Елена Попова - Седьмая ступень совершенства
На месте старого дома под деревом Евгения опять встретила Валю в коротком, детском пальто... Валя посмотрела на нее, как смотрят только "они" - не в глаза, а как-то размыто, как-то сквозь, вообще и в целом - и благодарно улыбнулась. Ведь когда-то в детстве она очень любила маленького Николая Павловича... Она любила его за все - за то, что он такой уверенный в себе, важный, что у него всегда аккуратно наглаженный школьный костюмчик, начищенные ботинки и какой-то удивительный прозрачный (а всего-то пластмассовый, но только у него) розовый пенал... Она любила его даже за то, что у него очки, и за то, что иногда он грызет ногти. Ждала его по утрам, когда он шел в школу в своем аккуратном костюмчике и начищенных ботинках, с замечательным прозрачным розовым пеналом в ранце, а она шла за ним следом, позади шагов на десять... Он страшно злился и делал вид, что не замечает ее, но она все равно была почти счастлива, нескладная девочка в коротком пальтишке из дешевого мнущегося драпа.
Над всем этим Валя смеялась, когда стала взрослой... Но Евгения знала, любовь - это дар Божий, независимо от того, кто любит, мужчина, женщина, старик или ребенок. А дар Божий никуда не исчезает. Невидимым облаком окутывает, оберегает, охраняет того, кому предназначен. И уже не важно стоит он того или нет, потому что никто не вправе сказать - кто стоит, а кто нет... И перед кем...
День тянулся неспешно, чуть лениво. Грели батареи, за окном опять пошел жиденький снег... Сослуживица поставила на стол перед Евгенией стакан чаю и угостила конфетой. Короче, все это было не лишено приятности. Ближе к обеду пришла Хвоста и сказала, что Николай Павлович просит ее зайти. На Евгению Хвоста все еще обижалась и сообщение высказала довольно сухо.
- Сейчас, - сказала Евгения. - Я только допью чай.
Она допила чай и поднялась на этаж выше. Дверь в кабинет Бухгалтера была приоткрыта... Бухгалтер сидел за столом перед ворохом бумаг, что-то жевал, осыпая крошками запущенную бороду и грудь, и рассеянно смотрел в окно...
Видеть Евгению Николаю Павловичу было очень неприятно, он просто не знал, как себя с ней вести.
- Садись, - сказал в результате немного грубовато.
Он опять стал полнеть и уже переместился из старого студенческого в свой обычный костюм.
Николай Павлович открыл сейф, вытащил из него уже знакомый Евгении дипломат и раскрыл его - на дне, тесно прижавшись друг к другу, лежали уже знакомые Евгении пачки денег.
- Бери! - отрывисто сказал Николай Павлович. - Сколько хочешь! Бери все! Ну! - и так угрожающе тряхнул дипломатом, как будто хотел вывалить их все ей в подол.
И тогда Евгения сказала, что если уж он так хочет отдать ей эти деньги, то пусть перешлет их в деревню Тютино, пусть там на них построят дорогу, по которой будет приезжать автолавка и автобус, чтобы возить детей в школу, ну а если этих денег окажется для этого слишком мало, пусть купят что-то другое, для них полезное.
На какой-то момент Николай Павлович опешил, а потом вскричал чуть ли не со стоном:
- За-че-м?!
- Я обещала, - сказала Евгения.
Вечер тоже был не лишен приятности. Расслабленно молчали знакомые вещи, поскрипывал старый шкаф, мурлыкали батареи. И когда Евгения собралась ложиться спать, позвонила Кларка и стала жаловаться на скуку.
- Нет проблем, - сказала Евгения сонным голосом. - Выброси-ка из голубой комнаты банку с клеем. Это тебя развлечет.
Николай Павлович, скрепя сердце, все-таки послал деньги в деревню Тютино, небольшие, но все-таки послал, и пока они путешествовали по огромной стране, то все уменьшались и уменьшались. Был разгар зимы, и деревни Тютино почтальон не нашел, точнее нашел одни торчащие из снега печные трубы. Лопаты у него под рукой не было, да он и не нанимался снег разгребать, так что решил вернуть их на почту и подождать до весны, пока не растает снег. А пока таял снег, таяли вместе со снегом и эти деньги - инфляция, что поделаешь - и к весне вместе со снегом превратились в ничто.
А может это и к лучшему, и прав был Голоян - не надо вмешиваться в жизнь, пусть Бог ткет свой узор... Получи в деревне Тютино деньги, так стали бы ждать другую тарелку и всю жизнь бы прождали, да внукам оставили в наследство - ждать... На краю земли, покоящейся на трех слонах, стоящих на черепахе, плавающей в безбрежном море вечности под застывшим небесным сводом, по ночам освещенным неподвижными, будто прибитыми гвоздями, звездами...
