Владимир Солоухин - Моченые яблоки
Силой и уверенностью повеяло от рыжего богатыря. Не было бы ничего чудного, если бы он потянул за трос да сам же и вытащил мою машину на твердое место.
Разглядел я и его грузовичок. Это была вконец обветшалая, побывавшая, должно быть, не в одном капитальном ремонте, чуть ли не довоенного выпуска, полуторка. Ладно, что борта кузова перекосились и выкрошились, ладно, что вся она похожа на консервную банку, которую мальчишки гоняют вместо футбольного мяча, - очень уж гладка и ненадежна была резина. Вот что смутило меня в первую очередь. Такие колеса без единой зазубринки шоферы зовут лысыми. Казалось, камеры видны сквозь стесавшиеся, утончившиеся покрышки.
Я сел за руль, чтобы помочь грузовику мотором. В ярком свете фар мне видно было, как лысые колеса, словно в масле, крутятся в осклизлой земле, бросая в мои фары, в мое ветровое стекло мелкую, как дождь, и такую же частую грязь.
Покрутившись на одном месте с невероятной, почти пропеллерной быстротой, лысые колеса замерли. Хлопнула дверца грузовика. Сейчас детина подойдет, отвяжет трос и уедет, оставив меня ждать какой-нибудь новой оказии. И точно, детина подошел, присел на корточки и стал глядеть под мою машину.
- Засосало по выхлопную трубу. На моем драндулете не вытащишь.
И замолчал. Снова высматривает что-то там, под машиной. В эту минуту молчания каждый из нас думал по-своему. Я думал о парне, что он сейчас бросит меня и уедет, что он решил уезжать, но сразу как-то неудобно. Молчит, набирается духу.
- Да, не вытащишь, - обобщил парень свое разглядывание под брюхом машины. - Засосало. Давай сначала подкопаем, накидаем под колеса камней и веток, а тогда уж и дернем.
В грузовике нашлась еще одна лопата. В две лопаты с двух сторон дружно мы начали копать землю. Я заметил, что лопата парня не ищет, где помягче, а лезет под дифер в самые жесткие, в самые трудные места.
Кряк, кряк! Дзень, дзень! Кхы, кхы! Шлеп! Чмок! Чмок!
- А, гадость! У нас узнаешь, как не даваться!
Шлеп, шлеп!
- Глубже бери, все равно осядет.
Чмок, чмок!
- И когда это будут у нас дороги?
Кряк, кряк!
- Сам-то откуда?
- Колхоз "Власть Советов".
- А зовут как?
- Серегой... Глина, черт ее дери! Из-под каждого колеса надо полкубометра выбрать.
Шмяк, шмяк!
- У нас - не у тетки Пелагеи: за столом не фукнешь.
Чмок! Трах! Серега распрямился, держа в руках обломок черенка лопаты.
- Перестарался маленечко.
- Ладно, мою возьмешь.
- Чепуха! Завтра насажу - будет лучше новой! Перекурим? А то разогрелся я. Видишь, лопата не выдержала. Надо немного охолодать. Я, когда разгорячусь, про силу забываю, хоть в работе, хоть с бабой...
- Женаты?
- Третий год. Девочка народилась. Настя.
- Какое хорошее имя.
- Неуж плохое? По матери. Да вот незадача у меня.
- По работе?
- Не то чтобы по работе, но и не в дому. Видишь ли, я, конечно, могу открыться. Все от своей же глупости. Председатель наш да еще там два бригадира после работы подрались. Что у них там произошло, не знаю. Завхозу поломали два ребра. Отвезли завхоза в больницу. Ну а я возьми и повесь на магазине бюллетень.
- Какой бюллетень?
- О состоянии здоровья.
- Непонятно... Что же было в том бюллетене?
- Конечно, мне бы не сочинить. Но я нашел старую газету и списал оттуда. Немножко добавил от себя. Пишу: "Бюллетень о состоянии здоровья завхоза Никитина. Пульс такой-то, дыхание такое-то, поломаны два ребра. Сердечная деятельность..." - и так далее. Кнопками приколол к магазину. Оказывается, шум. Приехали из района, не знают, как расценить. Стенная печать? Не подходит. Стали расценивать как листовку. Понимаешь, чем тут запахло?..
- На вид-то вы вроде смирный.
- Нет, я озорник. От этого я не отказываюсь. Но все же какой я враг? Какой я, к примеру, политический преступник? Не враг же я? Неужели могут за врага счесть?
- Я думаю, обойдется. Там люди неглупые. Очень даже неглупые. Разберутся, что к чему. Главное тут - чувство юмора.
- Ну да! Я - чтобы посмеяться, а они - всерьез. Однако давай работать. Хорошо, что у меня запасная лопата есть.
Шмяк, шмяк! Чмок, чмок! Кхы, кхы!
- Ты, пожалуй, бросай лопату да иди на поиски. Камни, бревна, доски все неси сюда.
Шлеп, шлеп! Кряк, кряк!
- Эх, сударушка, земля-матушка, сколько же тебя перекопано!
Кха, кха! Трах!
- Тьфу! Так-перетак, что за черенки пошли! Эдак-переэдак, нельзя дотронуться - он уже перелетает!
- Кто насаживал?
- Сам же и насаживал.
- Ты уж ставил бы себе дубовые черенки.
Я отдал Сереге последнюю из наших трех лопат, а сам с фонариком пошел на поиски. Недалеко от дороги среди перепаханного поля островком обнаружилась куча прошлогоднего льна, который выдергать-то выдергали, но почему-то не увезли с поля. Я набрал охапку слепившихся, шибающих гнилью, тяжелых от прели снопиков.
- Хорош! Вали по целой охапке под каждое колесо. Да не так, а поперек.
Серега стал поправлять снопики, брошенные мною как попало, укладывать их рядочком один к одному поперек колеи. Работа наша ладилась. И чем больше и лучше спорилась, тем больше я смущался предстоящим разговором с Сергеем об оплате.
- Под мои колеса тоже по охапке положь. А я еще подкопаю для гарантии.
Сколько времени он потерял из-за меня! Даже неудобно теперь давать ему трешницу. Пожалуй, надо добавить рублик... Одно дело - просто дернуть и вытащить, другое дело - потерять целый вечер.
- Все-таки надо бы и камней. Помнится, недалеко отсюда лежала кучка булыжника. Еще до войны собирались мостить. С тех пор осталось. Пойдем сходим.
Мы пошли за булыжником.
Конечно, теперь он работает не ради этой самой трешки. Тут и самолюбие, и... ну, может быть, не самодисциплина, а нечто врожденное, перешедшее от деда и прадеда, ну... порядочность, что ли. А главное, пожалуй, все-таки азарт. Во всяком деле он должен быть, а иначе не сделаешь никакого, самого пустякового дела. И порядочность тоже врожденная... Почти инстинкт.
Давно бы он плюнул не только на одну - и на три трешки. Не похож ведь на сквалыгу, на жадину, готового радоваться каждому лишнему полтиннику.
- Вот и булыжник. Давай знаешь что... давай в мою стеганку. Ты понесешь за рукава, а я - за полы. Как носилки. В руках-то мы много ли?.. По три камня, больше не унесем.
Грязный, мокрый булыжник мы стали укладывать на исподнюю сторону стеганки.
- Хватит! Не донести.
- Клади, пока рукава не затрещат.
- Как черенки у лопат?
- Не говори... Раз-два - взяли!
Теперь мне надо держать марку. Если он идет хоть бы что, нельзя мне останавливаться через каждые пять шагов, просить отдыха. А он идет, да еще и разговаривает:
- А Маруся, моя жена то есть, спать ни за что не ляжет, пока я не приеду. Сидит и ждет. Приеду, тогда уж вместе.
- Значит, любит.
- Почему же меня не любить? - искренне удивился Серега. - Вали сначала все в одну кучу, будем раскладывать.
Говорят, что лучше всего сближает людей дорога. Но это неверно. Не дорога, а работа, делание одного и того же дела - вот что сближает людей по-настоящему и наверняка.
- Она что же, под стать тебе, рослая, Маруся?
- Что ты! Я ее на плечо посажу и унесу хоть на край света. Ну, правда, верткая, поворотливая то есть, и по хозяйству, и в поле, и так... Очень она переживает за мою дурацкую неприятность.
- Обойдется.
- А Настя уродилась три кило шестьсот. Наверно, значит, в меня... Под заднее колесо вон тот плоский камень подложи. Да заткни его покрепче. Не так. Вот как надо его заткнуть. Теперь давай пробовать. Экзамен нашему труду... Пожалуй, попробуем без твоего мотора. А то она опять вниз полезет. И давай так: ты садись за мою баранку, а я твою машину сзади подтолкну, так будет вернее.
Через три минуты обе машины - и его и моя - стояли на главной колее. Это тоже был не асфальт, и, может быть, скоро опять сидеть в грязи. Но пока мы выиграли у дороги наше маленькое сражение.
- Ну вот, а ты говорил! - Серега надел на себя стеганку, отряхнув ее от земли, убрал трос и поломанные лопаты в кузов. - А ты говорил: "Не вылезем!" Кто сильнее: человек или дорога?
Давясь словами и покраснев (хорошо, что в темноте), я промямлил, протягивая Сереге бумажку:
- Вот!.. Как договорились. Уговор дороже денег. (В последний момент и четырех рублей мне показалось мало, и я прибавил еще один мятый рубль.) Вот! Без вас мне бы никак...
- Ладно! Не возьму. Вместе работали. Убери. А здорово мы ее, а? Одной земли кубометр вынули. Да покрышечные работы, мощение камнем на участке в четыре метра... Слушай-ка, давай заедем ко мне? Марусю поглядишь, Настеньку... Яблочки моченые с прошлого года держатся. У меня ведь погреб.
Я ехал вслед за грузовиком и думал, как неожиданно может раскрыться всякий человек, какими неожиданными гранями может он вдруг сверкнуть, если жизнь повернет его так и эдак.
А может быть, и тот прохожий с можжевеловой палкой, рядившийся за три рубля, может, и он в конце концов позвал бы меня есть моченые яблоки?
