Александр Мелихов - Горбатые атланты, или Новый Дон Кишот
Благодаря этой мудрой политике, институт Колдунова выходит на первое место в регионе по числу кандидатов и докторов на душу населения, не хватает лишь одного - дарований. Лишь среди самой молодой нигилистической поросли (и Лида...), недостаточно почитающей колдуновскую лестницу, ведущую к солнцу, начинали там-сям посверкивать маленькие божьи искорки, словно метеорчики, залетевшие из другой галактики в местное небо. Сверкнут и, зашипев, гаснут в провинциальном болоте: здесь положено светиться только местным гнилушкам, а солнце у нас - одно, другого нам не надо.
Узость кругозора, изоляция - непременное условие счастья. В мире гениев каждый оригинален, каждый ведет собственную партию, и весь этот разнобой ты берешь себе в душу, и вместо соло она начинает звучать оркестром, уже не имеет единственного твердого мнения по всякому поводу, как это бывает у счастливых людей, но, напротив, нет на свете ничего, в чем одна частица твоей души не нашла бы капельку истины, а другая - капельку лжи. А мир, очерченный Колдуновым для своих подданных, так мал, мил, ясен и уютен, что напоминает кухоньку, в которой ты с любящими родителями ребенком пил чай. И очень мудро поступают обитатели этого мирка, не позволяя расширять и размывать его границы всяким оригиналам и анархистам.
А кроме того, стремясь уничтожить в зародыше всякую оригинальность, они сохраняют заложенное Колдуновым равенство, оберегающее их от сомнений и зависти. Колдунову удалось преодолеть самое глубокое и обидное из неравенств - умственное, - ведь если ты бездарен, то это уже навсегда. Кроме того, вынуждая посредственность поклоняться таланту, ее тем самым заставляют кланяться откровенно дутой величине, какому-нибудь титулярному советнику, написавшему какую-нибудь дребедень, вроде "Буря мглою...". Ясно ведь дураку, что ничего особенного в этих словах нет, - притворяются только, чтобы унизить пообиднее. Калигула с этой целью заставлял кланяться, по крайней мере, откровенному коню... "Прогрессивная интеллигенция нынче носится с демократизацией - но мне-то никогда не будет места на вашем демократическом пиру. Никакое наипрогрессивнейшее большинство никогда не будет понимать Красоту, посредственности всегда будут держаться за колдуновское общество равных возможностей, не зависимых от дарований".
(А Лида неотступно присутствовала где-то на краешке каждой его мысли... Что говорить, приятно, когда тебя обожают, обладание душой неизмеримо сладостнее, чем банальное обладание, в сущности, неподвластным тебе телом.)
Надо было приступать к письменному изложению. Стыдно признаться, но он подумал об этом с неким предвкушением, - когда делаешь что-то по велению, так сказать, собственного сердца, никогда нет уверенности, что все ты исполнил до конца: лишь чужое одобрение способно избавить нас от сомнений. Увы, ему, Сабурову, тоже хочется повиноваться чему-то высшему, служить кому-то зримому: желанной свободе всегда сопутствует одиночество... Свобода - это неприкаянность. Запомнить для отчета: страх человека перед сомнениями и одиночеством тоже можно использовать при управлении "трудовым коллективом". Каждый втайне мечтает быть автоматом, управляемым извне.
Удовольствие от работы - это, в сущности, любование собственной силой или собственным мастерством. Или даже одобрение воображаемого ценителя?..
Теперь можно прогуляться на кухню согреть чайку (солнце заливает кухню таким ярким летним светом, что газовое пламя почти незаметно, приходится осторожно пробовать рукой, на месте ли оно), а пока чай греется, потянуться всласть (а Лида словно бы любовалась откуда-то столь простодушным времяпровождением великого человека). Сабуров и сыновья заваривают один и тот же чай и в пятый, и в десятый раз, выжидая, кто не выдержит первый, а Наталье и в голову не приходит дожидаться, чтобы кто-то что-то сделал вместо нее, - раз-два - в пять секунд все готово, а она и не заметила, что положила конец упорно-молчаливому состязанию трех лодырей.
За бывшим в употреблении чайком (попахивает болотцем) можно сделать новые прикидки. Стоило бы забавы ради вывести все поведение человека в коллективе из двух склонностей - к деньгам и к подражанию. Было бы неплохо показать, что сложность социальных процессов просто физически неподъемна для среднего ума, и больше уже не сердиться на людскую глупость, - не сердимся же мы на свиней, что они бросаются к корыту, топча друг друга и собственную пищу: ведь на людей сердишься только оттого, что имеешь о них завышенное мнение, - обида есть обманутое ожидание. Не имей ожиданий - не будет обид.
Сабуров прогулялся на балкон. Лето в здешних краях всегда приходит поздно, однако на солнышке, в затишье кажется, что оно уже наступило. Между домами, поодаль от квартала, словно новогодняя елка, пестреет и серебрится кладбище, на современном господствующем наречии, канцелярском, гениально обозванное комбинатом. Обитателям Научгородка предоставлены ну решительно все мыслимые удобства...
Хотя Сабуров точно знал, что Наталья считает делом чести обеспечить великому человеку условия для творческой работы, время от времени он все же предпринимал какую-нибудь хозяйственную акцию, возвращавшую ему душевное равновесие и вызывающую у жены прилив умиления, особенно если он что-нибудь перепутывал. После полуминутного мысленного поиска Сабуров вспомнил, что Наталья несколько дней назад уложила в сумку белье для прачечной. Путь в прачечную пролегал мимо пивной точки, где не было пива, но народ, расположившийся на ящичной таре и просто на первой травке, обставившись бидонами и канистрами, дожидался не просто терпеливо, а как бы даже с удовольствием: ясная, достижимая цель на некоторое время осветила их жизнь высшим смыслом.
- Я с без двадцати девять стою! - старожилы всегда норовят возвести свой стаж в достоинство: очередь, растянувшаяся на десятилетия, наверняка разделила бы людей на благородное сословие и плебс. В таланте у нас видят не более чем попытку влезть без очереди.
Приемщица и выдавальщица в прачечной встретили Сабурова, как всегда, очень приветливо. "Это хороший клиент, никогда ни к чему не цепляется", - дружно принялись они убеждать друг друга, завидев его с раздувшейся сумкой. Сослуживцы Сабурова были бы удивлены, если бы увидели, до чего он прост и мил с этими милыми старушками: они и не обязаны были ценить его дарования, а сослуживцы - обязаны!
(А мысль Сабурова тем временем потихоньку крутила и вертела, и оглядывала с разных сторон еще один вопросец: каково будут воздействовать друг на друга в коллективе один умник с десятком дураков - в едином стремлении к единомыслию.)
Потом, наслаждаясь чувством рачительного хозяина, - человека, занятого несомненно нужным и выполнимым делом, - он снес в ремонт туфли. Оказалось, что резина для подметок давно снята с производства и даже забыт секрет ее изготовления. Однако тертый Сабуров проскользнул прямо к мастеру - "только спросить" (проскальзывать было бы унизительным, если бы он не притворялся, что делает это ради забавы), и - подметки были вырезаны и подклеены за две минуты и два рубля. Только не надо в прямых контактах - горизонтальных связях - усматривать спасение мира - стремиться вместо истины к ясности, как это исторически присуще прогрессивному интеллигенту.
Ради лишающей покоя любви к разнообразию он возвращался домой другой дорогой. Сразу же за углом на него уставилась - среди светлых окон пустая черная глазница на первом этаже. По согревшейся спине пробежал холодок: вот, значит, где...
Несколько дней назад Шурка прибежал возбужденный (но и заметно струхнувший) с рассказом, что где-то в их квартале сгорел старик.
- Как "сгорел"?
- Горстка пепла осталась, - процедил старший братец Аркашенька.
- А ты заткнись идиотина не горстка пепла а на носилках вынесли под простыней рука белая такая болтается...
Он и сам был бледный и тараторил, стараясь, для собственной бодрости, напугать других. Общественное мнение склонялось к тому, что пока старик сидел в ванне (там его и нашли), на кухне каким-то образом загорелась занавеска - от невыключенного газа, что ли, - от занавески шкафчик с книгами, сгоревший практически дотла, а от книг еще что-то синтетическое, ядовитое, отчего старик, вероятно, и задохнулся.
- Пожарники все прямо из окна выбрасывают некоторые пацаны начали подбирать я одному по морде дал шакалу а клюшек там штук двадцать он раздолбанные клюшки собирал а потом всем предлагал и мне предлагал, а я тоже не взял кому они сдались пацаны говорили что у него портрет Гитлера висит мы с Бобовским давно еще подсадили и посмотрели ничего у него не висит только Лев Толстой и еще какой-то с бородкой может он сам только плохо было видно не разглядеть...
Это еще что: одна дуруша из института энергетики рассказывала, что старец этот зазовет, бывало, маленьких девочек и смотрит - понимаешь? смотрит. Сабуров несколько раз встречал этого старика, шествующего неспешной поступью патриарха, увенчанного желтоватой седой гривой. Борода, той же желтоватой, словно бы прокуренной седины, внушительно возлежала на обтрепаннейшем черном пальто, мохнатые петли для пуговиц больше напоминали рваные пробоины на боевой шинели, а пробивавшийся из них белый ватин старик закрасил чернилами, простодушно рассчитывая, что человеческий глаз неспособен отличить синее от черного.
