Игнатий Потапенко - Канун
Почти уже вся публика сошла съ парохода. Носильщикъ несъ небольшой чемоданъ, въ которомъ было заключено все имущество Зигзагова, а владѣлецъ чемодана, сопровождаемый издателями, шелъ по пароходу, затѣмъ спустился на пристань и здѣсь встрѣчавшая его группа сдѣлала ему овацію.
Были тутъ и друзья, съ которыми Зигзаговъ цѣловался, а были и невѣдомыя лица, которымъ онъ пожималъ руки.
И вотъ тутъ-то наступилъ моментъ, когда издатели, каждый порознь, въ умѣ своемъ изобрѣтали способъ вызвать особое довѣріе со стороны Зигзагова, чтобы увезти его въ своемъ экипажѣ и тѣмъ завязать литературныя отношенія, но въ то время на пристани появилось новое лицо, которое обратило на себя вниманіе всѣхъ.
Это была очень замѣтная фигура, не только потому, что онъ былъ высокаго роста, но и по той особой манерѣ, которая изобличала въ немъ человѣка съ большимъ значеніемъ и знающаго себѣ цѣну, но на столько умнаго, чтобы не совать это сознаніе впередъ. Онъ держался въ высшей степени скромно и просто и какъ-то нарочито-благодушно улыбался всѣмъ тѣмъ, съ кѣмъ здоровался и говорилъ. Улыбка у него была пріятная, чему способствовали его прекрасные ровные бѣлые зубы. Да видъ ему было не много больше сорока лѣтъ, но его темные жаркіе глаза были необыкновенно молоды и изъ нихъ, какъ изъ переполненной чаши, какъ-то непрерывно лучился умъ, который проявлялся въ каждомъ движеніи его лица, некрасиваго, но пріятнаго, обладавшаго способностью быстро и незамѣтно располагать человѣка въ свою пользу.
На немъ была одноцвѣтная темносѣрая пара, на головѣ высокая мягкая фетровая шляпа, а на лѣвой рукѣ лежала накидка, вродѣ плаща.
Зигзаговъ тотчасъ увидѣлъ его и, оставивъ пожиманіе протянутыхъ къ нему рукъ, стремительно пошелъ къ нему на встрѣчу и протянулъ къ нему обѣ руки.
— Ба! Прелестнѣйшій, чудеснѣйшій… Левъ Александровичъ!.. Просто Левъ! какъ же я радъ, что я вижу васъ!
Левъ Александровичъ крѣпко пожалъ его руку, но они не обнялись и не поцѣловались. Они сейчасъ же повернули по направленію къ выходу. Левъ Александровичъ обнялъ Зигзагова правой рукой за талію и они шли впереди, остальные же группой шествовали за ними.
— Ко мнѣ? — спросилъ Зигзагова Левъ Александровичъ.
— Да чего же лучше… У меня — негдѣ голову преклонить.
— Буду очень счастливъ… Такъ ѣдемъ… Господа, — сказалъ онъ, обратившись къ слѣдовавшей за нимъ группѣ:- я васъ ограблю. Я увезу отъ васъ Максима Павловича.
Всѣ три издателя злились, каждый порознь, но въ то же время они могли быть и довольны. Зигзоговъ не достался ни одному изъ нихъ, значитъ — на конкуренцію еще остается свобода и каждый можетъ расчитывалъ на свое искусство.
На мостовой мола стояли нѣсколько оставшихся извозчичьихъ экипажей, собственные экипажи издателей, а впереди всѣхъ изящное ландо — викторія Льва Александровича Балтова. Кучеръ тотчасъ же подкатилъ. Носильщикъ взвалилъ къ нему на козлы чемоданъ, хозяинъ усадилъ Зигзагова и самъ сѣлъ рядомъ.
Зигзаговъ приподнялся и снялъ шляпу. — Господа, до свиданія, — сказалъ онъ встрѣчавшимъ его. — Благодарю за милую встрѣчу!.. Повѣрьте, страшно цѣню и не забуду…
Лошади тронули и экипажъ быстро помчался. Друзья, почитатели, а съ ними и три издателя остались позади.
II
— Какъ я радъ, что не опоздалъ, — говорилъ Левъ Александровичъ:- а меня задержали въ управленіи водопровода, мнѣ, вѣдь и тамъ приходится… У насъ чуть не случилось катастрофа. Въ шестнадцати верстахъ отсюда что-то произошло съ трубой… Городъ могъ остаться безъ воды, но уладилось… Какъ я радъ, какъ я радъ!.. И, кажется, я спасъ васъ отъ одного изъ вампировъ? а? Ха, xa… Они хотѣли взять васъ, такъ сказать, на корню… Ха, ха…
— Милый Левъ Александровичъ… Позвольте ужъ разомъ поблагодарить васъ за все, — съ чувствомъ сказалъ Зигзаговъ, пожимая его руку:- И за матеріальное, и за духовное… Вѣдь, не будь васъ, я съ одной стороны отощалъ бы на казенныхъ хлѣбахъ, а съ другой, пожалуй, просидѣлъ бы тамъ еще годика четыре… Однако, вы пріобрѣли большую силу, если одно ваше слово могло сократить мое заточеніе больше, чѣмъ на половину. Вѣдь, я былъ сосланъ на библейское семилѣтіе.
— О, да, да… Одно слово и не больше… Да вы погодите, мой милый, когда я вамъ разскажу, вы ахнете… Тутъ произошли такія вещи… Но это потомъ, потомъ…
— А что, оцѣнили васъ?
— Надо полагать… Или, покрайней мѣрѣ, согласны оцѣнить…
— Нѣтъ, не томите меня, Левъ Александровичъ… Я такъ жаденъ до новостей, касающихъ васъ… Зовутъ?
— Помните Ивана Сергѣевича Ножанскаго?
— Да, какъ же не помнить? Когда онъ былъ здѣсь профессоромъ, а потомъ городскимъ головой, я начиналъ свою журнальную дѣятельность, и онъ шутя грозилъ мнѣ пальцемъ и говорилъ: «изъ молодыхъ да ранній… Да только быть ему въ мѣстахъ не столь отдаленныхъ»… Вѣдь, вотъ онъ пророкомъ оказался!
— Ну, знаете вы, онъ теперь въ Петербургѣ одна изъ крупнѣйшихъ птицъ…
— Знаю, знаю… Да только у птицы этой хватило крыльевъ, чтобы долетѣть до петербургскихъ сферъ, а тамъ онъ, кажется, сложилъ ихъ и больше не летаетъ.
— Нѣтъ, не то… Онъ очень осторожный человѣкъ. Онъ мнѣ писалъ… Тамъ противъ него со всѣхъ сторонъ наставили пики… Ну, понимаете, онъ выжидаетъ.
— А сколько ему лѣтъ?
— Шестьдесятъ семь…
— Возрастъ, неподходящій для выжиданія… Пора бы и дѣйствовать… Да ничего не выйдетъ… Не вѣрю я въ этого Лео, мечтающаго обновить Россію при помощи финансовыхъ реформъ… Чортъ возьми, не финансы тутъ важны, а духъ — проклятый рабскій духъ, который проникаетъ насъ насквозь. Такъ что же онъ?
— Зоветъ меня… въ помощники.
— Неужели? Туда?
— Зоветъ. Да я артачусь… Торгуюсь, выговариваю условія… Ну, вотъ ему я написалъ о васъ два слова, а ужъ остальное онъ сдѣлалъ.
— Важная новость, важная! — говорилъ Зигзаговъ:- такъ васъ могутъ отнять у насъ каждую минуту?.. Ой, смотрите, Левъ Александровичъ, какъ бы васъ въ самомъ дѣлѣ не сманили… Знаете, какъ поетъ сумасшедшій мельникъ въ «Русалкѣ:» «заманишь, — а тамъ, пожалуй, и удавишь ожерельемъ»… Вотъ этого то ожерелья я для васъ и боюсь… Не ошибаетесь-ли вы на счетъ осторожности Ножанскаго? Боюсь, что не осторожность это, а… «ожерелье»… Ножанскій человѣкъ узкій, тщеславный… Я же помню, какъ онъ здѣсь гонялся за персидскимъ шахомъ, чтобы получитъ «Льва и Солнца» степенью выше, чѣмъ ему назначалось… Ну, ужъ знаете, кто за «Львомъ и Солнцемъ» гоняется, тотъ едва-ли годенъ для переустройства Россіи…
— А вотъ теперь онъ только за Львомъ гоняется, — сказалъ Левъ Александровичъ и разсмѣялся. Зигзаговъ тоже смѣялся его шуткѣ.
Экипажъ поднимался въ гору, лошади дѣлали напряженіе.
Вотъ и городъ, настоящій городъ, съ великолѣпно выложенными гранитными плитами улицами, съ высокими каменными красивыми домами, съ рядами зеленыхъ и уже расцвѣтавшихъ акацій на тротуарахъ.
Съ высоты, на которой онъ расположился, видно было безбрежное море и весь заливъ съ гаванью, съ кишѣвшими въ нихъ судами, съ приморскимъ городкомъ, окутаннымъ дымомъ.
— Сердце неистово бьется у меня! — воскликнулъ Зигзаговъ, оглянувшись назадъ:- какъ я люблю этотъ городъ! Сколько въ немъ солнца и радости… А тамъ было холодно и сумрачно!.. Тамъ я былъ золъ… Три года минута въ минуту былъ золъ и невыносимъ. Милый Левъ Александровичъ, вотъ когда вы будете министромъ, — а вы непремѣнно имъ будете, потому что вы самый умный человѣкъ въ Россіи, — сдѣлайте такъ, чтобы людей, провинившихся только своими мыслями, ссылали въ теплыя страны. Вѣдь подумайте, въ концѣ концовъ ихъ мыслями питается Россія. На сѣверѣ, въ темныхъ, сырыхъ и непривѣтныхъ углахъ, куда ихъ сваливаютъ, какъ негодный соръ, они озлобляются и мысли ихъ становятся ядовитыми и злыми; а вѣдь эти мысли проникаютъ въ головы обывателей. И оттого литература наша такая злая, и оттого въ Россіи такъ много злыхъ. обозленныхъ людей… Ахъ, чудное солнце! какъ оно славно грѣетъ меня!.. Какъ нѣжно, ласково… Ну, какія же еще новости? Ваша сестрица Елизавета Александровна — какъ поживаетъ?
— Ну, она вѣдь у меня изъ мрамора… Она никогда не мѣняется…
— Замужъ не вышла?
— О, нѣтъ… Я ей окончательно помѣшалъ въ этомъ… Увѣрена, что безъ нея я пропаду. Какъ ни убѣждалъ я ее — ни за что.
— Она васъ обожаетъ.
— Да, это у нея большой недостатокъ.
— Ну, и, наконецъ, — милое, очаровательное, прелестное созданіе — Наталья Валентиновна? Надѣюсь, она продолжаетъ вдохновлять будущаго министра…
— О, неизмѣнно… Вчера о васъ говорили съ нею цѣлый вечеръ. Вотъ ваша истинная цѣнительница… Но за то и бранитъ же она васъ… Я цѣлый вечеръ защищалъ васъ.
— Напрасно. Я виновенъ и не заслуживаю снисхожденія. Сегодня же буду цѣловать ея ручки. Вы меня повезете къ ней?
— Обязательно. Мы обѣдаемъ дома, а вечерній чай пьемъ у Натальи Валентиновны…
