Лев Толстой - ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890 гг.
286
Ср. рук. № 6, л. 42: «И оттого в нашем быту истерики, нервы, а в крестьянском — кликуши. Вы заметьте, у девок нет кликушества, только у баб, и у баб, живущих с мужьями. Ясно отчего».
287
Ср. рук. № 9, л. 58–58 об.: «Надо сказать какие два существа была моя жена…, внутри же это была очень грубая, добрая, нежная, чувственная и беспомощная женщина».
288
См. ниже примечание к записи записной книжки от 28 июля 1889 г.
289
В рук. № 6, л. 47, идет речь о ревности.
290
Ср. рук. № 6, л. 46 об.: «Но я говорю о той сравнительно легкой, безосновательной ревности, которая неизбежно сопутствует всякому безнравственному супружеству. В период этой моей безосновательной ревности к ней я всю ее развенчал, опозорил в моем воображении… Я впадал в прорытую уже прежнюю колею грязных подозрений о ней…, воспитывал того страшного дьявола, который, когда явился повод, сорвался с цепи и пошел чертить».
291
Текст автографа в рук. № 6, лл. 49–53.
292
Ср. рук. № 9, л. 69: «Брат Трухачевского, я помню, раз на вопрос о том, посещает ли он публичные дома, сказал, что порядочный человек не станет ходить туда, где можно заболеть, да и грязно и гадко, когда всегда можно найти порядочную женщину. И вот он, его брат, нашел мою жену. Правда, она уже не первой молодости — зуба нет одного сбоку, и есть пухлость некоторая», думал я за него, но что делать, надо пользоваться тем, что есть».
293
Эта запись развита в рук. № 9, лл. 69 об. — 70, в той части текста, где описываются переживания Позднышева во время его возвращения домой из уезда по железной дороге.
294
Эта запись в рукописях не находит себе соответствия.
295
О бреде умирающей впервые речь идет в рук. № 9, л. 75 об.
296
Ср. рук. № 6, л. 20 об.: «Я стал тем, что называется блудником. Быть блудником есть физическое состояние, подобное состоянию пьяницы. Пьяницу тянет выпить, ему вода неприятна даже. Как морфинист, пьяница, курильщик уже ненормальный человек, так и человек, познавший нескольких женщин для своего удовольствия, уже не нормальный, а испорченный навсегда человек — блудник. Как пьяницу можно узнать тотчас же по лицу, точно так же и блудника. Пьяница может воздерживаться, бороться, но уже никогда он не может свободно относиться к предлагаемым напиткам, точно так же и блудник: он может воздерживаться, бороться, но простого, ясного, чистого отношения к женщине, братского, у него уж никогда не будет. По тому, как человек взглянет, оглядит молодую женщину, сейчас можно узнать блудника, и я стал блудником и остался таким».
297
т. е. Позднышев поехал в уезд и внезапно вернулся.
298
Ср. рук. № 9, л. 76: «Да, надо понять настоящее значение, что слова Евангелия Мф. V, 28, о том, что «всякий, кто смотрит на женщину с похотью, прелюбодействует», относятся не к одной посторонней, а преимущественно к своей жене».
299
Эта запись в рукописях не находит себе соответствия.
300
«Толстовский музей», т. II. Переписка Л. Н. Толстого с H. Н. Страховым. 1870–1894. С предисловием и примечаниями Б. Л. Модзалевского. Изд. о-ва Толстовского музея. Спб. 1914, стр. 391.
301
Ср. рук. № 10, л. 7: «Что же тут странного? По всем учениям церковным придет конец мира, по всем учениям научным неизбежно то же самое. Что странного? По учению нравственному неизбежно то же самое».
302
Автографического текста, развивающего эту запись, не сохранилось, но в копиях, в соответствии с этой записью, читается: «Ужас этого сознания я помню и потому заключаю и даже вспоминаю смутно, что, воткнув кинжал, я тотчас же вытащил его, желая поправить сделанное и остановить». Эта фраза без изменения вошла в восьмую и девятую редакции повести.
303
Здесь речь идет о письмах Черткова от 27 и 28 октября. В них Чертков сообщал о своем впечатлении от повести, прочитанной им по черновой рукописи. В первом письме Чертков указывает на то, что рассуждения и мысли Позднышева о половом вопросе слишком вплетены в самое повествование его о том, как он убил жену, вследствие чего повествование теряет в живости и естественности, а рассуждения стесняются необходимостью не быть слишком подробными и обстоятельными, чтобы не противоречить характеру и состоянию рассказчика. Чертков рекомендовал сосредоточитьвсе рассуждения Позднышева о половой жизни в первой части повести, так чтобы они изредка прерывались вопросами, одобрениями или возражениями со стороны слушателя, во второй же части, по мнению Черткова, Позднышев, в подтверждение своих взглядов, должен был рассказать свою жизнь и то, как он убил жену, не вдаваясь ни в какие теоретические размышления о брачной жизни. Далее Чертков рекомендует в заключение в какой-либо форме дать более всестороннее освещение вопроса (АТ). Во втором письме Чертков рекомендует показать дальнейший духовный рост личности Позднышева и пробуждение в нем истинного христианина (АТ). В ответ на эти письма Толстой писал Черткову: «Ваши фантазии и критики, особенно в первом письме, все справедливы. Спасибо за них, я хочу воспользоваться ими. Я даже начал писать послесловие, ответ на вопрос: что думает сам автор о предмете рассказа. Я бы желал написать это. Как Бог даст» (AЧ).
304
Хранится в ГТМ (архив Т. А. Кузминской).
305
Об этом см. еще письмо Н. Н. Страхова к Толстому от 6 ноября 1889 г. («Толстовский музей», т. II, стр. 394–397) и А. Ф. Кони. «На жизненном пути», т. 2, Спб 1912, стр. 8.
306
«Толстовский музей», т. II, стр. 397. Страхов в своем письме, давая очень высокую общую оценку повести, сделал по поводу ее критические замечания, смысл которых сводится к следующему. Форма рассказа от лица героя очень связывает автора, а у слушателя являются вопросы — кто собеседник, почему рассказчик долго не приступает к делу, а ведет рассуждения об общих вопросах. Неясно далее, видит ли себя Позднышев в истинном свете и сломлен ли его эгоизм, или он остается до конца нераскаявшимся. Развязка происходит слишком быстро после того, как появляется музыкант. Поэтому герой кажется человеком не вполне нормальным и непомерноревнивым, тогда как он человек обыкновенный и к тому состоянию, которое привело его к убийству, пришел постепенно. Длинные рассуждения, предшествующие рассказу об убийстве, глубокие и важные сами по себе, теряют силу от ожидания, в котором находится слушатель. Их следовало бы распределить между отдельными эпизодами, которые однако не мог продолжительно рассказывать убийца, больше всего занятый последним эпизодом — убийством. Вместе с тем Страхов приходит в восхищение от богатства содержания повести, особенно от рассуждений о докторах, о музыке, о детях, об абсолютном половом воздержании. (Ibid., стр. 395.)
307
И. И. Горбунова.
308
[кривотолков]
309
В конце января Чертков сам приехал в Ясную поляну и помог М. Л. Толстой закончить нанесение поправок в этот экземпляр, который он и увез с собой. (См. описание рукописи № 15.)
310
Ю. О. Якубовский. «Л. Н. Толстой и его друзья. За 25 лет (1886–1910)». — «Толстовский ежегодник 1913 года». Спб. 1914, стр. 12.
311
«Толстовский музей», т. I. Переписка Л. Н. Толстого с гр. А. А. Толстой 1857–1903. Спб. 1911, стр. 56.
312
«Толстовский ежегодник 1913 года», стр. 13.
313
«Толстовский музей», т. II, стр. 390.
314
Т. А. Кузминской.
315
«Толстовский музей», т. II, стр. 391.
316
Ibid., стр. 392.
317
«Толстовский музей», т. II, стр. 393.
318
Намек на «Неделю», которая была изданием типа еженедельной газеты.
319
Е. М. Феоктистов — начальник главного управления по делам печати.
320
Гайдебуров намекает на чтение повести у Кузминских.
321
Вскоре однако Победоносцев ознакомился с «Крейцеровой сонатой» и свои соображения по поводу повести сообщил в следующем письме к Феоктистову от 6 февраля 1890 г.: «Что сказать вам, почтеннейший Евгений Михайлович? Прочел я первые две тетради: тошно становилось — мерзко до циничности показалось. Потом стал читать еще (сразу всё читать душа болит)» и мысль стала проясняться. Только в три приема прочел всё — и задумался…Да, надо сказать — ведь всё, что тут писано, — правда, как в зеркале, хотя я написал бы то же самое совсем иначе, а так, как у него написано, хоть и зеркало, но с пузырем — и от этого кривит. Правда, говорит автор от лица человека больного, раздраженного, проникнутого ненавистью к тому, от чего он пострадал, но все чувствуют, что идея принадлежит автору. И бросается в глаза сплошь почти отрицание. Положительного идеала автор почти не выставляет, хотя изредка показывает его проблесками. Вначале купец поминает о таинстве, но лицо этого купца двоится, ибо он представлен циником кунавинского разгула. Правда, сам Познышев в одном месте говорит: иное дело если смотреть на брак как на таинство, да кто нынче так смотрит? Правда, в конце видим что-то похожее на раскаяние, как будто Познышев хочет сказать: я виноват. (И подлинно в сущности он виноват во всем, хотя всё больше свалено на несчастную жену, которая, может быть, только нежничала с Трухачевским, и от мужа зависело только пожалеть ее и во время остановить — не свирепым укором, а ласкою.) Итак, независимо от правды фактической, явная фальшь в концепции автора относительно идеи. Всё это так… «Е pur si muove!» [А всё-таки она вертится!)] И всё-таки правда, правда в этом негодовании, с которым автор относится к обществу и его быту, узаконяющему разврат в браке. Произведение могучее. И когда я спрашиваю себя, следует ли запретить его во имя нравственности, я не в силах ответить да. Оболживит меня общий голос людей, дорожащих идеалом, которые, прочтя вещь негласно, скажут: а ведь это правда. Запретить во имя приличия — будет некоторое лицемерие. Притом запрещение, как вы знаете, не достигает цели в наше время. Невозможно же никоим способом карать за сообщение и чтение повести гр. Толстого. Знаю, что это чтение никого не исправит, что во многих читателях оно достигнет противоположной цели, усугубив еще ту двойственность — негодование на похоть и казнь — с продолжением похоти и зла, раздутого идеала с мерзкою действительностью в жизни. И не разделяю мнение тех, кои готовы возвесть эту повесть на степень какого-то евангелия идеальной нравственности. Тем не менее думаю, что нельзя удержатъ это зеркало под спудом. Но думаю, что необходимо, во имя самых основных требований приличия общественного, потребовать некоторых изменений в тексте. Нельзя забыть, что эта вещь будет в руках у всех — у юношей и девиц, и будет громко читаться. Публичного ее чтения ни в коем случае допустить нельзя. Есть слова и фразы положительно невозможные в печати. Я отметил их на поле словом: нельзя. Таковы, напр., фразы о предохранительном клапане. И к чему это? Неужели этим дорожит автор? Затем — не согласится ли Толстой (или Кузминский — неужели он не поймет?) совсем выпустить XI главу о медовом месяце? Тут есть и фразы скверные и совсем отчаянные рассуждения о продолжении рода человеческого и о воздержании от деторождения. Это нехорошо и фальшиво. Притом невольно думается, что эти рассуждения сходятся с гнусною практикой многих сектантов — и шекеров, и федосьевцев, и скопцов, коих вероучение, быв идеализировано (а ведь к идеализации все способы — даже самый разврат), сводится к тем же рассуждениям. Между тем известно, что в действительности с этой идеализацией уживается и таится под нею самый скотский разврат. Увы! как гр. Толстой, подобно всем сектантам, забывает слово св. писания: «всяк человек есть ложь». И потому истинную правду и истинный идеал человек должен искать не в своем чувстве и сознании, а вне себя и над собою…Наконец, мне представляется неприличным выписывать в эпиграфе словесный текст Евангелия. Пусть бы обозначил хоть правильно цитату: Ев. Мат., V, 28, XIX. А настоящим, не ложным и не надутым эпиграфом к повести была бы пословица: нечего на зеркало пенять, когда рожа крива». (ИPЛ, архив Е. М. Феоктистова, Сообщено нам Ю. Г. Оксманом.)
