Антон Чехов - Том 19. Письма 1875-1886
Никуда не хожу и работаю. Занимаюсь медициной и стряпаю плохой водевиль*.
Насчет хлопот буду извещать письменно.
А. Чехов.
Поклоны всем. Жалею, что не могу пообедать у Эдуарда Ивановича.
10-го ноября Пушкарев* ожидает 100 000. Свеча его пошла в ход*. Думает он строить завод в компании с питерцами. Если дело его выгорит, то у него, пожалуй, можно будет выцарапать приличное место.
NB. С Яковлевым я еще не говорил*, ибо еще не видел его.
Писать вторично буду скоро.
Юношевой Е. И., 2 ноября 1883*
58. Е. И. ЮНОШЕВОЙ
2 ноября 1883 г. Москва.
Посылаю Вам жука*, умершего от безнадежной любви к одной курсистке. Панихиды ежедневно. Сжальтесь над ним хоть после его смерти и упокойте прах его в Вашей коллекции.
Судьба этого жука может служить уроком для некоторых художников* (которые, кстати сказать, не имеют средств для кормления семейства).
Неизвестный.
Лейкину Н. А., 10 декабря 1883*
59. Н. А. ЛЕЙКИНУ
10 декабря 1883 г. Москва.
10/XII
Уважаемый Николай Александрович!
Посылаю Вам заметки*. На сей раз они вышли у меня, говоря искренно, жалки и нищенски тощи. Материал так скуден, что просто руки отваливаются, когда пишешь. Взял я воскресные фельетоны в «Новом времени» (субботний), в «Русских ведомостях», вообще во всех московских, перечитал их, но нашел в них столько же нового, сколько можно найти его на прошлогодней афише. Слухов и говоров никаких. О ерунде же писать не хочется, да и не следует.
Вообще не клеится мой фельетон. Не похерить ли Вам Рувера?* Руверство отнимает у меня много времени, больше, чем осколочная беллетристика, а мало вижу я от него толку. Пригласите другого фельетониста. Ищите его и обрящете*. Если же не обрящете, то соедините провинциальные заметки с московскими — не скверно выйдет. Искренно сожалею, что не сослужил своей службы, как подобает и как бы Вам хотелось. Жалко и 15 целковых, к<ото>рые давали мне каждый месяц мои заметки.
Я крайне утомлен, зол и болен. Утомили меня мои науки и насущный хлеб, к<ото>рый в последний месяц я должен был заработать в удвоенной против обыкновения порции, так как брат-художник воротился из солдатчины только вчера. Приходилось работать чёрт знает где — причина, почему для прошлого номера не дал Вам рассказа. Так записался и утомился, что не дерзнул писать в «Осколки»: знал, что напишу чепуху. К утомлению прибавьте геморрой (черти его принесли). Три дня на прошлой неделе провалялся в лихорадке. Думал, что тифом от больных заразился, но, слава богу, миновала чаша.
Николай приехал, и станет легче.
Рассказ «Беда за бедой» не печатайте*. Я нашел ему пристанище в первопрестольном граде. Назад тоже не присылайте. Я черновик отдал.
Не писать ли «Оск<олки> моск<овской> жизни» компанией? Пусть Вам шлет, кто хочет, куплетцы, а Вы стройте из них фельетоны. Я тоже буду присылать, ежели будет материал.
Отчего Вы в прошлых заметках про Желтова* выкинули? Желтов известен в Москве, и настолько, что стоит его продернуть. Его все знают. Да и вообще я писал о людях только известных (исключение: Белянкин*) Москве.
И на сей раз не шлю Вам рассказа. 16-го декабря и 20-го у меня экзамены. Боюсь писать. Не сердитесь. Когда буду свободен, буду самым усерднейшим из Ваших сотрудников. И в голове у меня теперь как-то иначе: совсем нет юмористического лада!
Прошу извинения и кланяюсь.
Ваш покорный слуга
А. Чехов.
Лейкину Н. А., 25 декабря 1883*
60. Н. А. ЛЕЙКИНУ
25 декабря 1883 г. Москва.
25/XII
Многоуважаемый Николай Александрович!
Прежде всего поздравляю Вас с праздниками и свидетельствую Вам мое искреннее уважение. Вкупе с поздравлением шлю Вам и «Осколкам» тысячи пожеланий. С Новым годом поздравлю 31-го декабря — в день отправки литературного транспорта.
Ваше нежелание херить Рувера более чем лестно для Вашего покорнейшего слуги. Ладно, буду продолжать мой фельетон. Слушаюсь. Буду продолжать, а Вы не забывайте 2-х условий, кои я прилагаю при сем моем согласии: a) продолжайте снисходить слабостям руверским и b) без всяких церемониев уведомьте, ежели на Вашем жизненном пути встретится более подходящий фельетонист; чего не бывает под луной? Бывают «потопы, огни, мечи, трусы» (молитва к Иисусу сладчайшему)*, бывают и добрые встречи.
Два куплетца уже накатал для заметок*. Завтра сяду писать что-нибудь новогоднее. Теперь я свободен, аки ветр. Свобода эта продлится до половины января. Каким-то чудом удалось мне пересилить мою лень, и я, сверх всяких собственных ожиданий, спихнул с плеч самое тягчайшее. Выдержал до Рождества труднейшие экзамены и за этими экзаменами забыл всё, что знал по медицине. Медикам старших курсов ужасно мешают заниматься делом эти экзамены*, подобно тому как отдание чести мешает городовым исполнять их прямые обязанности. Вместо того чтобы работать у клиницистов, мы зубрим, как школьники, чтобы забыть в ближайшем будущем…
В ночь под Рождество хотел написать что-нибудь, но ничего не написал. Волею судеб проиграл всю ночь с барынями в стуколку. Играл до обедни и всё время от скуки пил водку, которую пью иногда и только от скуки. В голове туман. Выиграл четвертную и не рад этому выигрышу — до того скверно в голове.
Не посылал Вам рассказов потому, что окончил свои экзамены только 20-го дек<абря> вечером. Не уведомил же Вас (что ничего не пришлю) потому, что не знал, что нужно уведомлять. Впредь* в случае бесплодия буду извещать Вас*.
Шляются визитеры и мешают писать это письмо. Кстати о маленькой дрязге, подаренной мне сегодня «на елку». Пастухов, обидевшийся на меня за заметку* о московской малой прессе, под рассказом Агафопода Единицына*, помещенным в рождеств<енском> номере «Моск<овского> листка», подмахнул «А. Чехов»*. Рассказик плохенький, но дело не в качестве рассказа: плохой рассказ не в укор писаке средней руки, да и не нужны хорошие рассказы читателям «Моск<овского> листка». Москвичи, прочитав мою фамилию, не подумают про брата и сопричтут меня к Пазухину и Кº*. Полной фамилией я подписуюсь только в «Природе и охоте»* и раз подписался под большим рассказом* в «Альманахе Стрекозы», готов, пожалуй, подписываться везде, но только не у Пастухова. Но далее… Благополучно паскудствующие «Новости дня»* «в пику» конкуренту своему Пастухову напечатали в своем рождеств<енском> номере произведения* господ, изменивших накануне праздника своему благодетелю Пастухову (Вашков, Гурин и др*.). Номер вышел ядовитый, «политичный». Чтобы еще громче пшикнуть под нос Пастухову, «Новости дня» под одной маленькой ерундой*, которую я постыдился бы послать в «Осколки» и которую я дал однажды Липскерову, подмахнули тоже мою полную фамилию (а давал я Липскерову мелочишку под псевдонимом…). «На, мол, гляди, Пастухов: к тебе не пошел, а у нас работает, да еще под полной фамилией». Выходит теперь, значит, что я работаю и в «Новостях дня» и в «Моск<овском> листке», служу двум богам, коих и предал в первый день Рождества: и Пастухову изменил, и Липскерову. «Новости дня» тоже злятся за ту заметку.
Страсть сколько политиков нынче развелось!
Буду впредь осторожен. Липскеров был у брата-художника, и я ему так, от нечего делать, дал мелочишку. И славным он малым мне показался…
Малый я человек, среди газетчиков еле видим — и то им понадобился! Черти, а не люди.
Теперь о коммерции. Хорошая коммерция лучше плохих дрязг, которые описал я Вам (ведь это неинтересно для Вас) не из желания надоесть Вам, а так — перо разбежалось… А о чем моя коммерция, тому следуют пункты:
а) Вышлите мне в мой счет «Осколки» за 1882 и 1883 годы и, ежели можно, в переплетах.
б) Вышлите «Осколки» за будущий 1884-й год по адресам, при сем приложенным. Тоже в мой счет.
Сумма в итоге получится значительная. Нельзя ли учинить мне рассрочку с ручательством гг. казначеев? Тяжело платить сразу четвертную или более, а ежели Вы будете вычитать ежемесячно по пятерке (5 р.), то этот расход не произведет на мой карман заметного впечатления. Если же эта рассрочка не допускается, если она произведет в бухгалтерии непорядок, то погодите высылать мне прошлогодние экземпляры, а высылайте по нижеписанным адресам.
