Роман Сенчин - Ничего страшного
- Баб, ну пошли-и! - снова появился на кухне Павлушка.
Уже с ведерком, набором совков, сам натянул джинсы и свитерок, даже обулся, правда, не на ту ногу.
- Сейчас, Павлуш, гречка сварится.
- Не хочу гречку!
- А это не тебе, а маме и дедушке. Тебе борщик со сметаной сварила.
- Не хочу-у! Пошли-и...
- Перестань капризничать! - повысила голос Татьяна Сергеевна. Переобуйся. Опять неправильно.
Внук присел в дверном проеме, стал стягивать с ног ботиночки... Пора сандалии ему купить - погода-то почти летняя.
В универмаге Татьяна Сергеевна видела симпатичные и, кажется, прочные, за двести тридцать рублей. Надо с Ирой посоветоваться, сводить Павлушку примерить. Без него покупать рискованно - уже многое надевать не хочет. "Не нравится!" Тоже вот личность...
Прибавила громкость бубнилки - и вовремя. Дикторша как раз объявляла: "Новости в середине часа". После короткой музыкальной заставки внятной скороговоркой начала рассказывать:
"В чеченском селении Новые Атаги совершено покушение на исполняющего обязанности начальника райвоенкомата. В результате взрыва он получил ранения и был госпитализирован. Один военнослужащий погиб и еще один получил ранение".
"Ох, сколько можно, - горестно, привычно качнула головой Татьяна Сергеевна, открыла кастрюлю. - Лет уж семь там одно и то же, одно и то же..."
А дикторша озвучивала следующее известие:
"Россия сокращает количество миротворцев в Косово. Этой ночью на родину отправился первый эшелон с военными. Вывод личного состава и техники продлится до конца июня".
Ребром ложки Татьяна Сергеевна прижала к бортику кастрюли картофельный брусочек, надавила. Тот легко разломился на две части. Готово.
"На городском кладбище в городе Ессентуки обнаружено и обезврежено самодельное взрывное устройство. Адская машина была положена в полиэтиленовый пакет, который висел на одном из деревьев рядом с могилами".
Эта новость напомнила о взрыве на каком-то московском кладбище несколько лет назад. Человек пятнадцать тогда погибли. Афганцы-бизнесмены. Кого-то долго судили, приговаривали к срокам, потом оправдывали, снова судили...
"С Юрия Буданова может быть снято обвинение. Судебно-психиатрическая экспертиза признала полковника невменяемым в момент убийства чеченской девушки".
"Хм, - усмехнулась Татьяна Сергеевна, помешивая булькающую, как гейзер, гречку, - как же они умудрились теперь-то определить?.. Ведь не вчера же случилось..."
"По предварительным данным, обрушение кровли монтажного корпуса на Байконуре, - не терял энергичности голос дикторши, - произошло из-за рокового стечения обстоятельств. Окончательные выводы госкомиссия огласит на следующей неделе".
- Ба-аб, ну давай! - Павлик переобулся и вытягивал левую ногу, чтобы Татьяна Сергеевна завязала шнурок.
- Пять минут еще буквально. Сейчас сготовится...
- Пять? - Он посмотрел на свою руку, растопырил пальцы, шепотом их пересчитал, мотнул головой. - Много! Пошли-и!
- Помолчи хоть маленько! Дай послушать, что в мире творится.
Внук топнул ногой, всхлипнул и ушел из кухни.
Пусть посердится. Если во всем потакать...
"В республике Тува, - продолжали сообщать из пластмассовой коробочки радио, - удалось остановить распространение огня, угрожающее селу Сой. А в Хабаровском крае за минувшие сутки площадь охваченной огнем тайги возросла на семь тысяч гектаров".
"Каждую весну, - по инерции продолжала ворчать Татьяна Сергеевна, горит и горит. А не горит, так затопляет..."
"Торговый дом "Уралсевергаз" прекратил сегодня газоснабжение нижнетагильского химзавода "Планта". В результате без горячей воды остался жилой микрорайон "Северный", дома которого обслуживаются котельной химзавода. Долг предприятия за поставку топлива составляет три целых три десятых миллиона рублей".
"Да-а, конечно, - отреагировала она и на эту новость, - отключать-то они умеют".
Вздохнула и испугалась своего вздоха, дряблого, совсем старушечьего; заторопилась, проверила мясо в сковородке, сдвинула гречку с горячей конфорки. Все, можно идти.
Ах, да, чуть не забыла!.. Выдернула вилку холодильника из разболтанной розетки - масса случаев, что перегорает техника, когда вечером электричество подают. Напряжение скачет, как бешеное.
- Ну все, Павлуш, не злись, - примирительно сказала, надевая кофту, надо же мне было еду приготовить. Мама с дедой с работы придут голодные, а у нас один хлебушек... Пойдем, пойдем гулять теперь, пока лифт не отключили!
Павлик исподлобья смотрел в экран телевизора, делал вид, что не слышит.
* * *
Первая лекция - в девять часов. "Древнерусская литература" у первого курса историков. После большой перемены, в час дня, фольклор на втором курсе филологического факультета.
Путь от дома до института (четыре года назад переименованного в педагогический университет, но название не прижилось) занимал у Юрия Андреевича обыкновенно двадцать минут на троллейбусе. Впрочем, в последнее время троллейбусы с улиц почти исчезли - ломаются, говорят, один за другим от старости, - и их заменили микроавтобусы "Газель", по шесть рублей за проезд.
И сегодня, хоть вышел он в самом начале девятого, у института оказался за пять минут до начала лекции. Почти бегом преодолевал путь от остановки до двери. По дороге ругал себя: ведь еще в прошлом месяце решил не покупать проездной билет на троллейбус (все равно почти не ездит на них, чаще всего, не дождавшись, садится в "Газель"), но двадцать пятого апреля по давней привычке подошел к киоску "Гор-транс", сунул в окошечко сто двадцать рублей: "Проездной на троллейбус, будьте добры. На май".
Да, всё, надо бросать эту традицию, тратить пусть на три рубля больше, зато добираться на работу без таких вот проблем. Сперва на остановке мнешься, а потом - трусцой...
Уже больше тридцати лет Юрий Андреевич Губин пять раз в неделю открывает тяжелую, из толстого мутного стекла дверь, входит в вестибюль историко-филологического корпуса. Раньше, во времена своего студенчества и аспирантуры, сдавал пальто в гардероб, а затем по праву преподавателя стал раздеваться на кафедре.
Двадцать три года он преподает здесь древнерусскую литературу и фольклор. Давно пора бы получить профессорское звание (уже как-то совсем неприлично в сорок девять именоваться доцентом), только все собраться не может всерьез засесть за докторскую, набрать себе учеников-аспирантов. Размышляет об этом частенько, но мимоходом, расплывчато - скорее даже не размышляет, а мечтает написать, набрать, стать...
Надсадно, загнанно дыша, Юрий Андреевич поднялся по крутым, вышерканным до ложбинок в бетоне ступенькам на третий этаж, вошел на кафедру русской литературы.
Просторная комната, на стенах портреты классиков. С потолка свисает огромная, напоминающая театральную, люстра... А вот ходить по комнате сложно - дело в том, что на кафедре восемь штатных сотрудников и у каждого персональный стол, плюс к тому стоят два громоздких, глубоких кресла, между ними журнальный столик с чайной посудой, и еще, конечно, вешалка, шкафы для документов и книг.
- Доброе утро! - одновременно бодро и запыхавшись, произнес Юрий Андреевич.
Неизменная Наталья Георгиевна, старшая лаборантка, как радушная хозяйка, улыбнулась в ответ и кивнула Губину; молодой преподаватель, недавний аспирант Кирилл, тоже кивнул, но быстро, судорожно, продолжая перебирать бумаги (волнуется перед лекцией). В глубине кабинета над книгой, собрав в кулаке свою жидкую седую бороду, сидел профессор Илюшин; на приветствие Губина он вовсе не отреагировал - наверняка, увлеченный чтением, и не услышал.
Четвертый находящийся в кабинете, Дмитрий Павлович Стахеев, преподаватель советской литературы тридцатых-пятидесятых годов, красиво курил, развалившись в кресле. Дождался, пока Губин разденется и направится к своему столу, резко вскочил, протянул руку:
- Приветствую, Юрий Андреич! Как оно? - И сам же, по своему обыкновению, подсказал ответ: - Ничего?
- Ничего, Дим... ничего хорошего.
Они были знакомы, как говорится, тысячу лет. Точнее - тридцать два года, еще со студентов. Стахеев учился на курс старше, после окончания института поступил в аспирантуру, затем стал преподавать. За ним следом двигался и Юрий Андреевич. Судьбы, в общем, похожи, но только на первый взгляд...
За свою жизнь Юрий Андреевич встречал всего нескольких подобных Стахееву. Людей, по-настоящему умеющих жить, не устающих от жизни. Энергичных, как называли их, одни - почти с восхищением, другие - с презрением и брезгливостью. Да, нытики, вздыхатели разные таких энергичных всегда не любили... Презрение и брезгливость Губин чувствовал и в себе, несмотря на то что считал Дмитрия Павловича почти что другом, но за этим презрением трусливо пряталась простая зависть его, вялого, слабого к сильному.
Стахеев все время был у него перед глазами.
Без видимых трагедий сменил трех жен, без видимых усилий содержал пятерых детей; чуть ли не в каждом номере областных "Ведомостей" появлялись его статьи о литературе, о выдающихся личностях, о театре, о книжных новинках, и уж точно в каждом номере - "Хронограф", где вкратце рассказывалось о важнейших событиях мировой истории... В двадцать восемь он защитил докторскую, в тридцать четыре стал профессором. Еще в советское время побывал в Болгарии, ГДР, Чехословакии и почти "западной" Югославии, одевался всегда в дорогие костюмы, ежегодно менял портфель; теперь, поговаривали, параллельно с преподаванием Стахеев имел какие-то коммерческие дела...
