а скравши к вам приду. Вы меня в перелеске ждать будете. Понял, что ли? - и он толкнул его под бок.
Рыжий великан не ответил, но, судя по тому рвению, с каким он начал копать землю, можно было сообразить, что он понял и одобрил план своего косого товарища.
Темная, душная ночь прикрывала их скаредное дело, и только усиленное сопение свидетельствовало об их старании. Скоро они подкопали столб, затем Поспелко сунул рыжему в руки толстую орясину, и крепкий столб, как зуб под рукой дантиста, выдвинулся, оторвал обшивку и грохнулся наземь.
- А теперь и назад, - сказал Поспелко. - Надо думать, что дозорные людишки не доглядят до завтра, а там ищи ветра в поле! - и он тихо присвистнул.
- И воистину ты "Поспелко", - с чувством удивления к уму своего приятеля сказал рыжий. - Везде поспеешь, как бес!
- А ты дубье стоеросовое! - ответил ухмыляясь Поспелко, но тотчас же переменил тон. - Федька десять рублей обещал?
- Десять? - подтвердил рыжий.
- Кому говорил-то?
- Май сказывал; опять Распута слышал.
- То-то, а то он живо и в нетях.
- Ну, от нас не уйдешь. И куда ему рапату [тайный притон для игры и пьянства] девать?
- Их Нижнего-Новгорода ушел.
- А здесь встретился!
Они вышли на чистый двор и легли под дерево, на траву. Подле них, привязанный к дереву, огромной черной тушею лежал медведь и тут же на длинной веревке бродила коза. Вся усадьба погрузилась в сон. Маленькому Мише виделись во сне веселые скоморохи, молодой его матери снился муж нежный и ласковый.
Едва летнее солнце взошло на небо, как все проснулось и зашевелилось в усадьбе. Сенные девушки под досмотром более пожилой Натальи принялись за свое рукоделье. Степаныч, громыхая вязкой ключей, полез по амбарам и кладовушкам, отпуская то овес, то крупу, то масло. Поднялась княгиня, и со своим первенцем в домовой церковке, под гнусавое пение и чтение дьячка, что жил у них при усадьбе, стала слушать часы, истова крестясь и без устали кладя земные поклоны. А там отпустила она Мишу с несколькими девушками поиграть до полдника, а сама пошла в свой терем и села за пяльцы.
