Лев Гунин - Черный рыцарь (фрагмент)
_______________________ * Польская миля - примерно 7 с половиной километров
Тем временем вокруг них на земле потемнело, и на все легла глубокая тень. Сквозь редкие просветы ветвей над их головами видно было, что небо нахмурилось.
- Ну, этого еще нам нехватало, - сказал высокий, Ян.
- О-очень нехватало... - отозвался Идель.
И, через два шага, вдруг исчез. Как будто провалился сквозь землю. И правда, оттуда, из-под земли, раздался его глухой и сдавленный голос: "Эй, Ян, кажется, я пришел. Стой на месте и не двигайся. Я куда-то упал".
Идель находился в узкой и глубокой щели, на дне которой лежал толстый слой гнилых листьев. Если б не эти листья, не ходить бы больше Иделю, а, может, и не говорить. Эти листья спасли его. Сколько он не смотрел наверх, в сторону смутного, расплывающегося пятна света, он не мог различить ничего конкретного и не мог услышать ответного голоса Яна. Идель готов был уже набрать побольше воздуха и закричать что есть мочи, пока Ян еще где-то близко, но вдруг услышал отдаленный, но сильный и рокочущий голос друга: "Подвинься, отойди подальше от края. - "Да ты никак прыгать собрался! Не смей этого делать, сукин сын! - извини, Янка! Вытащи меня отсюда - и пойдем дальше." Но он знал, что, если взбрело что-то в голову Яну, никакими клещами уже это оттуда не вытащить, и потому выполнил приказ - освободил место на листьях. И вовремя: через мгновение его товарищ плюхнулся на то место, где Идель только что был. "Зачем ты это сделал? Теперь мы оба попались!"
- Клад будем искать, - ответил на это Ян.
- Да ты в жизни не искал кладов.
- А теперь буду. Пошли.
- Куда?
- А вот туда, - и Ян направился вниз, по щели, которую когда-то давно, десятки, а, может, сотни лет назад, вымыла бегущая вода.
Тут вертлявый Идель не на шутку испугался.
- Ты что, решил до самой преисподни меня вести? Мы итак низко спустились, куда еще ниже? Что за блажь? Я знаю, что с твоими способностями подняться наверх не такое уж неисполнимое дело. Поднимись - и вытащи меня отсюда.
- А кто говорил только что, что я трус? А? Так вот - молчи!
- Не доказать ли свою смелость мне ты вознамерился? Сам сказал, что нас жены ждут. Да верю я, что ты смелый, верю.
- Сними-ка лучше свою детскую саблю и пошуруй ей впереди: как бы нам еще ниже не провалиться.
- Обижаешь ты меня, Ян. Разве не помнишь, что эту саблю я в бою добыл?
- Как не помнить - помню. Пана Сапегу мы тогда сопровождали. Знатный должен быть тот москаль. Если жив, то где-то сейчас ходит - и свою саблю вспоминает. Только непонятно, откуда у него взялась эту странная сабля и зачем была она ему нужна...
- Ну, что? Я пошуровал. Чертей, вроде, пока еще нет...
- А, чтоб тебя!.. Пошли!
Слабый, рассеянный свет тускло освещал стены расщелины, и было удивительно, что при этом путники могли без труда различать силуэты друг друга. Проход между тем постепенно расширялся, и теперь, даже вытянув руки стороны, они, идя в посередине, не могли достать до темнеющих стен. Дорога неизменно шла вниз, слой листьев под ногами истончился, и ноги больше не уходили в него, как в перину. В нос бил тяжелый, гнилостный запах, а из стен, как щупальца, как пальцы мертвецов, тянулись засохшие, переплетающиеся корни. Стало еще темней, и в самый раз было остановиться - и вернуться назад, либо... либо подумать о факеле для освещения дороги. И тут впереди блеснула неясная полоска далекого дневного света. Значит, расщелина не уходила под землю, не продолжалась пещерами или подземной рекой, но выходила наружу, на белый свет. Может быть, место, с которого они начали свой спуск, находилось на значительной возвышенности, и теперь они просто выйдут на один из склонов этой "горы"?
Свет впереди становился все ярче. Но он не лился так, как из открытого проема. Создавалось впечатление, что он шел из-за какой-то ширмы. Вдруг идущий впереди поскользнулся и собрался упасть. Высокий схватил его своей могучей рукой за плечо и с силой потянул его на себя. И вовремя! От их ног и выше начинался заросший травой и кустами проем - выход на дневной свет. Проделав отверстие в этих непролазных зарослях, подойдя поближе, так, чтобы не съехать по покатому полу в неизвестную бездну, двое заглянули в него. И застыли, пораженные.
Их глазам открылась невероятная, потрясающая картина. Предзакатное солнце освещало колоссальный амфитеатр, сквозь окно в одной из стен которого они смотрели. Глубина его, насколько можно было судить, в несколько раз превышала высоту самой высокой церкви бобруйского кляштора отцов иезуитов. Его стены, поднимавшиеся уступами, образовывали окружность, диаметр которой был не менее четверти старинной мили. В одной из стен амфитеатра был гигантский разлом треугольной формы и с ровными краями, как будто непостижимо огромная нечеловеческая лопата вырезала треугольный кусок - как из рождественского пирога.
Картина была настолько захватывающей, что двое стояли потрясенные, не говоря друг другу ни слова. Затем еврей принялся рубить сухие корни, кустарник и спутавшиеся стебли ставы, чтобы расширить окно и - соответствено - кругозор. Но его высокий товарищ неожиданно задержал его руку.
- Постой рубить, - сказал он. - Взгляни вот туда. Внизу, там, куда показывала рука Яна, виднелась сразу не замеченная ими группа всадников. Они стояли на одном из самых широких уступов этого поразительного амфитеатра, вытянувшись ровной цепочкой. Слов не было слышно, но было совершенно очевидно, что они ведут непонятные переговоры. Лошади гарцевали под всадниками, но всадники не разъезжались. Они что-то доказывали друг другу, блестя на фоне стены своими странными доспехами. Действительно, такие доспехи не носили уже по крайней мере столетие. Гордая осанка, манера держаться в седле, скупые движения не могли принадлежать обыкновенным разбойникам. Нет, они не были разбойниками. Не похожи они были и на тех, что тайно переправляли товары, уклоняясь от платы больших и мелких пошлин. В то время кругом стояли заставы, и не только воеводства, но даже староства заставляли платить пошлины. Правда, староста Бобруйский Петр Тризна два раза освобождал специальными указами от пошлин бобруйских купцов, членов цеха, а евреи время от времени освобождались от пошлин другими указами. Но для дальних перевозок это не имело большого значения.
Тем временем всадники разделились на две группы, каждая из которых направилась в свою сторону, но, проскакав совсем немного, они вдруг резко повернулись - и съехались опять. Это вызвало новый огонек недоумения в глазах обоих спутников, наблюдающих за происходящим из своего укрытия. Несмотря на интригующую сцену внизу, взгляд Яна внезапно переместился вправо и вверх. Он схватил своего товарища за плечо и повернул его лицом к объекту, привлекшему его внимание. Тот никогда не видел руку своего друга дрожащей, как теперь. Вверху, над их головой, на одном из верхних уступов, неподвижно стоял всадник, невидимый для тех, что находились внизу. Он был намного ближе к наблюдавшим и поражал своей огромной фигурой, перед которой даже богатырское сложение Яна должно было казаться тщедушным. На нем были старинные доспехи абсолютно черного цвета, сделанные из какого-то необычного металла. От него исходила какая-то пугающая, необузданная сила, хотя он стоял абсолютно неподвижно. Закатное солнце, переместившись, осветило его шлем с поднятым забралом, и что-то тревожно-страшное чудилось в темном провале шлема.
- Это он, черный рыцарь из моего сна! - прошептал Ян дрожащим, горячим шепотом. - Сбылось! И он, не снимая меча, опустился на колени.
