Юрий Коваль - Четвертый венец
- Это не куропатка, - сказал я. - Тетерка. Их бить нельзя.
- Э, парень, чего ни кинь - всего нельзя. Мне тут и избушку рубить мешали. С милицией приезжали. После-то отступились, потому что и у меня права есть.
- Какие же права?
- Свои люди в районе. Они и заступились. Теперь только крышу до холодов успеть.
- Какая крыша! У тебя между бревен щели с кулак.
- Щели? - удивился Женька. - Подумаешь, щели. Девятое додавит. Вот видишь, рублю четвертый венец, еще бы пять, и хорош. Шел бы ко мне в напарники. Мы бы с тобой и медведя нашли. Я с ножом, ты - с ружьем.
- Пошел бы, да баба у меня в городе.
- А баба там пускай и живет, ты к ней в гости будешь ездить. Так даже удобней. Многие эдак-то с бабой не живут, а в гости ходят.
- Не могу, Женька. Мне уезжать скоро.
- Когда скоро-то?
- Завтра.
- Эх, жалко. А как бы хорошо зимой в избушке. На улице мороз в тридцать градусов, а у нас свет, тепло. Муки бы пуд - так можно самим и хлебы печь. А ночью над лесом звезды да луна, а в избушке огонечек горит. Надо бы мне напарника.
- Ты торопись, Женька, - серьезно сказал я. - Скоро морозы, а у тебя только четвертый венец.
- Успею, парень. Темнело, я поспешил домой и попрощался с Женькой. Вышел из леса и у ольхового куста не выдержал, наклонился, пошарил в траве. Интересно было, что он там прятал. Там лежал заваленный пожухшими ветками оранжевый мотоциклетный шлем.
- При чем здесь, черт подери, мотоциклетный шлем? - сказал Вадим. Кто прячет шлем в ольховый куст. Зачем шлем без мотоцикла? Сумасшедший, конечно. У него, видно, повсюду вокруг избушки захоронки.
- Не вижу в мотоциклетном шлеме состава сумасшествия, - сказал я.
На следующий день мы уехали, и перед отъездом, разбирая продукты, наткнулся я на лишнюю пачку макарон. Хотел было отнести ее Женьке, да ведь и в Кондопоге были друзья, которым лишняя пачка макарон никак не повредит.
По дороге мы все с Вадимоы спорили, есть состав сумасшествия или нет.
- Не вижу такого состава, - рассказывал я друзьям в Кондопоге, которым пачка макарон и вправду не повредила. - Помоему, он не сумасшедший, а просто неприспособленный к жизни человек, наивный романтик и доходяга.
- Это ты наивный романтик и доходяга, - сказали мне друзья из Кондопоги. - Какого размера сруб?
- Три на четыре.
- Это вовсе не охотничья избушка. Он рубит баню.
- Какую то есть баню?
- Обыкновенную. Рубит он рядом с дорогой. Верно? Бревна толком не подгоняет. А как только срубит да выпадет снег, пригонит машину из Медвежьегорска, вывезет баньку и продаст. Вот и все дела. Так многие делают. А сумасшествие - для отвода глаз.
Меня поразила эта неожиданная логика, выгнала сомнение и жалость. Печальный образ сумасшедшег. о в шапке с помпоном посреди кривого сруба под снегом и дождем поблек и пропал. Рубит баньку на продажу. Нет, куда ближе и понятней человек, который рубит избушку, чтоб обогреться, вериувшись с охоты, чтоб хлебы пеклись и огонечек светил.
В Москве среди разных суетливых городских дел я вдруг вспоминал порою Женьку.
Я видел, как стоит он в шапке с помпоном, как засыпает снегом его сруб, и гадал, сколько еще венцов успел оя срубить. Опять объявлялась в душе бессильная тревога.
- Да ведь он рубит баньку, - успокаивал себя я. - Наверно, уже вывез и продал.
Потом я узнал, мне рассказали, что Женька так и остановился на четвертом венце. Четвертый венец оказался его пределом. Пятого он не начинал.
Выпал снег. Настали холода, а у него все четвертый венец, постель из рваных одеял и кусков толя.
Снега заваливали берега озера. В рваном свитере и в шапке с помпоном Женька бродил по дороге, просил соли и спичек.
Глубокой зимой приехала милиция в полном уже составе, и Женьку куда-то отвезли.
Сруб в четыре венца простоял до весны, а весною на плоты растащили его туристы.
