В Нарежный - Славенские вечера
Успокоясь от пути дальнего, князь воссел на престоле правосудия. Чертоги его были открыты всякому, не взирая на одежды златотканые или рубища ничтожные. Всякая неправда, пред лицом его произнесенная, достойно была наказана. Вскоре познали все, что князя Любослава обманчивою личиной обольстить невозможно, и преступления постепенно умалялись, и к исходу зимы суровой князь не зрел уже у подножия престола своего ни обвиняющих, ни обвиняемых. Одни друзья избранные, с искренними сердцами и светлыми лицами, окружали блестящий престол повелителя.
Воссияла весна желанная на лоне земли Туровской и кроткою рукой украсила холмы и долины, травою злачною и цветами прелестными. Забилось сердце повелителя с новою силою, - он вспомнил о Миродаре и о любезной дщери его.
"Седлайте быстрого коня моего, - воззвал он к Велькару и дружине, заутра идем в страну Муромскую, к доброму князю, Миродару гостеприимному".
Паки седовласый Дорад принял в руки свои бразды правления. Князь и сопутники его отправились путем своим.
Шествие их было мирно; хвалебные песни встречали их; благословения сопровождали.
Быстрокрылая молва, носясь по весям и дебрям, по холмам и долинам, возвестила всем о вступлении князя Любослава в пределы земли Муромской. "Благословенно шествие его, - вещал Миродар, обратясь к друзьям своим. Ныне повелитель Туровский переменился; из надменного, гордого юноши он учинился примером вождей и повелителей. Если он и до сих пор не охладил любви своей к моей Гликерии, я, испрося благословения у небес, вручу ему руку ее и нареку любезным сыном своим! Идите, оруженосцы, ему во сретение. Поведайте, что врата двора моего отверзты и готовы столы мои с яствами обильными и питием сладким!"
Пала хладная роса вечерняя на лоно розы пустынной.
Зарыдала Гликерия в девическом тереме своем. На влажных ресницах ее плавали сребристые искры месяца светлого; она вещала к нему: "Прелестен взор твой, светило любезное; катишься ты на равнинах неба безоблачного! Никто не совратит тебя с пути избранного. Такова цвела я доселе, в чертогах отца моего. Но что зрю я? Почто ты дозволяешь облакам мрачным расстилаться по светлому челу твоему?
Ах! видно и над тобою власть высшая".
"Прелестная княжна! - вещала к ней верная мама ее. - Что значит скорбь, носящаяся на лице твоем? Колико счастлива ты, если князь Туровский изберет тебя супругой!
Прелесть власти и господства украсит жизнь твою". - "Увы! - Гликерия ответствовала. - Стократно была бы я счастлива, не быв дщерию повелителя! Познай, верная подруга детства моего и наставница, - скорее сойду я во гроб, чем опочию на ложе Любослава. Сердце мое невольно отдалось иному. Обладатель его есть бывший у нас вестник двора Туровского. Почто родитель мой дозволил мне видеть его? Почто ежедневно угощал его за столами нашими?"
Болезнующая мама идет в чертог своего повелителя тайными входами и поведает ему состояние души дщери его прелестной.
Несказанно поражен был князь во глубине души своей.
"Что предириемлю я? Кого огорчить вознамерюся? Благородного ли соседа моего, князя Любослава, или дщерь единственную? В каком затруднении бывает иногда сердце родителя!" - Часть ночи провел князь в совещаниях с своими друзьями, и звезда утренняя нашла его бодрствующим.
Наконец вещал он: "Не забыл я слов родителя моего, вещавшего устами предков своих, что повелитель миров, если провидению его благоугодно поразить сердца смертных горестию, избирает предметом гнева своего мужей крепких.
Они поразятся, но не падут под ударом поражения.
Сердце жены есть стекло ломкое: оно прекрасно, доколе не сокрушено; малейшая неосторожность - и его нет. Откажу Любославу в его требовании. Народ мой сжалится над старцем венчанным и не возропщет. Любослав мудр и не восхощет умножать моих горестей".
Тако рек князь, и широкая дверь храмины его отверзлась быстро. Окруженный юношами туровскими, Велькар является в броне блестящей. Он предстает князю и вещает:
"Мир и благоденствие и владыке и народу Муромскому!
Князь земли Туровской, повелитель мой, притек уже на широкий двор твой; но пиршества твои ему не надобны. Дотоле не сойдет он с хребта ратного коня своего и не вступит в светлые чертоги твои, доколе не наречешь его желанным зятем своим. Если сие не угодно тебе, он обращается вспять; но пребудь покоен, и желания отъезжающего будут исполнены сердечного желания тебе мира и благоденствия".
Умолк. По некотором размышлении Мпродар ответствовал:
"Если бы соизволения судьбы сопровождали всегда желания смертных, то участь их была бы подобна блаженству жителей неба. Объяви повелителю твоему и дружбу и любовь мою братскую; но дщери моей не отдам ему. За счастие приял бы я от неба возможность иметь Любослава сыном своим; но он не восхощет насилия: сердце дщери моей передано уже Радиму, бывшему послу его при дворе моем. Клянусь прахом отца моего, Радим будет супругом Гликерии и наследником престола муромского".
Вняв речи сии, Велькар улыбнулся. Не сделав обычного преклонения пред повелителем, быстро исторгся он из храмины. Негодование разлилось во взорах князя и советников. Таковая дерзость была неслыханная, и Миродар предвидел в ней ясное объявление войны кровавой. В кротком сердце его вращались чувства различные. Как соединит муж добродетельный две противоборствующие страсти:
любовь ко дщери и любовь к народу! Он зрел милую Гликерию, со слезою восхищения восходящую на ложе брачное; но, увы! ложе сие плавало в крови народа, и огнь свирепствовал в чертогах.
Не мог он произнесть еще ни единого слова, как является витязь величественный, в стальной броне, украшенной сребром и златом. Вокруг тяжелого шлема его иссечена была хитрою рукой златая диадима княжеская. Приближась к князю, преклонил он колено и вещал: "Если правдивы слова твои, повелитель Мурома, что сердце Гликерии прелестной склонно к Радиму, то сей благополучный смертный предстоит пред тобою. Познай в госте твоем, Радиме - Любослава Туровского!"
Восстал он. Миродар с радостным криком пал на выю его. Витязи и советники восплескали; веселые трубные звуки раздались повсюду.
Скоро вняла Гликерия вине толикой радости, и сердце ее, дотоле оледенелое, сладостно затрепетало в груди лебединой.
В тот же день благословение священнослужителя соединило их узами любви и счастия.
Так Любослав познал наконец, что единая кротость и милосердие к народу могут осчастливить повелителя.
Протекли дни пиршеств обычных, Любослав оставил веселые чертоги Миродаровы, потек ко граду отеческому и с кроткою, прелестною супругою воссел на престоле отцов своих. Явился к нему праведный пустынножитель Иоил и вещал:
"Благословение неба и земли да почиет на главе твоей, повелитель! Днесь уверилась душа твоя, что не в победах бранных, не в торжествах кровавых, не в имени завоевателя приобретается счастие владык земли! Пройдут месяцы и годы, пройдут веки целые; медь и мрамор сокрушатся, истлеют кости и в прах обратятся; все исчезнет, кроме воспоминания добродетели или злодейства. Отдаленнейшее потомство или прославит или предаст проклятию души наши".
Блажен, стократно блажен тот, кто целыми племенами, по разрушении земного бытия своего, от беспристрастного потомства наречен будет добродетельным! Истинный, великий судия мира не отринет его от отеческих взоров своих.
Вечер XIII
ИГОРЬ
Быстротекущие крылия твои, о счастие! Полет твой есть полет молнии! Кто из сынов и дщерей земли дерзнет подать законы твоему стремлению? Кто из великих мира сего наложит цепи на легкокрылые ноги твои и прикует к жизненной колеснице своей? Никто, ниже из багряноносцез земли Славеновой! Единый перст обладателя вселенной указывает пути полету твоему, вратящееся счастие!
Туманом покрыты были власы востекающего над градом Киевом Световида. Сизый Днепр с глухим ревом медленно катил в берегах волны свои; умолкло пение птиц сладкогласных. Один вран чернокрылый издавал вопли по дубраве, и хищный волк вторил ему грозным завыванием.
Востекла юная супруга воюющего Игоря, князя Киевского, прекрасная Ольга, с одра златотканого. Мрачными взорами узрела она с высокого терема своего и горы и долы киевские, и волны днепровские, и дубравы тенистые. Воздохнула она об отсутствии супруга своего, ратующего в пределах земли Древлянской. Давно уже златоверхий терем ее обезлюдел, и ложе брачное охладело.
"Друзья мои и советники, - вещала она к избранным старейшинам двора Князева, - сердце мое ноет в груди мятущейся, и слезы текут из очей моих, дабы, подобно перловому ожерелью, унизать выю мою. Горькое чувство скорби непредвидимой ослабило руки мои, и я не могу простерть их для объятий юного Святослава. Знамения утра сего суть отголоски ночи той, в которую узрел меня впервые Игорь воинственный. Ах! они были тогда предтечами моего счастия; теперь должны быть, по вещанию премудрых, вестниками горести безутешной! Внемлите словам моим и, если можно, советами своими утешьте сердце жены любящей и любимой.
