Николай Лейкин - В гостях у турок
— Посмотри, здѣсь совсѣмъ другая жизнь, чѣмъ въ Бѣлградѣ, обратилась Глафира Семеновна къ мужу.
— Маленькій Парижъ? улыбнулся Николай Ивановичъ.
— А что ты думаешь? Если ужъ тотъ бѣлградецъ назвалъ свой Бѣлградъ маленькой Вѣной, то, по моему, Софія куда больше похожа на маленькій Парижъ. Вонъ и раскрашенныя афиши, какъ въ Парижѣ, налѣплены на заборѣ.
И въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ дальше, тѣмъ движенія было больше, а когда подъѣхали въ гостиницѣ, находившейся въ торговомъ кварталѣ, противъ мечети и турецкой бани, то на улицѣ ужъ стояли и бродили группы изъ трехъ-четырехъ человѣкъ. Здѣсь разнощики продавали мелкую рыбу въ плетеныхъ ивовыхъ корзинкахъ, на дверяхъ лавокъ были вывѣшаны бараньи туши, въ окнахъ пивной виднѣлись усатыя и бородатыя лица и въ нее и изъ нея, то и дѣло, выходили и входили посѣтители, хлопая двернымъ блокомъ.
Фаэтонъ остановился у подъѣзда, находящагося на углу двухъ улицъ. Молодецъ, въ фуражкѣ съ надписью, соскочилъ съ козелъ. Выбѣжалъ швейцаръ въ фуражкѣ съ позументомъ и вдвоемъ они начали разгружать фаэтонъ.
— Говорите по-русски? обратился Николай Ивановичъ къ швейцару.
— Мало, господине. Вамъ номеръ? Има, господине.
— Да пожалуйста самый лучшій номеръ.
— Има, има.
Супруговъ повели по лѣстницѣ, уставленной запыленными искусственными растеніями въ горшкахъ и устланной недорогимъ, но свѣжимъ ковромъ, и въ корридорѣ перваго этажа распахнули дверь. Число сопровождавшей ихъ прислуги увеличилось. Появилась черноглазая горничная, повязанная по русски расписнымъ ситцевымъ платкомъ русскаго-же издѣлія, стоялъ корридорный — рослый бородатый человѣкъ въ рыжемъ клѣтчатомъ пиджакѣ и зеленомъ коленкоровомъ передникѣ. Комната, которую показывали, была большая, въ четыре окна, съ балкономъ, съ вѣнскою мебелью, съ кроватями на вѣнскій манеръ и застланная посрединѣ ковромъ.
— Пять левы… объявилъ корридорный.
— Фу, дешевизна! вырвалось у Глафиры Семеновны.
— Беремъ, беремъ, сказалъ Николай Ивановичъ и вошелъ въ комнату, но прежде него туда ужъ ворвалась горничная и быстро начала сдергивать съ постелей покрывала и надѣвать на подушки чистыя наволочки, лежавшія подъ покрываломъ.
Разныя усатыя и бородатыя смуглыя физіономіи въ потертыхъ пиджакахъ втаскивали уже въ номеръ вещи супруговъ. Затѣмъ, одинъ изъ молодцовъ притащилъ ведро воды и началъ наливать въ умывальный кувшинъ, другой втащилъ вязку дровъ и сталъ топить печь, представляющую изъ себя теракотовое сооруженіе съ колоннами, которыя состояли изъ трубъ.
Супруги снимали съ себя пальто и калоши и приготовлялись переодѣться и умыться.
— Прежде всего поѣсть, обратился Николай Ивановичъ съ корридорному.
— Сѣднете, моля ви… (т. е. садитесь пожалуйста), пригласилъ тотъ, указывая на стулъ и, вынувъ изъ кармана изрядно замасленную тетрадку, положилъ ее на столъ и сказалъ:- вотъ карта.
— Да что тутъ читать! Есть винеръ шницель?
— О, я мейнъ геръ! — и корридорный заговорилъ по-нѣмецки.
— Нѣмецъ?
— Нѣмски, нѣмски, кивнулъ корридорный и сталъ разсказывать по-нѣмецки, что онъ бывалъ даже въ Петербургѣ и знаетъ князя такого-то, графа такого-то, генерала такого-то.
— Такъ вотъ, перебилъ его Николай Ивановичъ. — Два бульона, двѣ порціи винеръ шницель и чаю, чаю. Только Бога ради, по-русски чаю, настоящимъ манеромъ.
— Име, господине. Що отте? (т. е. что еще)?
— Вино болгарское есть? Венъ де пеи?
— Има, господине. Монастырское вино. Червено или бяло?
— Червено, червено. Бутылку вина. Только хорошаго. Добро вино.
— Разбирамъ (т. е. понимаю), — поклонился корридорный и хотѣлъ уходить, но тотчасъ-же вернулся и спросилъ у Николая Ивановича его визитную карточку, чтобы записать въ книгу постояльцевъ и выставить на доску въ гостиницѣ.
Николай Ивановичъ подалъ. Корридорный спросилъ:
— Экселенцъ?
— Ну, пусть буду экселенцъ. Экселенцъ, экселенцъ, кивнулъ ему Николай Ивановичъ.
— Зачѣмъ ты врешь, Николай! упрекнула мужа Глафира Семеновна, когда корридорный удалился.
— Эва важность! Ну, пусть буду въ Софіи превосходительствомъ. Должно быть, у меня ужъ фигура такая превосходительная, что вездѣ спрашиваютъ, не превосходительство-ли я.
Супруги начали умываться. Горничная, все еще возившаяся съ постелями, начала подавать имъ воды изъ кувшина.
— Собарица? улыбнулась ей Глафира Семеновна, помня сербское слово.
— Слугиня, мадамъ, отвѣчала та.
— Слугиня? Такъ, такъ… Стало быть по-болгарски горничная — слугиня! Но развѣ есть какое-нибудь сравненіе между Сербіей и Болгаріей! И народъ здѣсь образованнѣе. Вотъ ужъ она меня сейчасъ «мадамъ» называетъ! продолжала восторгаться Глафира Семеновна.
— Ты погоди хвалить-то. Вотъ какъ намъ еще ѣсть подадутъ, остановилъ мужъ. — Попъ въ вагонѣ хвалилъ намъ здѣшніе рестораны, но вѣдь для попа все хорошо.
Умывшись и переодѣвшись изъ дорожныхъ костюмовъ, супруги подошли къ окну и начали смотрѣть на улицу. Передъ окномъ виднѣлись большая мечеть съ высокимъ минаретомъ и турецкая баня съ куполомъ и съ окнами, расположенными по-турецки, не симетрично, а какъ попало. У стѣны мечети сидѣли, поджавъ подъ себя ноги, нищіе турки съ чашечками для сбора денегъ, въ окнахъ бани виднѣлись красныя голыя тѣла, которыя вытирались полотенцами. По улицѣ носили бѣлые хлѣбы на лоткахъ, ковры, перекинутые черезъ плечо, стояла арба съ глиняными горшками и кувшинами, запряженная парой воловъ, и болгаринъ въ овечьей курткѣ, въ сѣрой бараньей шапкѣ и синихъ суконныхъ штанахъ, очень смахивающій на нашего хохла изъ Полтавской губерніи, такой-же усатый, съ плохо выбритымъ подбородкомъ, продавалъ болгарскимъ бабамъ въ ситцевыхъ платкахъ, тоже очень смахивающихъ на нашихъ бабъ, свой товаръ изъ арбы. Бабы пробовали горшки, стукая одинъ о другой. Гдѣ-то кончилась школа и бѣжали ребятишки съ связками книгъ и съ грифельными досками.
— Жизнь здѣсь… Все таки жизнь есть! Ты посмотри, здѣсь все-таки движеніе, воскликнула Глафира Семеновна, указывая мужу на улицу. — А въ Бѣлградѣ-то!
— Но ты не должна забывать, что мы здѣсь въ торговой части, замѣтилъ супругъ.
— Въ Бѣлградѣ мы и на базарѣ были, когда деньги у жида мѣняли, а тамъ и десятой доли этого движенія не было.
Послышался стукъ въ дверь.
— Антре! крикнула Глафира Семеновна по-французски.
Дверь отворилась и показался корридорный. На большомъ подносѣ онъ несъ завтракъ супругамъ.
XXII
Накрытъ столъ чистой скатертью и супруги завтракаютъ. Привередливая Глафира Семеновна, взявъ чашку бульону, не могла похулить его вкусовыя достоинства и нашла только, что онъ остылъ. Винершницель, приготовленный изъ телятины, былъ вкусенъ, но также былъ поданъ чуть теплымъ.
Корридорный, прислуживавшій около стола, разсказывалъ по-нѣмецки, примѣшивая русскія и болгарскія слова, о генералахъ, графахъ и князьяхъ которыхъ онъ знавалъ въ бытность свою въ Петербургѣ.
— Вы мнѣ вотъ прежде всего скажите, отчего у васъ на завтракъ все подано остывшее? перебилъ его Николай Ивановичъ, на что корридорный, пожавъ плечами, очень наивно отвѣтилъ:
— Ресторанъ немного далеко отъ насъ, а на улицѣ теперь очень холодно.
— Какъ: далеко? Развѣ гостиница не имѣетъ своего ресторана? Нѣтъ кухни при гостиницѣ? воскликнула Глафира Семеновна.
— Не има, надамъ.
И корридорный разсказалъ, что въ Софіи только двѣ «гостиницы» имѣютъ рестораны — «Болгарія» и «Одесса», да и то потому, что при нихъ есть кафешантаны, и при этомъ прибавилъ, что «die Herrschaften und die Damen» очень рѣдко берутъ въ комнаты гостиницы «подхаѣване» (т. е. завтракъ), «обѣдъ» и «вечерю» (т. е. ужинъ), такъ что держать свою «готоварню» (т. е. кухню) и «готовача» (т. е. повара) не стоитъ.
— Не въ модѣ, что-ли, ясти въ номерѣ? спросилъ Николай Ивановичъ!
— Не има мода, господине, отвѣчалъ корридорный и сталъ убирать со стола.
— Ну, скорѣй чаю, чаю! Да мы поѣдемъ осматривать городъ, торопила его Глафира Семеновна.
— Тосъ часъ, мадамъ, засуетился корридорный, побѣжалъ въ корридоръ и принесъ чайный приборъ съ двумя чайниками, въ одномъ изъ коихъ былъ заваренъ чай.
— А самоваръ? Намъ русскій самоваръ? спросилъ Николай Ивановичъ.
Корридорный вздернулъ плечами и развелъ руками.
— Нѣ самоваръ, отвѣчалъ онъ.
— Какъ? Совсѣмъ не имѣете самовара? Въ болгарской лучшей гостиницѣ нѣтъ самовара?
— Не има, господине.
— Простаго русскаго самовара не има! удивленно воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Такъ же у васъ здѣсь наши русскіе-то?.. Вѣдь сюда пріѣзжаютъ и русскіе корреспонденты, и сановники. Вы можетъ быть не понимаете, что такое самоваръ?
— Разбирамъ, господине, разбирамъ, но не има русски самоваръ.
— Ну, ужъ это изъ рукъ вонъ… Это прямо, я думаю, вслѣдствіе какихъ-нибудь антирусскихъ интригъ Стамбулова, развелъ руками Николай Ивановичъ. — Но вѣдь теперь Стамбулова ужъ нѣтъ и началось русское теченіе. Странно, по меньшей мѣрѣ странно! повторялъ онъ.
