Ашот Арзуманян - Арагац (Очерки и рассказы)
Виктор Амбарцумян всегда с почтительным чувством переступал порог обсерватории, высоко ценил заслуги ее ученых прошлого и настоящего. Здесь находилась колыбель отечественной астрофизики. В шестидесятых годах минувшего века в Пулкове впервые было установлено астрофизическое оборудование. Это позволило П.Розену и Э.Линдеману сделать большое количество измерений блеска звезд, в том числе и переменных. В 1876 году была основана астрофизическая обсерватория. Для нее построили специальное здание. Однако астрофизика приобрела в Пулкове полные "права гражданства" лишь в 1890 году, когда на пост директора был назначен крупнейший русский астроном Ф.А.Бредихин. Он сменил В.Струве. Впервые со времени основания Пулковской обсерватории ее ежегодные отчеты стали выходить на русском языке.
Однако главная заслуга нового директора состояла в его выдающихся научных работах. Он создал учение о кометах и метеорных потоках, теорию кометных форм, дал первую классификацию кометных хвостов. Молодые астрономы были счастливы, когда им удавалось "поработать с Бредихиным".
Виктор мечтал о таком учителе. Поступая в аспирантуру Пулковской обсерватории, он знал, что мечта эта осуществима. Его учителем стал Аристарх Аполлонович Белопольский, который вместе с Ф.А.Бредихиным считается пионером новой науки - астрофизики.
И поныне в кабинете академика Амбарцумяна на самом почетном месте портрет учителя, одного из виднейших ученых XIX и XX веков. Он висит над письменным столом, где рядом со снимками галактик и туманностей находится бюст Ширакаци.
Аристарху Аполлоновичу был присущ самобытный склад ума, передовые воззрения. Этот труженик науки ненавидел догматизм и слепое преклонение перед иностранными авторитетами. Он мог целыми днями не выходить из астрономической башни, из лаборатории или из мастерской, где лично участвовал в изготовлении точнейших приборов и инструментов. В такие дни он иногда говорил: "Нам, чернорабочим в астрономии, некогда следить за чужими трудами". Конечно, это говорилось в шутку. Один из старейших сотрудников Бредихина, он был в курсе событий в астрономическом мире.
Когда поезд подошел к станции Александровка, Виктору захотелось пройтись до обсерватории пешком. Вспомнилось - как будто это было вчера - 16 ноября 1924 года, заснеженная дорога, встреча с Сергеем Константиновичем Костинским, лекция профессора Иванова и юбилейный номер кильского журнала.
Прошло четыре года. Немало пройдено трудных дорог в учебе и исследованиях. За студенческие годы опубликован целый ряд научных работ. А все же, как и тогда, четыре года назад, чувствуется некоторая робость. И снова представляется встреча с Аристархом Аполлоновичем.
Прямое и ровное шоссе ведет к обсерватории по знаменитому Пулковскому меридиану на юг от Ленинграда. Виктор жмурится от солнца, но на его лице то и дело появляется улыбка. Он идет в Пулково полный добрых надежд, с запасом сил, которые окончательно решил отдать науке, астрономии, астрофизике.
"Удивительно! - думает Виктор. - Почти за два тысячелетия до Коперника греческие ученые Гераклит, Аристарх Самосский и другие высказывали мнения, во многом сходные с учением Коперника: считали Солнце, а не Землю, центром неба. Это было в третьем веке до нашей эры. С тех пор люди изучают природы Солнца. И будут изучать, ибо это дает многое для разгадки тайн далеких звезд. В середине прошлого века здесь, в Пулкове, О.В.Струве наблюдал полное солнечное затмение и сделал вывод, что протуберанцы и солнечная корона не оптические явления, а составные части самого Солнца".
Осенью того же 1928 года аспирант Пулковской обсерватории Виктор Амбарцумян, уже знакомый с Аристархом Аполлоновичем Белопольским, встретился с ним один на один. Может быть, это произошло случайно. А может быть, Белопольский вспомнил, как вот так же пригласил его однажды Бредихин, ученый и педагог, всегда искавший среди молодежи дарования и таланты. Это явилось важным поворотом в жизни. Не будь этой встречи, возможно, Белопольский не сделался бы астрономом.
- Слышал, слышал о вас! - протянул Виктору руку Аристарх Аполлонович. Значит, астрономия - облюбованное вами поприще. А я ведь случайно стал астрономом.
Эта часть разговора явно предназначена для того, чтобы "снять" смущение и робость с собеседника.
- Но вы, по-моему, не имеете оснований сожалеть, что стали астрономом, - говорит Виктор. - Я читал ваш автобиографический очерк в "Огоньке".
И уже с явным намерением перейти от преамбулы к сути разговора Аристарх Аполлонович спросил:
- Мне Сергей Константинович Костинский рассказывал, что вы еще в ученические годы писали работу на тему "Новый шестнадцатилетний период солнечных пятен".
- Верно. Хотя едва ли можно назвать это работой: мне было тогда одиннадцать лет.
- Латинская поговорка гласит: "Пусть не хватило сил, нужно ценить старание". - И, не ожидая ответа, Белопольский стал говорить, как важно по-настоящему, до самозабвения посвятить себя науке, упорному труду, неустанным исканиям.
Он явно начинал горячиться, а Виктор подумал: "Неспроста его называют "неистовым Аристархом". Представляю, как грозен бывает он, когда распекает нерадивых!"
- Вы только что от Аристарха Аполлоновича? - спросил Костянский, который как нельзя кстати встретился Виктору. - Рассказывайте, рассказывайте...
Слушая Виктора, он кивал головой, а потом сказал:
- Да будет вам известно, он считает великой ценностью склонность ученика к самостоятельным исследованиям. Не случайно упомянул он о вашей самой первой работе. Не потому, что свою астрономическую карьеру он начал с изучения Солнца. Вы помните тему его диссертации на степень магистра астрономии? Нет? Она называлась: "Пятна на Солнце и их движение". Белопольский в разговоре со мной дважды спросил о ваших ученических трудах. "Не тот ли это Амбарцумян, который выпустил работы "Структура внешних слоев звезд", "О температуре солнечных пятен", "Об интегральном уравнении лучистого равновесия"?
У нас в Пулкове были люди, - продолжал Сергей Константинович, считавшие Гарвардскую обсерваторию в США "законодательницей мод". Американским астрономам подражали до смешного не только в науке, но и в мелочах быта. Как-то стало известно, что в Гарвардской обсерватории завели швейцара с большой бородой. Наш директор - тогда это был О.А.Баклунд, отличавшийся проамериканской ориентацией - не раз слышал, как молодежь подтрунивала над ним, говоря, будто он заставляет и своего швейцара отращивать точно такую же бороду. Ныне это совершенно немыслимо. Отечественная наука господствует на пулковских высотах безраздельно. Это не означает, что мы сторонимся зарубежных астрономов. Нет! Белопольский - живой пример для молодежи. Он настоящий россиянин, человек широчайшего размаха, остроумный и в высшей степени благородный. Ученики стремятся перенять у него не только виртуозное искусство экспериментатора, но и просто человеческие черты. Поработаете у нас, узнаете поближе Аристарха Аполлоновича, скажете судьбе спасибо за то, что она привела вас сюда, - заключил Костинский.
Виктор вспоминал о годах, проведенных в аспирантуре у Белопольского не раз: и когда стал доцентом Ленинградского государственного университета; и после 1934 года, когда ему было присвоено звание профессора и его величали уже по имени и отчеству; и когда молодой профессор стал ведать кафедрой астрофизики в ЛГУ, и много позднее.
В этих воспоминаниях было много поучительного.
С именем Белопольского связана слава Пулковской обсерватории. Он был ее вице-директором с 1908 по 1916 год, а с декабря 1916 года до июня 1919 года - директором. Потом Аристарх Аполлонович снял свою кандидатуру, отказался от поста директора, чтобы целиком заняться наукой. В условиях того времени это было подвигом. Герберт Уэллс в книге "Россия во мгле" должен был признаться, что "одним из самых необычных впечатлений в России" для него явилась "встреча в Доме ученых с некоторыми крупнейшими представителями русской науки, изнуренными заботой и лишениями". Английский писатель перечислил имена: "Я встретил там востоковеда Ольденбурга, геолога Карпинского, лауреата Нобелевской премии Павлова, Радлова, Белопольского и других всемирно известных ученых. Они задали мне великое множество вопросов о последних достижениях науки за пределами России, и мне стало стыдно за свое ужасающее невежество в этих делах... Наша блокада отрезала русских ученых от иностранной научной литературы. У них нет новой аппаратуры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не стапливаются... И все же они успешно работают".
Уэллс не случайно назвал Белопольского в числе всемирно известных ученых. Он 11 раз совершал заграничные поездки, имел три почетных иностранных звания и три медали, в том числе медали Жансена и Лаланда.
Еще в студенческие годы Белопольский попал однажды к известному меценату Савве Ивановичу Морозову. В имении Абрамцево познакомился с Репиным, Васнецовым и другими выдающимися русскими художниками, писателями, музыкантами. Это послужило стимулом к развитию разносторонних интересов юноши. Любопытно, что любовь к музыке и хороший слух помогали иногда Аристарху Аполлоновичу в научной работе. В 1900 году в своем знаменитом опыте по проверке принципа Допплера он определял число оборотов колес с зеркалами, оценивая высоту звука, издаваемого от ударов зубцов шестерни о бумажку. Иногда он вскакивал, подходил к стенным часам и останавливал маятник, мешавший слушать музыку. Все знали, что он очень любит цирк и любительские спектакли. На традиционных вечерах в своей квартире Белопольский строил свою речь на выдержках из стихов поэтов - классиков мировой литературы, всегда полных веры в торжество разума.
