Николай Лейкин - В деревне
— Совершенно вѣрно. Дай поблажку — сядутъ на шею, отвѣчала та.
Вскорѣ Клянчины размѣстились на лугу, на коврѣ около самовара, рядомъ съ домомъ. Дѣти сѣли также съ ними. Началось чаепитіе. Поспѣлъ сваренный молочный супъ, явились наскоро изжаренные кусочки мяса, яйца. Кухарка и нянька хоть и прислуживали уже молча, но презрительная улыбка не сходила съ ихъ лицъ.
Изъ-за угла дома, какъ изъ земли выросъ, появился мужикъ, почесался, передвинулъ шапку со лба на затылокъ, что означало поклонъ, и сказалъ Клянчинымъ:
— Съ новосельемъ, господа сосѣди… Чай да сахаръ. Съ улицы-то лавочникъ сюда не пускаетъ, боится, что покупателевъ отъ него отобьемъ, такъ я по задамъ къ вамъ, съ рѣки. Вамъ поросеночка не надо ли? Отличные у меня сосунчики есть. Яйца есть. Пожалуйте посмотрѣть. Въ лодкѣ у меня на рѣкѣ все это привезено.
— А по чемъ яйца? спросила Клянчина.
— Да по чемъ же съ васъ взять? замялся мужикъ. — Вы по-сосѣдски не обидите. Вѣдь сосѣди. Черезъ четыре двора отъ васъ… По четвертаку за десятокъ не дадите?
— Что ты, что ты! Это въ деревнѣ-то! Да я ужъ въ Петербургѣ покупала по двадцати копѣекъ. Если хорошія свѣжія яйца, то по пятіалтынному за десятокъ…
— Что вы, помилуйте… Въ городъ свезти, такъ тамъ лавочники по рубль восемь гривенъ за сотню дадутъ, а вы господа…
— Такъ вѣдь въ городъ-то везти нужно, а здѣсь на мѣстѣ, въ деревнѣ…
— Ну, да, въ деревнѣ. За деревню и беремъ. Вѣдь мы господъ-то всю зиму ждали. Съ кого же и взять, какъ не съ господъ? На то вы и господа. Ну, да ладно, по двугривенному берите.
— По пятіалтынному, такъ возьму.
— Какъ возможно по пятіалтынному! Вотъ ужо господа охотники, которые ежели за дичью, станутъ послѣ Петрова дня къ намъ наѣзжать, такъ тѣ по два двугривенныхъ за десятокъ-то даютъ. Дашь ему свѣженькихъ, а онъ тебѣ два двугривенныхъ, да еще стаканчикомъ винца попотчуетъ. А я думалъ, что вы сосѣдей обижать не станете и по четвертаку дадите. Берите ужъ за двугривенный-то. Вѣдь ежели у лавочника взять, то онъ съ васъ дороже возьметъ.
— Какъ же это онъ можетъ съ насъ взять, ежели не дадимъ.
— За неволю дадите, ежели онъ сюда на дворъ никого допускать не будетъ. Вѣдь ужъ я сюда по задамъ пролѣзъ. Онъ и то мнѣ сказалъ: «поймаю, всѣ бока обломаю». Пріятно нешто на драку лѣзть? А я ужъ такъ, по сосѣдски, хорошимъ господамъ думалъ услужить. Вѣрьте совѣсти, онъ сюда никого до васъ не допуститъ. Теперь ужъ вы въ его власти.
— Разсказывай, разсказывай! Что мы маленькія дѣти или арестанты, что ли? Ну, сюда не допуститъ, такъ мы сами на деревню будемъ ходить и тамъ покупать.
— Развѣ ужъ что сами-то. А только нешто это господское дѣло, чтобъ крадучись!
— Ну, ужъ это не твое дѣло разсуждать. Пятіалтынный бери вотъ за десятокъ яицъ.
— Это, стало быть, и на пару пива не хватитъ? Нѣтъ, не расчетъ, покачалъ головой мужикъ. — А я пособралъ у бабы двѣнадцать штукъ, да думаю, что мнѣ и на стаканчикъ, и на пару пива… Ну, а поросеночка возьмете?
— Да вѣдь и за поросеночка будешь такъ же дорожиться, такъ съ какой же стати?..
Мужикъ помялся и отвѣчалъ:
— Конечно, ужъ мы супротивъ города не можемъ… Вы вотъ все хотите, чтобъ дешевле, чѣмъ въ городѣ, а это намъ не сподручно.
— Нарочно въ деревню и пріѣхали, чтобы жить было дешевле, чтобы покупать все дешевле.
— Ну, этого вы не дождетесь. Въ городѣ бы, вонъ, за пятачокъ въ чайной-то лавкѣ можно чаю нашему брату напиться — и въ лучшемъ видѣ подадутъ, а здѣсь лавочникъ на постояломъ дворѣ съ нашего брата гривенникъ беретъ. Прежде двоимъ на двѣнадцать копѣекъ чай собиралъ, а нынче — нѣтъ, говоритъ, пятіалтынный: чай и сахаръ вздорожалъ. Въ городу или въ деревнѣ! Сравнили вы тоже… Да поросеночка-то мы давно бы ужъ въ городъ свезли и продали, а мы дачниковъ ждали, чтобъ отъ дачниковъ супротивъ города попользоваться. Посмотрите поросеночка-то… Поросенокъ поеный, что твои сливки…
— Нѣтъ, нѣтъ… Мы прежде по деревнѣ походимъ, да прицѣнимся къ здѣшнимъ цѣнамъ. У кого найдемъ, что дешевле, у того и будемъ брать, сказала Клянчина. — Мы пріѣхали сюда для экономіи, а не для транжирства.
— Это ужъ будетъ не по-господски, а по-сквалыжнически. У насъ прасолы такъ-то прижимаютъ, а вы нешто прасолы? возвысилъ голосъ мужикъ.
— Ну, ты такъ не разговаривай… Пошелъ вонъ? крикнулъ Клянчинъ.
— Да какъ же съ вами разговаривать, коли вы сосѣдей тѣснить хотите!
— Тебѣ сказано, чтобы ты проваливалъ!
— Позвольте… Вамъ раковъ не надо ли?
— Пошелъ вонъ! А нѣтъ, такъ я пошлю сейчасъ за лавочникомъ и ужъ онъ тогда съ тобой по-свойски расправится!
— Вотъ те штука! Я пробрался къ господамъ по задамъ, чтобы супротивъ лавочника услужить, а господа сами… Ну, господа! И это называются господа! Фу, ты, пропасть! Мы разсчитывали, чтобы отъ нихъ пользоваться, а они сами отъ мужиковъ пользу ищутъ! Сосѣди тоже, черти оголтѣлые….
— Вонъ отсюда! разсвирѣпѣлъ Клянчинъ.
— Тише, тише, баринъ. Съ сердцовъ печенка лопнетъ. Да и не расчетъ вамъ съ нами ссориться, потому мы тутъ всегда около васъ, такъ какъ бы чего не вышло, проговорилъ мужикъ, пятясь.
— Дарья! Сбѣгай за лавочникомъ и попроси его сюда!
Мужикъ, ругаясь, началъ уходить за избу.
— Сосѣди тоже… улыбнулась Клянчина. — Самъ толкуетъ о сосѣдствѣ, а это развѣ по-сосѣдски съ такими угрозами подступать?
Клянчинъ молчалъ.
III
Съ рѣки повѣяло прохладой. На землю спускались сѣверныя іюньскія сѣролиловыя сумерки, замѣняющія собой ночь. Бивуачный обѣдъ-ужинъ на коврѣ подъ открытымъ небомъ былъ конченъ. Всѣ были уставши отъ треволненій переѣздки и приходилось помышлять о ночномъ успокоеніи въ совершенно пустомъ съ голыми стѣнами домѣ.
— Самое лучшее постлать сѣно или солому, покрыть все это простынями, положить, разумѣется, подушки, да такъ и лечь, говорилъ Клянчинъ и послалъ кухарку къ лавочнику попросить куль сѣна или соломы.
Та выслушала все это съ усмѣшечками и отвѣчала:
— А только, воля ваша, баринъ, а я сама сѣна не понесу. Никогда я его не таскала, да и теперь не понесу. Пускай лавочники сами несутъ. Мужицкими работами я и въ своемъ-то мѣстѣ не занималась. Я дѣвочкой въ Петербургъ привезена и сразу себя соблюдать стала.
— Да, да… Ты попроси тамъ, чтобы принесли. У лавочника есть работники.
— И на рѣку ужъ я больше за водой не пойду. Впередъ вамъ говорю, продолжала кухарка. — Два ведра сегодня принесла — и довольно.
— Нѣтъ, нѣтъ, тебѣ не придется ходить за водой. Я нанялъ такъ, что за носку дровъ и воды буду платить лавочнику, чтобы доставляли его работники, успокоивалъ кухарку Клянчинъ.
— Ну, то-то… Такъ вы и знайте. И ежели завтра утромъ вода не будетъ принесена, то я и самовара вамъ ставить не стану. Какъ, тамъ, хотите…
Кухарка отправилась къ лавочнику. Клянчинъ презрительно кивнулъ ей вслѣдъ, взглянулъ на жену и, пожимая плечами, сказалъ про кухарку:
— Какой народъ! Вотъ ужъ народъ-то! Никакого снисхожденія. Каждый свой шагъ цѣнитъ, словно у ней золотая ступня.
— И ненависть какая-то къ хозяевамъ, ненависть къ тому мѣсту, гдѣ пьетъ, ѣстъ и жалованье получаетъ, прибавила Клянчина. — А только напрасно ты ей посулилъ давеча прибавку. Она все равно у насъ жить здѣсь не останется и придется намъ вмѣсто нея какую-нибудь бабу взять. Она сейчасъ вслухъ, не стѣсняясь, въ кухнѣ съ нянькой разговаривала. «Чихать, говоритъ, мнѣ на ихъ два рубля въ мѣсяцъ прибавки, я, говоритъ, въ городѣ отъ покупки провизіи въ три раза больше наживала, а здѣсь ни мясной лавки, ни зеленной, всѣ припасы у лавочника будутъ брать на книжку, а не на деньги, и за молоко даже не отъ кого благодарности получить, потому, и молоко отъ лавочника»…
— Ну, чортъ съ ней!
— Нянька тоже фыркаетъ и говоритъ, что здѣсь въ деревнѣ ни одного порядочнаго человѣка не увидишь и что придется омужичиться ей. Ужъ успѣла справиться: будутъ ли въ деревнѣ стоять солдаты, и когда узнала, что не будутъ, то рветъ и мечетъ. Но что нянькѣ и кухаркѣ ножъ острый, такъ это то, что ихъ гости къ нимъ сюда за дальностью пріѣзжать не могутъ.
Кухарка вернулась.
— Сейчасъ принесутъ сѣно. А только лавочникъ говоритъ, что за куль сѣна дешевле рубля взять нельзя, потому — нынче сѣно дорого, сказала она.
— Это въ деревнѣ-то рубль! воскликнулъ Клянчинъ, всплескивая руками.
— Ну ужъ, тамъ, какъ хотите, а только онъ велѣлъ сказать, что рубль въ книжку запишетъ.
— Да вѣдь мы только на подержаніе, завтра мы ему можемъ отдать сѣно.
— И я то же самое ему говорила, а онъ: «ужъ какое это, говоритъ, мятое сѣно! Его скотина ѣсть не будетъ».
Работникъ лавочника принесъ куль сѣна.
— И не стыдно это вамъ за какіе-нибудь полтора пуда сѣна брать рубль! сказалъ ему Клянчинъ.
Работникъ ухмыльнулся и отвѣчалъ:
— Оно конечно, что дорого, а вѣдь это только съ господъ. Что подѣлаете? Хозяинъ. Ужъ онъ дачниковъ не щадитъ. «Долженъ же, говоритъ, я отъ нихъ пользоваться». Также онъ вамъ велѣлъ сказать, что коли ежели куль не возвратите обратно, то двадцать копѣекъ, потому, намъ кули себѣ нужны.
