И Минин - Сто верст до города (Главы из повести)
Все опять перевели дух. Раз Ошкоков заговорил о работе - значит, направит Степанка куда-нибудь, это уж ясно как день. Ну и пусть, лишь бы не худая весть с войны...
Председатель втянул голову еще глубже в плечи, поморщился, точно щелкнули ему по больному зубу.
- Пары пахать надо, навоз возить надо. Надо не сегодня-завтра выходить на луга. Все надо, надо. Везде требуется народ, а тут еще сейчас только принесли из района приказание: завтра же отправить в ямщину пару подвод. В Кудымкар, мол, горох везти надо. Что бы там ни случилось - надо. Иначе... сами понимаете... Война - ничего не поделаешь...
Мать так и встрепенулась, в отчаянии хлопнула по бокам.
- Господи, да куда же он поедет? Парень в чужой деревне еще не бывал, сгинет в трудной дороге. Да лошадка вконец заморена, позавчера едва последний круг сделала. Того и гляди, с ног свалится. Как на ней до Кудымкара доедешь? Ведь сто верст...
- Не надо этак, Мариш, - остановил ее председатель. - Парень уже в годах, жених, можно сказать, ничего с ним не случится. Лошаденка, конечно, того, заморилась мало-мало. Четырнадцать гектаров вспахал Степанко - это не шутка. Но Сырчик еще сильный, сходит до города. Да и не одного Степанка посылаю, а с надежным человеком. Митюбаран вчера обратно вернулся, не взяли его, малого, в армию. Вот с ним и направим Степанка. Лошадь у Митьки справная, в случае чего - поможет.
Едва председатель вышел, Сашко так и налетел на брата.
- Дурак ты, какой все-таки дурак! Сразу согласился. А рыба?!
- Что рыба?
- Так договорились же!
- Было дело, - вздохнул Степанко.
ХЛЕБ ТЫ НАШ, БАТЮШКА
Но вот и склады заготзерна. У забора подводы, ямщики на телегах сидят. Размахивая руками, бабы о чем-то беседуют - наверно, домашние дола обсуждают.
- Глянь, сколь народу. Грузиться подъехали, - знающе заключил Митюбаран.
Остановив лошадь, он бойко спрыгнул с телеги и покатился к старику с огромной пегой бородой.
Старикан одиноко сидел на крылечке конторы и, повесив голову, кажется, дремал.
- Здорово, земляк! - приветствовал его Митюбаран. - Опять в ямщину?
- В Гайны направляют. Овес приказали в леспромхоз везти, - уныло сказал тот. - Лошади падают, а все надо ехать.
- Так, так, батя. Вот и нас в Кудымкар вытурили.
Степанко бросил Сырчику клок свежего клевера. Кто-то не очень больно ткнул парнишке в спину кнутовищем, зафыркал. Оглянулся Степанко, а тут Колька Чугайнов зубы скалит. Степанко поздоровался с другом за руку.
С Колькой они целый год учились в одной школе. Вместе жили в интернате. Колька был тогда низкорослый, толстый, щеки огнем пылали. Он любил поозорничать, иногда куражился перед учителями, в общем, был видный ученик. За последние годы сильно вытянулся, подрос и наполовину стал тоньше.
- Куда едете? Тоже в Гайны? - спросил Колька.
- Нет, в Кудымкар.
- Это хорошо. Хоть город увидишь. Как ты думаешь, хлебушка на дорогу дадут?
- Кто их знает. Председатель сказал: обещали-де. Хорошо бы...
Сели два друга на телегу, поговорили о том о сем, своих школьных дружков вспомнили. Оказывается, некоторые успели стать героями. Пашка Пешоркин - подумать только! - тихий и тщедушный был, а выкинул штуку: без согласия родителей на фронт удул - это после того, как не взяли добровольцем. Анька Закина, оказывается, окончила школу ФЗО и сейчас где-то на заводе чудеса творит: ее портрет напечатан в областной газете. Дела!
- А меня недавно в райком вызывали. В райком комсомола, - сообщил Колька.
- Чего так?
- Поговорили насчет того, мол, пора о комсомоле думать. Тебя не вызывали?
- Нет, не вызывали, - сказал Степанко. - Девушка из райкома сама у нас была. Тоже со мной беседовала: дескать, пора в комсомол.
Митюбаран заходил в контору и, выйдя, весело крикнул Степану:
- Дуй на склад! Горох грузить приказали.
На складе поленницами лежали наполненные горохом мешки. Степанко так и ахнул: богатства-то, богатства сколь! Весовщик показал на штабель, велел класть мешки на весы. Митюбаран медвежьей хваткой взвалил на плечи тяжелый мешок, потащил кряхтя. Степанко тоже осторожно взялся было за мешок, но не смог его и с места сдвинуть.
- Маловато, брат, каши ел, - попытался пошутить кладовщик. - В мешке-то семьдесят пять кило. Стандарт.
- Если бы кашу, - огрызнулся Степанко.
Митюбаран уложил на свою телегу четыре мешка - три центнера. Степанко вместе с кладовщиком положил тоже четыре и сразу накрыл их брезентом, крепко-накрепко перевязал веревкой.
- Вам как, одну накладную выписать? - спросил весовщик.
- Выпиши, пожалуй, отдельно, - сказал Митюбаран. - В дороге всякое случается.
Весовщик спорить не стал, выдал каждому по накладной, и подводы выехали на улицу. И только успел Степанко приблизиться к гомонящей толпе ямщиков, как среди них заметил очень уж знакомую фигуру. Спиной к нему стоял белобрысый паренек, худой и лохматый, одетый в темную пестрядинную рубашку и в некрашеные холщовые штанишки. Чтобы штанишки ненароком не сползли и не опозорили на людях хозяина, он предусмотрительно наладил крепкую лямку из сыромятного ремня и накинул через плечо. Такую лямку, наверное, на всем свете носил только один человек - это, конечно, Сашок.
Степанко щелкнул брата в темя. Тот сразу затараторил:
- Во, ножик забыл. А без ножика разве можно? Я сразу смекнул: никак нельзя. И вот прыг-прыг-прыг - и здесь. Я шибко бежал...
Сашок был несказанно рад, что застал брата, говорил громко.
Не из-за ножика прыгал сюда лукавый Сашок. Не успел встретиться с братом, спросил тихо:
- Степанко, а хлебушка выдали уже? Много?
Степанко улыбнулся:
- Нет, Сашок, не выдали пока. Вот выдадут, тогда...
Хлеб сначала выдавали кокоринским ямщикам, целым обозом отправлявшимся в далекие Гайны. Степанко и Сашок стояли у ларька, наблюдали, сколько кому дают. Подходяще! Вот тот бородатый старик уже держит в руках полторы буханки черного хлеба, столько же дали Кольке Чугайнову. Подходяще! Старичок получая хлеб, широко и важно осенил лоб, прошептал, точно молитву: "Хлеб ты наш, батюшка..." А Колька Чугайнов сразу уселся на завалинку, отломил от неполной буханки большой кусок и начал молоть.
Настала очередь получать Степанку. Хорошо! И ему отвесили полторы буханки. Парнишка первым делом побежал к своей телеге. Здесь он долго - и так и сяк - вертел буханку в руках, не раз понюхал. Хлеб был мягкий, только из пекарни, еще не успел до конца остыть. И запах был такой приятный, одурманивающий - голова закружилась. Сашко, не отрываясь и не мигая, смотрел на братишкины руки, державшие хлеб, от нетерпения переминался с ноги на ногу, глотал слюну.
- Во, Сашок, хлеб! - широко улыбаясь, сказал Степанко. - Давай ножик.
Сашко протянул ножик.
- Хлеб! - сказал он. Не утерпел - ткнул пальчиком в буханку.
Степанко отрезал ему большой ломоть, отрезал и себе. Затем достал из-под полога мешочек с солью, круто насолил свой кусок, начал осторожно кусать одними губами. А Сашок действовал совсем иначе. Он напихал в рот сколько влезло и - раз-раз! - проглотил все сразу.
Степанко сначала хотел свою буханку спрятать под полог, но потом подумал хорошенько, прикинул так и сяк и решительно затолкал в Сашкину сумку всю нетронутую буханку. Оставшийся кусочек положил себе в карман.
- Вот, тащи домой, - сказал он брату. - Да смотри не трогай в пути, отдай все матери. Она и разделит. А если тронешь, то берегись. Когда вернусь, всю шкуру спущу. Понял?
- Как это можно - трогать? - удивился Сашок. - Ты давай, Степанко, завяжи сумку своими руками, чтобы я и во сне развязать не смог.
Сашко был рад-радешенек.
Хлеб!
КАК КОНЧАЕТСЯ ДЕТСТВО
Нынче зимой Степанко два месяца потрудился в тайге. Тяжелая там работа. Но выдюжил парнишка, справился с заданием. На своем Сырчике выволок по лесовозной делянке немало лесин. И сейчас, когда они с Митюбараном вышли на многоводную таежную Косу да увидели, что по ней беспрерывным потоком идет молевая древесина, Степанко первым делом подумал: "Тут где-то и мои бревна плывут..."
- Плывет! Хороший лес плывет, - глядя на воду, задумчиво сказал он.
- Да, ничего лесок. Построить бы себе домишко вон из тех бревен тысячу лет простоит, - согласился Митюбаран.
На крутом берегу они распрягли лошадей. Митюбаран сразу же натаскал откуда-то сухие палки, вывороченные половодьем пни-раскоряки и запалил большой костер. Степанко сбегал к реке, зачерпнул в котелок воды, поставил на огонь вскипятить.
- Сейчас мы, Степанко, так налопаемся, - болтал неутомимый Митюбаран, - что больше три дня не захочешь есть. Вот погоди...
Рядом плескалась река, и в ней в тихих заводях, надо полагать, водилось немало всякой рыбы. Почему-то думалось, что Митюбаран, этот бывалый и дошлый человек, достанет из-под брезента какую-нибудь хитроумную снасть, запросто наловит лещей и щук и сварганит небывалую уху. Но Митюбаран никакие снасти доставать не собирался.
