Дмитрий Мамин-Сибиряк - Вертел
- Этакая грязь!.. - думал он вслух. - И откуда только она берется? Хуже, чем в конюшне... Спирька, хоть бы ты прибрал что-нибудь!
Спирька с недоумением посмотрел кругом. Если убирать, так надо всю мастерскую разнести по бревнышку. Он все-таки перенес из одного угла в другой несколько тяжелых камней, валявшихся в мастерской без всякой надобности. Этим все и кончилось. Алексей Иваныч только покачал головой и проговорил:
- Ну и мастерская, нечего сказать! Только свиней держать.
Время подошло к самому обеду, когда у ворот уховского дома остановился щегольский экипаж и из него вышла нарядная дама с двумя детьми: девочкой лет двенадцати и мальчиком лет десяти. Алексей Иваныч выскочил встречать дорогих гостей за ворота без шапки и все время кланялся.
- Уж вы извините, сударыня!.. Грязновато будет в мастерской; а камушки вы можете посмотреть у меня в доме.
- Нет, нет, - настойчиво повторяла дама. - Камни я могу купить и в магазине; а мне именно хочется посмотреть вашу мастерскую, то есть показать детям, как гранятся камни.
- А, это другое дело! Милости просим...
Дама поморщилась, когда переступила порог уховской мастерской. Она никак не ожидала встретить такое убожество.
- Отчего у вас так грязно? - удивлялась она.
- Нам никак невозможно соблюдать чистоту, - объяснял Алексей Иваныч. Известно, камень... Пыль, сор, грязь... Уж как стараемся, чтобы почище...
Эти объяснения, видимо, нисколько не убедили даму, которая брезгливо подобрала юбки, когда переходила от двери к верстаку. Она была такая еще молодая и красивая, и уховская мастерская наполнилась запахом каких-то дорогих духов. Девочка походила на мать и тоже была хорошенькая. Она с любопытством слушала подробные объяснения Алексея Иваныча и откровенно удивилась в конце концов тому, что из такой грязной мастерской выходят такие хорошенькие камушки.
- Да, барышня, случается, - объяснил Ермилыч, - и белый хлеб, который изволите кушать, на черной земле родится.
Алексей Иваныч прочитал целую лекцию о драгоценных камнях. Сначала показал их в сыром виде, а потом - последовательную обработку.
- Прежде камней было больше, - объяснял он, - а теперь год от году все меньше и меньше. Вот взять александрит, - его днем с огнем наищешься. А господа весьма его уважают, потому как он днем зеленый, а при огне красный. Разного сословия бывает, сударыня, камень, все равно как бывают разные люди.
Мальчик совсем не интересовался камнями. Он не понимал, чем любуются мать и сестра и чем хуже граненые цветные стекла. Его больше всего заняло деревянное большое колесо, которое вертел Прошка. Вот это штука действительно любопытная: такое большое колесо и вертится! Мальчик незаметно пробрался в темный угол к Прошке и с восхищением смотрел на блестящую железную ручку, за которую вертел Прошка.
- Отчего она такая светлая?
- А от рук, - объяснил Прошка.
- Дай-ка я сам поверчу...
Прошка засмеялся, когда барчонок принялся вертеть колесо.
- Да это очень весело... А тебя как зовут?
- Прошкой.
- Какой ты смешной: точно из трубы вылез.
- Поработай-ка с мое, так не так еще почернеешь.
- Володя, ты это куда забрался? - удивилась дама. - Еще ушибешься...
- Мамочка, ужасно интересно!.. Отдай меня в мастерскую, - я тоже вертел бы колесо. Очень весело!.. Вот, смотри! И какая ручка светлая, точно отполированная. А Прошка походит на галчонка, который жил у нас. Настоящий галчонок...
Мать Володи заглянула в угол Прошки и только покачала головой.
- Какой он худенький! - пожалела она Прошку, - Он чем-нибудь болен?
- Нет, ничего, слава богу! - объяснил Алексей Иваныч. - Круглый сирота, - ни отца, ни матери... Не от чего жиреть, сударыня! Отец умер от чахотки... Тоже мастер был по нашей части. У нас много от чахотки умирает...
- Значит, ему трудно?
- Нет, зачем трудно? Извольте сами попробовать... Колесо, почитай, само собой вертится.
- Но ведь он работает целый день?
- Обыкновенно...
- А когда утром начинаете работать?
- Не одинаково, - уклончиво объяснил Алексей Иваныч, не любивший таких расспросов. - Глядя по работе... В другой раз - часов с семи.
- А кончаете когда?
- Тоже не одинаково: в шесть часов, в семь, - как случится.
Алексей Иваныч приврал самым бессовестным образом, убавив целых два часа работы.
- А сколько вы жалованья платите вот этому Прошке?
- Помилуйте, сударыня, какое жалованье! Одеваю, обуваю, кормлю, все себе в убыток. Так, из жалости и держу сироту... Куда ему деться-то?
Дама заглянула в угол Прошки и только пожала плечами. Ведь это ужасно: целый день провести в таком углу и без конца вертеть колесо. Это какая-то маленькая каторга...
- Сколько ему лет? - спросила она.
- Двенадцать...
- А на вид ему нельзя дать больше девяти. Вероятно, вы плохо его кормите?
- Помилуйте, сударыня! Еда для всех у меня одинаковая. Я сам вместе с ними обедаю. Прямо сказать, в убыток себе кормлю; а только уж сердце у меня такое... Ничего не могу поделать и всех жалею, сударыня.
Барыня отобрала несколько камней и просила прислать их домой.
- Пошлите камни с этим мальчиком, - просила она, указывая глазами на Прошку.
- Слушаюсь-с, сударыня!
Последнее желание не понравилось Алексею Иванычу. Эти барыни вечно что-нибудь придумают! К чему ей понадобился Прошка? Лучше он сам бы принес камни. Но делать нечего, - с барыней разве сговоришь? Прошка так Прошка, пусть его идет; а у колеса поработает Левка.
Когда барыня уехала, мастерская огласилась общим смехом.
- Духу только напустила! - ворчал Ермилыч. - Точно от мыла пахнет...
- Она и Прошку надушит, - соображал Спирька. - А Алексей Иваныч охулки на руку* не положил: рубликов на пять ее околпачил.
______________
* Охулки на руку - то есть обсчитал.
- Что ей пять рублей? Наплевать! - ворчал Ермилыч. - У барских денежек глаз нет... Вот и швыряют. Алексей-то Иванычу это на руку. Вот как распинался он перед барыней: соловьем так и поет.
- Платье на ней шелковое, часы золотые, колец сколько... Богатеющая барыня!
- Ну, это еще неизвестно. Одна видимость в другой раз. Всякие господа бывают...
Дорогой маленький Володя объяснил матери, что Прошка "вертел".
- Что это значит? - не понимала та.
- А вертит колесо, - ну, и вышел: вертел. Не вертел, мама, а вертел.
III
Бедного Прошку часто занимал вопрос о тех неизвестных людях, для которых он должен был с утра до ночи вертеть в своем углу колесо. Другие дети веселились, играли и пользовались свободой; а он был точно привязан к своему колесу. Прошка понимал, что у других детей есть отцы и матери, которые их берегут и жалеют; а он - круглый сирота и должен сам зарабатывать свой маленький кусочек хлеба. Но ведь круглых сирот много на белом свете, и не все же должны вертеть колеса. Сначала Прошка возненавидел свое колесо, потому что, не будь его, и не нужно было бы его вертеть. Это была совершенно детская мысль. Потом Прошка начал ненавидеть Алексея Иваныча, которому его отдала в ученье тетка: Алексей Иваныч нарочно придумал это проклятое колесо, чтобы мучить его.
"Когда я вырасту большой, - раздумывал Прошка за работой, - тогда я отколочу Алексея Иваныча, изрублю топором проклятое колесо и убегу в лес".
Последняя мысль нравилась Прошке больше всего. Что может быть лучше леса? Ах, как там хорошо!.. Трава зеленая-зеленая, сосны шумят вершинами, из земли сочатся студеные ключики, всякая птица поет по-своему, - умирать не нужно! Устроить из хвои шалашик, разложить огонек, - и живи себе, как птица. Пусть другие задыхаются в городах от пыли и вертят колеса... Прошка уже видел себя свободным, как птица.
"Убегу!.. - решал Прошка тысячу раз, точно с кем-нибудь спорил. - Даже и Алексея Иваныча не буду бить, а просто убегу".
Прошка думал целые дни, - вертит свое колесо и думает, думает без конца. Разговаривать за работой было неудобно, не то что другим мастерам. И Прошка все время думал, думал до того, что начинал видеть свои мысли точно живыми. Видел он часто и самого себя и непременно большим и здоровым, как Спирька. Ведь хорошо быть большим. Не понравилось у одного хозяина, - пошел работать к другому.
Ненависть к Алексею Иванычу тоже прошла, когда Прошка понял, что все хозяева одинаковы, и что Алексей Иваныч совсем не желает ему зла, а делает то же, что делали и с ним, когда он был таким же вертелом, как сейчас Прошка. Значит, виноваты те люди, которым нужны все эти аметисты, изумруды, тяжеловесы, - они и заставляли Прошку вертеть его колесо. Тут же воображение Прошки отказывалось работать, и он никак не мог представить себе этих бесчисленных врагов, сливавшихся для него в одном слове "господа". Для него ясно было одно, что они злые. Для чего им эти камни, без которых так легко обойтись? Если бы господа не покупали камней у Алексея Иваныча, ему пришлось бы бросить свою мастерскую, - и только всего. А вон барыня еще детей притащила... Действительно, есть чем полюбоваться... Прошка видел во сне эту барыню, у которой камни были и на руках, и на шее, и в ушах, и на голове. Он ненавидел ее и даже сказал:
