Георгий Гулиа - Сказание об Омаре Хайяме
Хаким долго объяснял значение некоего медного пояса, называемого эклиптикой. Понять что-либо было совершенно невозможно. Умственное напряжение могло вызвать сильнейшую головную боль. И великий муфтий ужаснулся...
- А что, твои друзья тоже вычисляют этот угол? - спросил он хакима. Хаким ответил:
- И этот, и многие другие.
Муфтий взглянул на каждого из них и обратился к самому себе с таким вопросом: "Неужели делать им больше нечего?" Но вслух, разумеется, этого не сказал. Он сказал совершенно противоположное:
- Это удивительно... Это трудно своей трудностью.., Великий муфтий вновь пожелал взглянуть на главную астролябию - гордость обсерватории, - с тем чтобы бросить взгляд на вселенную через две щели в алидаде. Ему с готовностью помогли в этом. И муфтий увидел то, что увидел: малюсенький кусочек синего неба. Это было все равно, что смотреть на небо сквозь игольное ушко.
- И что же? - недоуменно спросил муфтий.
- Наблюдатель видит звезду или Луну, - пояснил хаким.
- Это ночью?
- Да, ночью.
- И так все ночи?
- Да, много ночей.
Муфтию хотелось узнать: зачем все это? В самом деле, разве аллах не сотворил гармонию, достойную его величия? В чем смысл наблюдений? Раскрыть тайну его деяний? Это невозможно! Только аллах знает свои тайны и верно хранит их. Чтобы прославить его деяния? Но это уже сделано в великой Книге. Пророк пророков Мухаммед возвеличил аллаха превыше возможного. Что же в состоянии сделать эти люди в этой обсерватории? Они или лгут, или заблуждаются. Одно из двух. Нет, зачем нужны эти ночные бдения, это дорогостоящее здание, эти дорогие приборы и эти рты, которых обязана кормить казна его величества?
Великий муфтий не спеша обошел круг, потирая руки и говоря:
- Велик аллах! Велик и милосерден...
Он искренне не понимал, к чему все эти премудрости с градусами и минутами, эклиптикой и горизонтом? Разве не сказано в Книге: "Ему принадлежит то, что в небесах и что на земле: поистине аллах богат, преславен!"? Так что же получается? Смотреть на небо, чтобы прославлять аллаха! Но этого уже не требуется. Это сделано наилучшим образом пророком из пророков. А может быть, в опровержение всего этого? Тогда затея эта не только богохульна в сущности своей, но и тяжко наказуема, подобно воровству или грабежам. Во имя чего построена обсерватория? Это надо знать, а чтобы знать, надо уяснить...
Ходит по кругу в задумчивости великий муфтий, а ученые наблюдают за ним. Что скажет он? Благословит или проклянет?
Великий муфтий, заложив руки за спину, подходит к хакиму. Долго, изучающе глядит на него, и борода его трясется на легком ветерке.
- Омар, известна ли тебе Книга? - Муфтии обращается к хакиму строго, как учитель.
- О да! - отвечает хаким. - Я знаю и эту, и много других. Память у меня свежа, и я читаю наизусть многие книги.
- Нет, - останавливает его муфтий, - я имею в виду Книгу всех книг, источник всяческой мудрости и всяческого блаженства, оружие против нечестивых и щит правоверных. Я говорю не о многих, но только об одной. Да будет это тебе ясно, Омар!
Омар Хайям склоняет голову в знак того, что все уразумел в точности.
- В Книге сказано: "Он научил Корану, сотворил человека, научил его изъясняться. Солнце и Луна - по сроку, трава и деревья поклоняются..."
Хаким продолжил речь великого муфтия:
- "И небо Он воздвиг и установил весы..." Муфтий был доволен. Он сказал:
- Истинно сказано. Веришь ли ты Книге, в которой эти слова?
- О да! - сказал хаким.
- Веришь ли? - переспросил муфтий, словно бы усомнившись в ответе хакима.
- Да, да, да!
Муфтий провел ладонями по лицу своему и бороде своей, словно освобождаясь от некой скверны, словно совершая некое омовение. И сказал:
- В таком случае зачем все это?
- Это? - Хаким крайне удивился. - Что - это?
- Это, - сказал муфтий и указал рукою на круг под ногами, на астролябию над полом и многочисленные приборы под чехлами.
Хаким обменялся взглядами со своими друзьями. Они дали понять ему, что на этот вопрос, столь прямой по сути своей, следует отвечать ответом, столь же прямым по сути своей. Но хаким избрал другой путь, он нашел другую тропу, чем ту, которую предлагали друзья его - немного горячие, менее опытные, менее тертые в делах дворцовых, где надо иметь три глаза - два спереди, обычные, и один на затылке.
- В Книге сказано, - продолжал муфтий: - "О сонм джиннов и людей! Если можете проникнуть за пределы небес и Земли, то пройдите! Не пройдете вы, иные как с властью". Как ты это понимаешь, Омар?
И хаким ответил так, как ответил: с подчеркнутой любовью к аллаху и его неисчислимым благодеяниям, к Великому творению рук его. Ответил как истый мусульманин. Те, которые пришли с муфтием, изумились словам хакима, ибо были они сказаны с достойным преклонением перед именем аллаха и его пророка Мухаммеда. Они решили про себя: "Вот человек, достойный похвалы!" Однако муфтий был выше их и видел дальше их. И он спросил:
- Так к чему все это? - И он обвел глазами то, на чем стоял, то, на что взирал, что было вокруг него в обсерватории.
- Его тайны безграничны, - ответил хаким и положил руки на грудь в знак величайшей покорности воле аллаха.
- Это так. Омар.
- Если проживешь десять жизней, все равно не проникнешь ни в одну из них до конца.
- Это так, Омар.
- А тайнам его несть числа. И считай их до конца дней своих - не сочтешь.
- Это так. Омар. В Книге сказано: "Он сотворил человека из звучащей глины, как гончарная..." А хаким продолжил эту фразу из книги:
- "...и сотворил джиннов из чистого огня".
- "Господь обоих востоков и господь обоих западов", Омар...
Хаким присовокупил:
- "Он разъединил моря, которые готовы встретиться..."
Великий муфтии вдруг замешкался... Память неожиданно изменила ему. И это понятно: лет ему было немало. Но ведь Книга одна, а лет много, и ничто не должно забываться из Книги, которая священна. И хаким выручил его, говоря:
- "Между ними преграда, через которую они не устремятся".
- Верно, Омар. Так к чему же все это, я спрашиваю? Хаким подумал немного, поклонился, словно бы кланяясь создателю Книги. И это очень пришлось по душе великому муфтию. Но ведь и хороший человек, ведь и правоверный может выйти на неверную стезю, и тогда глаза его закрываются плотной завесой, и не видит он ничего, кроме неверной стези, на которой стоит. Это так. Великий муфтий может привести тому много примеров, и каждый из них будет уроком для всего сущего, уроком жестоким, но полезным.
- Мой учитель, - начал хаким, - который есть и пребудет, великий Ибн Сина, философией своею и знаниями своими усугубил значение учения нашего и силу его...
- Ибн Сина? - спросил муфтий.
- Да, он.
- Ибн Сина? - повторил это имя муфтий. - Но при чем он? Он был любимцем шахов и хаканов, его имя на святилищах наших. Он слишком велик, чтобы произносить имя его на этой плоской кровле. Он проникал в сердце мусульман, он врачевал во имя аллаха, прославлял имя его.
- Я отдаю себе отчет в том, что я ничто перед моим учителем, - с горечью сказал хаким. - И мы не стоим мизинца его. Но смею утверждать, что идем по стопам его и дорога, указанная им, пряма и верна.
И тогда муфтий спросил в упор:
- Какое же из благодеяний господа нашего вы сочтете ложным? - И он оглядел всех, кто стоял вместе с ним на этой кровле.
- Проникнуть в тайны небесные не что иное, как найти дорогу к судьбе и душе человека. Разве расположение светил безразлично его величеству, тебе или простому землепашцу?
А муфтий твердил свое:
- Какое же из благодеяний господа нашего вы сочтете ложным?
- Работая здесь и не смыкая глаз по ночам, мы думаем о величии его и поражены тем, что видим. Разве это не есть одно из благодеяний его, дарованных нам?
- Нет, - отрезал муфтий, - я не о том. Я спрашиваю: "Какое же из благодеяний господа нашего вы сочтете ложным?" Тем самым я говорю: для чего суета на этой кровле и ночи, полные бдения, в то время, когда положено спать?
- А познания? - спокойно сказал хаким.
- Какие? Во имя чего и кого?
- В Книге сказано: "Опираясь на зеленые подушки и прекрасные ковры..." Мы хотим, опираясь на них, то есть на господа нашего, найти решение многих тайн земли и неба. Но тайн миллион миллионов, и чем больше открываешь их, тем больше рождается тайн.
- Это так, - согласился муфтий.
- Мы желаем, наблюдая светила, воздать должное имени его и замыслам его.
Муфтий улыбнулся, как бы спрашивая: "А так ли это?" Однако хаким, словно не замечая этого, продолжал:
- Тысяча наблюдений - тысяча результатов. Тысяча наблюдений - тысяча исправлений. Поправка к поправке, и еще раз поправка к поправке, и мы, наконец, приходим к истине. Возможно, все еще приближенной к истинной истине. И эти движения, которые есть наука, будут накоплением знаний, угодных человеку.
- Человеку? - прошептал муфтий.
- Человеку? - недоверчиво повторил муфтий.
- Да, - сказал хаким.
